Читать интересную книгу Голубые молнии - Александр Кулешов

— Привет! — откликнулись они.

— Не видели наших солдат? Лыжники в маскхалатах…

— Встретились тут двое на дороге, — охотно отвечал тракторист. — Навстречу шли. Да потом как в лес дали, что косые улепетывали. Небось трактора нашего испугались — за танк приняли! — Трактористы орали во все горло, стараясь перекричать грохот машины, и весело хохотали.

— Спасибо, ребята! — кричал в ответ Орлов. — Счастливого пути! — Он помахал им лыжной палкой и отстал.

Оставшись наедине с Грачевым, майор повернулся к нему.

— Что и требовалось доказать. — усмехнулся он. — соврали ребятки. И их трактористы видели, и они их. А доложить побоялись. Так что, уважаемый лейтенант, запишем вашему взводу минус.

Грачев хмуро молчал.

Повернув лыжи, они побежали догонять взвод.

Опустился вечер. Синие тени заскользили между деревьями, залиловели, зачернели глухие чащобы. Деревья стали сливаться в сплошную темную стену.

Надо было становиться на ночлег. Отрыли землянки, разожгли охотничьи, не видные издалека костры, выставили охранение. Когда стало светло, двинулись в дальнейший путь. Лица солдат осунулись, под глазами залегли тени. Усталость, скудное питание, нехватка сна давали себя знать.

В район станции Буровая вышли к вечеру. Устроились основательно: землянки обложили бревнами, настелили лапник, соорудили печки. Никто не знал, сколько времени займет разведка Буровой.

Майор Орлов записал взводу плюс — десантники действовали уверенно, спокойно и толково.

Грачев довольно улыбался. Орлов удовлетворенно посмеивался в усы. Он уже установил связь с посредниками, находившимися в Буровой, и ждал дальнейших событий.

Через несколько дней обстановка стала проясняться. Первые наблюдения принес Дойников.

— Товарищ гвардии ефрейтор, — доложил он Сосновскому, — сегодня через станцию проследовала дрезина, свернула на ветку, на дрезине офицеры-летчики. Четверо. Капитан и трое лейтенантов.

— Каждую ночь на станцию подаются несколько цистерн. Дважды были платформы с грузом, накрытым брезентом, — сообщил Щукин.

— Что за груз? — спросил Сосновский.

— Визуальным наблюдением. — важно ответил Щукин, — установить характер грузов не удалось.

— Необходимо установить, — озабоченно сказал Сосновский. — Если подойдут ночью, скрытно приблизиться и установить.

— Платформы охраняются, — заметил Щукин. — Может, снять охрану?

— Ни в коем случае! Обнаруживать себя нельзя. Сумейте подползти, подлезть под брезент. Словом, вам видней.

В эту ночь в разведку вышли Щукин, Ручьев и Хворост.

Глава XVII

Мы ползем.

Зимой ночью иной раз светлей, чем днем. Вот сейчас такая ночь! Луна светит вовсю. Кругом белым-бело, и хотя мы в белых маскхалатах, мне все время кажется, что нас видно.

Настроение плохое, а этого подонка Хвороста, который стоит тут рядом, я готов убить.

Вчера лейтенант Грачев отвел меня в сторону и говорит:

— Что ж вы. Ручьев, а я-то на вас рассчитывал…

— А что такое? — всполошился я.

— Были связными, доложили, что вас никто не видел. Так?

— Так, — говорю, а у самого уши начинают гореть — ясно уже, в чем дело.

— Ведь неправду доложили. Видели вас.

— Товарищ гвардии лейтенант… — бормочу.

— Да нет, Ручьев, я ведь формально отсутствую. Ваш же ефрейтор Сосновский ничего не знает. Так что разговор у нас неофициальный, так сказать, дружеский. Просто обидно, что хороший солдат и вдруг такое. Честно говорю, не ожидал. Вы поймите, в боевых условиях к чему это может привести? К уничтожению всей группы, ни больше ни меньше. Свою репутацию спасешь, а товарищей, весь взвод, да и себя заодно, погубите. И учтите, — добавил, — сейчас этого разговора не было.

Махнул рукой и отошел.

Я прямо сквозь землю готов провалиться! Обманул я его доверие. Он-то положился на меня, а я…

И такая злость взяла меня на Хвороста — все из-за этого разгильдяя несчастного!

Подошел к нему, смотрю — убить готов. Улыбается! Толкнул его в снег так, что он на три метра отлетел. «Сволочь!» — говорю. Смотрит на меня, глаза вытаращил, ничего не понимает. «Ты что? Ты что, — бормочет, — с ума сошел? Что пихаешься?»

Ушел. Ей-богу, задушить его мало!

И урок для себя извлек: хочешь товарища выручить — выручай, только не за счет других.

Ползем.

До станции шли недолго. Спрятали лыжи. Подкрались, залегли, наблюдаем. Три вагона стоят на ветке. Закрыты брезентом. Четверо часовых, с каждой стороны по одному. И видно, ребята бдительные, на ходу не спят, посматривают по сторонам. Горят фонари, луна — светло, как днем. Не подойти.

В стороне два офицера с повязками покуривают — посредники.

Лежали час, два. Смена караула. Разводящий подходит, с ним четверо новых. Вот тут-то обнаружился шанс. Разводящий обходит платформы, одного за другим меняет часовых. Но тот, что стоит с обратной стороны, приближается к торцу, чтоб поскорее все закончилось, и ждет. Его сменяют тут же, в двух шагах от торцевого. И новый сразу же идет туда, за вагоны.

Однако секунд двадцать та сторона, к тому же обращенная к лесу, не охраняется. Весь вопрос в том, случайно ли это или у них каждый раз так.

Щукин принимает решение. Обогнем по большой дуге объект, подползем как можно ближе к вагонам, дождемся смены. Если опять повторится та же картина, Щукин проскользнет к вагонам, потом под брезент. Выяснит, что к чему, а во время следующей смены часовых вернется обратно. Предусматриваем всякие запасные варианты.

Осуществляем наш план. Совершаем обход лесом.

Ползем. Ползем к дороге. Приближаемся как можно ближе. До вагонов метров десять. Лежим, ждем. До смены четверть часа.

Наконец слышим, маршируют.

Тихие слова, пауза, команда, опять шаги, опять команда…

Часовой с нашей стороны уходит к торцу и исчезает за вагоном.

В то же мгновение Щукин как кошка бросается вперед и… падает. Он за что-то зацепился ногой, стонет, корчится, хватается за ногу. Часовые ничего не заметили. А посредники углядели — перестали курить, что-то в блокноты записывают.

Как быть?

Прошло уже пять секунд. Тогда вперед бросаюсь я. В три прыжка долетаю до платформы. Еще на бегу определяю, где можно подлезть под брезент, ныряю туда. Замираю.

Только в этот момент понимаю, что я сделал. Вернее, логически обосновываю свои действия. (А? Хорошо звучит!) Потому что все предшествующее, занявшее десять секунд, происходило как бы вне сознания, стихийно.

Теперь я лежу в напряжении, потому что моему телу здесь, под брезентом, отведено место, достаточное разве что для одного моего носа. Слышу, новый часовой неторопливо проходит мимо меня, возвращается, снова проходит. Долетают тихие голоса: часовой заговорил с другим. Пользуюсь этим, чтобы переместиться. Со скоростью улитки проползаю метр и — о радость! — нащупываю углубление. Втягиваюсь в него, всасываюсь, ввинчиваюсь.

Теперь я даже могу сесть. Осматриваюсь, вернее, ощупываю все кругом, потому что тьма кромешная. Все ясно: это запчасти для самолетов. Итак, данные разведки подтверждают (я уже вижу себя докладывающим!): ветка ведет к полевому аэродрому. Остается «пустяк» — выбраться и доложить (наяву, а не в мыслях). Но надо ждать целых два часа.

Замираю. И замерзаю. Смотрю каждую минуту на светящиеся стрелки часов. Проходит час, два, месяц, год. столетие… Стрелки показывают, что пролетело семь минут. Начинаю дремать, встряхиваю себя. Таращу в темноту глаза. Прислушиваюсь к шагам часового. Снова ощупываю все вокруг и осматриваю — глаза, привыкшие к темноте, кое-что различают в слабом свете станционных фонарей. Снова смотрю на часы: с космической скоростью пронеслось еще четыре минуты.

И вдруг шум голоса, топот ног…

Сердце останавливается. Неужели меня обнаружили? Или ребят? Может, у Щукаря с ногой что-нибудь серьезное? А может, Хворост дурака валяет!

Время идет, шум не утихает. Слышен паровозный свисток, ближе, еще ближе…

Толчок. Сомнений быть не может, прицепили паровоз!

Свисток, какие-то крики, команды.

Тишина…

Толчок. Платформы трогаются.

Я мгновенно принимаю решение. Как только поезд проедет два десятка метров, выпрыгну.

В этот момент слышу, как кто-то вскакивает на платформу в метре от меня. Часовой! Интересно, а посредник поедет с эшелоном? Нет, наверное.

Что делать? Поезд набирает скорость, колеса стучат на стыках. Становится еще темней — станционные фонари остались позади. Теперь мы мчимся лесной дорогой.

Первое, что делаю, замечаю время, — может быть, удастся засечь, сколько километров проехали. Ну и что? Как сообщить об этом своим? А если ветка протянулась на пятьдесят километров или на сто? Это я за неделю не пройду без лыж!

И вообще, в какой момент удастся выпрыгнуть? Ведь часовой буквально в шаге от меня. Может быть, когда остановимся перед въездом на аэродром? А если такой остановки не будет? Если платформы въедут в заранее распахнутые ворота, которые тут же и захлопнутся, схапав заодно и ловкого разведчика Ручьева? И предстану я пред восхищенным взором аэродромного начальства, как только будет сброшен брезент.