Глухой стон сорвался с губ Марион. Язык у нее и правда змеиный, раздвоенный! И в этом тоже с ним не поспоришь. Можно было бы как-то по-другому дать понять, что она не хочет, чтобы дело зашло так далеко. Но она не смогла сдержаться. Братья научили ее использовать свой язык как оружие.
Резко взмахнув рукой, Марион прогнала от себя мысли о Дункане. Лучше уж подумать о поручении, которое дал ей Бредалбэйн. Доложив графу обо всем, что ей удалось узнать, она сможет наконец вернуться домой, в свой мягкий кокон, пока мужчины будут предаваться военным забавам.
Сердце пронзила боль, когда видение внезапно вернулось. Крик сорвался с дрожащих губ, и она поспешила накрыть их холодной ладошкой. Битва… Она увидела битву! Увидела так, словно и сама была там. Запах крови и пороха, крики, свист клинков, рассекающих воздух, прежде чем обрушиться на… Дункан, нет! Но что может она сделать? Только молиться за него. Меч sassannachs обрушился вниз со страшной силой, она это видела. И вся эта кровь, от которой потемнел тартан Гленко…
– О Дункан! – со стоном позвала она.
Часть третья
Мир – это комедия, и люди – зрители[44].
ПифагорГлава 7
В прихожей у куртизанки
Я присела на мешок с молотым ячменем. Вырвавшееся из него облачко пыли окутало меня, заставив чихнуть. Я очень устала. Последнее время я работала в пивоварне по многу часов подряд, а до прихода зимы нам еще столько нужно было сделать! Три недели прошло с того дня, как мужчины ушли из долины, и нам, женщинам, теперь приходилось выполнять и свою работу, и их тоже: жатва, засолка мяса, выпас скота в долине…
Я даже попробовала поохотиться, но у меня ничего не вышло. Рыжие олени словно узнали, что мужчины ушли охотиться на другую дичь, и настолько осмелели, что стали подходить чуть ли не к нашим домам. Нам же пришлось довольствоваться мясом домашней скотины, а ее – спасибо, Господи! – у нас оказалось достаточно. Как бы то ни было, вряд ли этой осенью ей суждено попасть на рынок в Крифе…
С утра до вечера женщины клана косили зерновые на полях. До прихода первых заморозков этот ячмень и овес еще нужно было обмолотить и убрать на хранение. Если госпожа Природа смилостивится над нами, нам хватит зерна, чтобы дожить до весны. Излишков у нас обычно не бывает. Зима же обещала быть холодной и долгой, а это означало, что придется ограничивать себя в еде.
Я встала и поморщилась – тело ломило от усталости. А мне еще нужно было завести пивное сусло. Две пустые бочки ждали, когда я насыплю в них молотого ячменя, которому еще только предстояло перебродить, а три мешка проросшего ячменного зерна, без которого хорошего пива тоже не сваришь, – когда я их смелю. Только теперь я поняла, почему мужчинам так нравится работать в пивоварне: проработав несколько часов в помещении, насыщенном алкогольными парами, я почувствовала приятное легкое опьянение. Может быть, в таком состоянии работается легче? Но как бы то ни было, сделать это мне все равно придется. Я много раз помогала Лиаму варить вересковое пиво, поэтому знала, что смогу справиться и сама. Немногие мужчины, оставшиеся в деревне, сейчас были заняты не пивоварением, а приготовлением виски. Мужчины будут громко требовать свою чарку, когда вернутся… «А они вернутся, Кейтлин, молись за них!»
– Ar n-Athair, a tha air neamh, gum bu naom a bhios t’ainm; guntigeadh do rioghachd…[45]
– Мама! Мама!
Подскочив от испуга, я уронила деревянный черпак в бочку с суслом, приятно пахнувшим солодом, и еле успела его подхватить. Обернувшись, я оказалась лицом к лицу с Франсес. Она так торопилась, что совсем запыхалась.
– Что стряслось? – спросила я грубее, чем следовало. – Если хочешь, чтобы я пожила еще немного, дочка, пощади мое сердце!
– Какой-то чужак хочет тебя видеть! Он приехал из Эдинбурга!
– Из Эдинбурга? Как твой отец оказался в Эдинбурге?
Мое сердце мучительно сжалось. Битвы пока не было, прошло слишком мало времени, и граф Мар наверняка не успел еще собрать все свои силы. И потом, если бы случилось что-то серьезное, ветры, продувающие долины Хайленда, наверняка бы принесли нам новости.
Франсес нервно теребила джутовый фартук, испачканный коровьей кровью. Возможно, она решила, что незнакомец мог привезти письмо от Тревора, с которым они так спешно обменялись брачными клятвами. Он пообещал, что станет писать ей при любой возможности, но ни одного письма она пока не получила. Франсес могла бы теперь переехать в Дальнесс, но решила дожидаться своего благоверного в Гленко под предлогом, что не может оставить меня, когда впереди столько работы. И я была ей за это очень благодарна.
Церемонию handfast слегка омрачил тот факт, что рано утром мужчинам предстояло покинуть дом. Свидетелями на ней стали только самые близкие родственники. Лиам, который успел слегка поднабраться виски, благословил перевязанные лентой руки влюбленных. Мне бы хотелось, чтобы свадьба моей дочки прошла по-другому, но что я могла сказать? Так решила сама Франсес. Потом Лиам с Тревором и моими сыновьями выпили початую уже бутылку виски, пока я помогала Франсес устроить ложе в уголке риги. Странное место для первой брачной ночи… Но Франсес наотрез отказалась спать в доме, а ехать в Дальнесс было уже поздно.
Дочка не сводила с меня глаз, ожидая реакции.
– Где он?
– В доме. Он хочет отдать тебе письмо прямо в руки. И он сказал, что дело спешное, поэтому поторопись!
Я накрыла бочку крышкой и повесила на стену черпак. Потом сняла кожаный рабочий халат, наскоро привела себя в порядок и вместе с Франсес вернулась в дом. Мужчина ждал, стоя у пылающего камина. На звук шагов он обернулся и приветствовал меня вежливым поклоном.
– Добрый день! – сказал он, выпрямляясь.
На незнакомце был старенький широкий плащ из коричневой шерсти, мокрый и забрызганный грязью. На столе лежали его треуголка, хлыст и поношенная кожаная дорожная сумка.
– Вы хотели меня видеть?
– Вы – миссис Кейтлин Макдональд из Гленко?
– Да, это я.
Он подошел к столу и достал из своей сумки запечатанное письмо.
– Мне приказано дождаться вашего ответа, – сказал он, протягивая мне измятое послание.
Я взяла письмо дрожащей рукой и перевернула. На нем оказалась печать дома Кейтов, графов Маришалей. Значит, пришло оно не от Лиама, а от моего брата Патрика. Боль в груди отпустила. Я повернулась к Франсес, которая не сводила с меня взволнованных глаз.
– Предложи гостю выпить, Франсес. И поесть. Он наверняка проголодался.
Я посмотрела на незнакомца, который даже не шевельнулся.
– Ваше имя…
– Малькольм Маршалл, сударыня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});