Читать интересную книгу Конкуренты - Сергей Лукьяненко

И я отбросил подозрения о его предательстве. Это как-то не вязалось одно с другим — бросить в беде давних друзей и вытирать сопливые носы новичков…

— «Гиперион» прет в самый рой… не пойму чей… уходит… ну надо же! Он сыпанул мины прямо под нос мегажуку… Да. Смело. Только этому переростку «Берта» пофиг…

То ли у него был гораздо лучший навигационный компьютер, то ли просто сказывался опыт. Лично я видел только то, что флот красных точек теснит флот зеленых к Плюшке — и все это окутано вспышками, искорками, переливчатыми цветными ленточками, яркими черточками, багровыми проблесками и голубыми молниями…

Красиво, в общем. Если со стороны.

— У жуков минус девять кораблей. У нас минус два. Что-то я не пойму… такое ощущение, что они сосредоточились на мелочи…

— Они заставляют жуков подозвать для охраны больших кораблей арьергард, — сказал Рэйнмен. — Чтобы мы могли быстрее вступить…

— Есть, — сказал Фантом. — Пошли, голубчики! Рванули к своим монстрам. Все девять. Чуть-чуть подождем, пусть ускорятся…

Секунды тянулись томительно долго. Я заметил, что у меня вспотели ладони. Вытер их о коленки.

— Разворот! — весело сказал Фантом. — Все за мной! Отпинаем оранжевую мразь по чешуйчатым задницам!

Упрашивать никого не пришлось. Я выжал из корабля такой лихой разворот, что индикатор расхода энергии зашелся треском. Мой ведомый чуть отстал, но в целом держался крепко.

— Время сближения — десять минут, — сказал Фантом. — Кто умеет — помолитесь. Кто не умеет — тоже. В бою будет не до разговоров… постарайтесь сосредоточиться на мегажуках. Выбьем их — все будем в шоколаде!

Я еще раз внимательно осмотрел оружейные гашетки.

Слева — лазер «Мандрагора». Справа — ракетный комплекс «Смерч», шесть ракет с ядерными зарядами… Блин, с настоящими ядерными зарядами! И плазменная пушка «Тахион» — говорят, мощная, но работает на ближнем расстоянии…

Ну что ж, у меня есть возможность поиграть в большую космическую войнушку.

Многим нравится.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой Валентин и Лена переходят на нелегальное положение

— Это очень хорошо, — сказала Лена, — что дом у тебя такой старый и с плоской крышей…

Она стояла на железной лесенке, ведущей к выходящему на крышу дома люку и возилась в навесном замке разложенным швейцарским ножиком.

— И хорошо, что ЖЭК у вас такой жадный и замки такие старые… — вынимая клацнувшую дужку из петель, добавила она. — Попрошу…

Люк с грохотом открылся. Лена поднялась первой, Валентин следом. Подумав, он закрыл люк за собой. Огляделся.

Мало что найдется на свете такого унылого, как крыша старой московской девятиэтажки, родившейся во времена Хрущева. Она не крыта черепицей, как старые немецкие дома. Она не зеленеет благородной медью, как голландские особняки. На ней не стоят баки солнечных водонагревателей, как у экономных греков или турок. Никаких уютных мансард, никаких домиков, никаких голубятен. Карлсон на такой крыше захотел бы повеситься от скуки — только ему не за что было бы зацепить веревку. Пара древних антенн с гнилыми проводами, через которые давно уже никто не смотрит телевизор — разве что несколько старушек не переключились на вездесущий кабель, да и то, подслеповато щурясь, они выставляют в окно комнатные антенны, по четыре раза на день ориентируя их на свою Мекку — Останкинскую иглу.

— За нами прилетит вертолет? — спросил Валентин.

— Что? А, смешно. — Лена огляделась.

Прямоугольник крыши, небрежно крытый когда-то оцинкованной жестью и заляпанный смолой. Покосившиеся прутики абсолютно символического, по колено высотой, заборчика, ограждающего край. Две будочки, прикрывающие от дождя люки, ведущие на крышу из двух подъездов.

А вокруг — коробки таких же домов, плоскости таких же крыш, редкие гребенки антенн. В летний день, наверное, кое-где сидели бы подростки — загорая, попивая пиво и неумело рассказывая скабрезные истории. Сейчас, хмурой поздней осенью, крыши были совершенно пусты.

— Такое ощущение, что мы сами загнали себя в мышеловку, — сказал Валентин.

— Все будет хорошо, — сказала Лена. — Идем.

Она уверенно направилась к краю крыши. Валентин пошел за ней, покачивая головой и осторожно пробуя ногой скользкую поверхность.

— Я всегда стараюсь заранее узнать пути отхода, — сказала Лена. — Бывает… полезно.

— Откуда у нас здесь путь отхода.

— А вон он. — Лена махнула рукой.

И Валентин с содроганием увидел, что заборчик на крыше в одном месте разорван — там из-за обреза крыши высовываются поручни пожарной лестницы.

— У нас в доме есть пожарная лестница на крышу? — поразился он.

— Есть. Обрезана на уровне третьего этажа, чтобы дети и пьяные не лазали.

— На уровне третьего?

— Ну — потолка второго. Не беспокойся. Там все очень удачно… глянь.

Валентин осторожно подошел к краю и заглянул вниз.

Под лестницей стояла легковушка.

— Слезаем, виснем на руках на последней ступеньке, прыгаем на крышу машины. Прекрасный амортизатор, поверь!

— Ты меня с Джеки Чаном не путаешь?

Лена усмехнулась и, крепко взявшись за поручни, встала ногами на верхнюю ступеньку — лицом к дому.

— Поручни скользкие, — озабоченно сказала она. — Аккуратно спускайся, ладно?

— Да я не собираюсь лезть по этой развалюхе!

— Зря, пропадешь. А лестница прочная. Только скользкая.

Лена начала спускаться.

Валентин присел у края, осторожно высунулся, глядя на макушку своей спутницы. Та, будто почувствовала взгляд, вскинула голову, подмигнула. Она была уже на уровне восьмого этажа.

Неужели не боится?

Или просто умеет скрывать свой страх?

Нет, ничего невозможного в этом нет. Подумаешь — спуститься по пожарной лестнице… даже скользкой… даже спрыгнуть на крышу машины…

Если знаешь, что это необходимо. Что иначе сгоришь, задохнешься, погибнешь в огне…

Или от пули?

Да что же это такое? Работа журналиста порой бывает опасна. Даже не обязательно ездить в горячие точки или писать острые политические материалы. Рядовая — с точки зрения журналиста — статейка может так перевернуть чьи-то мозги, что человек купит бейсбольную биту и станет караулить тебя у подъезда. Однажды знакомого журналиста так отделал футбольный фанат, за слишком ироничный отзыв о его любимой команде. А другому сломали челюсть за стандартный, скучный, вялый фельетон о недостатках в работе ЖКХ. И за что сломали! Не за критику — за то, что в имени темпераментного кавказца, хозяина фирмы по установке домофонов, журналист случайно написал не ту букву, из-за чего имя стало женским …

Но рисковать жизнью и попадать под пули из-за того, что заинтересовался компьютерной игрой?

Лена спускалась осторожно, но довольно быстро. Валентин с замиранием сердца следил, как она добралась до конца лестницы, опустила вниз ноги и, перехватывая одну перекладину за другой, стала спускаться на руках. Вот она повисла над машиной… помедлила… и разжала руки.

Звук удара был негромкий. Лена сразу же завалилась на крышу машины, скатилась на капот, плюхнулась на землю. Вскочила, потерла коленку. Помахала ему рукой.

— Я идиот, — сказал Валентин. — У меня была четверка по физкультуре, а это было сто лет назад.

Он повернулся спиной к открытому пространству, осторожно опустил на ступеньку одну ногу. Потом вторую.

Пока все шло хорошо.

Цепляясь в мокрые железные прутья, с которых облезали хлопья не то ржавчины, не то древней краски, он опустился на несколько ступенек, так, что над крышей осталась торчать одна голова.

Еще не поздно вернуться. А вот если он спустится на этаж-другой — то придется идти до конца.

До него донесся слабый шум. И из будочки, прикрывающей люк, начал на полусогнутых ногах выбираться мужчина.

С чем-то, неприятно похожим на пистолет, в руке.

Валентин быстро спустился на несколько ступенек. Глубоко вдохнул холодный влажный воздух.

Все, теперь вариантов нет.

Только вниз.

Больше всего, конечно же, мешала влага на лестнице. Дождя сегодня не было, но пасмурная осенняя погода выдавливала на железо слякоть. Руки уже через полминуты окоченели, ладони стали скользкими. К тому же он посадил несколько заноз — то ли металлических, то ли из осыпающейся иголочками краски.

Но спускался он довольно бодро, твердо запретив себе смотреть вниз. Ступенька-вторая-третья… Ступенька-вторая-третья…

Надо поймать ритм. Не считать все ступеньки до конца, станет страшно. Раз-два-три. Раз-два-три. В ритме танго… Нет, танго четырехдольный. В ритме вальса. Раз-два-три…

Когда очередное «три» не нашло под ногой ступеньки, Валентин позволил себе посмотреть вниз.