Сэмия очень хорошо знала: за это серьезное увлечение наукой ее, Сэмию Файфскую, слегка презирают те, кто привык думать, что удел аристократических Высокородных Дам Сарка — блистать в обществе и, кроме того, производить на свет не меньше (но и не больше) двух будущих саркитских Сквайров.
Они приходили к ней и говорили:
— Вы действительно пишете книгу, Сэмия? — и просили ее показать и хихикали.
Это женщины. Мужчины были еще хуже со своим любезным снисхождением и с явной убежденностью, что достаточно только взгляда с их стороны или мужской руки вокруг ее талии, чтобы излечить Сэмию от этого вздора и обратить ее мысли к действительно важным вещам.
Это началось давно. Сэмия всю жизнь была влюблена в кырт, хотя большинство людей принимало его как нечто должное. Кырт! Царь, император, бог тканей!
Химически это всего лишь разновидность целлюлозы. Химики клялись в этом. Но со всеми своими инструментами и теориями они не могли объяснить, почему на Флорине, и только на Флорине из всей Галактики, целлюлоза становится кыртом. Все дело в физическом состоянии, говорили они. Но спросите их, чем именно кырт отличается от целлюлозы, и они лишаются речи.
Когда-то, ослепленная блеском кыртовых волокон, она спросила у своей няньки:
— Почему он блестит, няня?
— Потому, что это кырт, Миаканс.
— Почему другие вещи не блестят так, няня?
— Другие — это не кырт, Миаканс.
Вот и все. Двухтомная монография на эту тему была написана только три года назад. Она внимательно прочла ее. Все сводилось к нянькиному объяснению. Кырт — это кырт, потому что он кырт.
Правда, кырт не блестел сам по себе, но если спрясть его, как должно, то он будет сиять на солнце любым цветом или всем спектром сразу. Другой вид обработки придавал нити алмазное сверканье. Несложная обработка делала материал непроницаемым для 600 градусов и инертным почти ко всем химическим веществам. Волокна можно было превращать в тончайшие нитки для тончайших тканей, и те же волокна обладали прочностью на растяжение, с которой не мог соперничать никакой из известных стальных сплавов.
Кырт имел более широкое, более разнообразное применение, чем любое другое известное человеку вещество. Не будь он так дорог, он мог бы заменить стекло, пластмассу или металл во всех бесчисленных областях их применения в технике. Он был единственным материалом для нитяных крестов в оптических инструментах, для изложниц гидрохронов, применяемых в гиператомных моторах, для всех прочных сооружений — везде, где металл оказывался слишком хрупким и слишком тяжелым.
Но кырта было мало, очень мало. Фактически весь сбор кырта шел на ткани, из которых выделывались самые сказочные одеяния в Галактике. Флорина одевала аристократию на миллионе планет, так что урожай приходилось распределять весьма скупо.
Когда Сэмия стала старше, она пришла к отцу.
— Что такое кырт, папа?
— Это хлеб и масло, Миа.
— Для меня?
— Не только для тебя, Миа. Это хлеб и масло для всего Сарка.
Она узнала, что не было планеты в Галактике, которая не пыталась бы выращивать кырт на своей собственной почве. Сначала Сарк принял закон о смертной казни для всякого, кого поймают на контрабандном вывозе семян кырта с планеты. Это не помешало успехам контрабанды, и Сарку стало ясно, что закон нужно отменить. Всякий, откуда бы он ни явился, мог покупать семена кырта, но ценою веса готовой кыртовой ткани. Ибо оказалось, что на любой планете Галактики, кроме Флорины, вместо кырта вырастал простой хлопок. Белый, тусклый, непрочный и бесполезный.
Перепробовано было все. Брались образцы флоринианской почвы. Строились искусственные источники света, воспроизводящие спектр флоринианского солнца. Инопланетную почву заражали флоринианскими бактериями. А кырт всегда вырастал белым, тусклым, непрочным и бесполезным.
Вот уже пять лет Сэмия Файфская мечтала написать настоящую книгу по истории кырта: о планете, где он рос, и о людях, которые его выращивали.
Это была мечта, окруженная глумливым смехом, но Сэмия дорожила ею Она настояла на том, чтобы полететь на Флорину. Она собиралась провести сезон в полях и несколько месяцев на фабрике. Она хотела…
Но не все ли равно, чего она хотела? Ей было приказано возвращаться. Что ж, она полетит на Сарк! Но она, Сэмия Файфская, вернется еще на Флорину. Через день, через два, через неделю!
Сэмия оставалась у иллюминатора, пока Флорина не перестала казаться едва заметным шариком…
— Госпожа, не угодно ли вам удалиться в вашу каюту?
Она взглянула на капитана Рэйсти и сказала не без сарказма:
— Какие новые приказы вы получили, капитан? Уж не пленница ли я?
— Конечно, нет. Это только предосторожность. Космопорт перед нашим взлетом был необычно пуст. По-видимому, этот флоринианин убил еще кого-нибудь, и весь гарнизон космопорта помогает патрульным ловить преступника по всему Городу.
— А при чем тут я?
— Мне кажется, на наш корабль проникли нежелательные лица.
— Зачем?
— Пока я этого не знаю.
— Вы придумываете, капитан.
— Боюсь, что нет, госпожа моя. Правда, наши энергометры были бесполезны в пределах планетарного расстояния от флоринианского солнца, но теперь они действуют, и мне кажется, что из аварийных складов исходит излишек теплового излучения.
— Это вы серьезно?
Неподвижное лицо капитана на мгновение стало высокомерным. Он сказал:
— Излучение равновелико тому, какое могли бы дать двое обыкновенных людей.
— Или нагревательная установка, если кто-нибудь забыл ее выключить.
— Наши энергетические запасы не тронуты, госпожа моя. Впрочем, мы готовы произвести расследование, но я прошу вас сначала удалиться в каюту.
Она молча кивнула и вышла.
Когда Мирлин Теренс, переодетый в форму патрульного, увидел на улице Пекаря, Рика и Валону, он понял, что действовать надо быстро и решительно. У него не было выбора: он потянулся к оружию, и Пекарь упал перед ним, мертвый и страшный.
Позже, когда толпа кипела и струилась, когда Рик и Валона растворились в толпе, а летательные машины настоящих патрульных появились в воздухе, как коршуны, что еще он мог сделать?
Первым его импульсом было бежать за Риком и Валоной, но он быстро подавил его. Он никогда не пробьется к ним сквозь эту сумасшедшую толпу, а вероятность того, что патрульные его поймают, была слишком велика. Он поспешил в другую сторону, к пекарне.
На рассвете он подошел к патрульной станции. Одинокий скучающий дежурный был смесью равнодушия и свирепости. Теренсу было приказано удостоверить свою личность и род занятий. Вместо документов Резидент вынул из кармана пластмассовый брусок, вырванный из какой-то полуразрушенной хижины на окраинах города.
Он ударил патрульного бруском по голове, потом обменялся с ним платьем и оружием. Список его преступлений был уже достаточно велик, и он не встревожился, когда увидел, что патрульный не только оглушен, но и убит.
А он все еще был на свободе, и ржавая машина патрульного правосудия до сих пор напрасно скрежетала, разыскивая его.
Он был у пекарни. Пожилой помощник Пекаря, стоявший на пороге, тонко пискнул при виде страшной формы патрульного и юркнул в лавку. Резидент кинулся за ним, схватил за осыпанный мукой воротник и скрутил его.
— Где Пекарь?
Губы у старика раскрылись, но звука не было.
— Говори. Две минуты назад я убил человека. Мне ничего не стоит убить еще одного.
— Сжальтесь! Я не знаю, сударь.
— Ты умрешь за то, что не знаешь.
— Но он ничего не сказал мне. Я слышал, как один раз он упомянул о Вотексе и о каком-то космическом корабле.
Теренс оттолкнул его.
Значит, Пекарь достал билеты для них. Корабль будет ждать. Рик и Валона придут туда. Они не могут не прийти. Но как ему, Резиденту, средь бела дня пробраться на космодром?.. Да, положение было отчаянное. Если он потеряет Рика, если потеряет это потенциальное оружие против тирании Сарка, то его жизнь будет ничтожной добавочной потерей. Все остальное не значило ничего…
И потому он вышел на улицу, вышел бестрепетно, хотя патрульные уже искали человека в форме патрульного, хотя их воздушные машины были еще на виду.
Теренс знал, куда он идет. Из многочисленных космопортов Флорины был только один, предназначенный для обычных путешественников, для саркитов победнее, для флоринианских служителей и немногих чужеземцев, которым удалось получить разрешение посетить Флорину. Контролер у ворот порта следил за приближающимся Теренсом со всеми признаками горячего интереса. Неизвестность вокруг него стала нестерпимой.