Как бы там ни было, но совесть не давала ему покоя. Сначала он топил безысходность в вине, но в конце концов решил сам, без всякой помощи, осуществить правосудие. Он не представлял себе, кто мог его подставить, и потому не доверял никому, и в первую очередь служителям закона. Чтобы поймать преступников, он стал одним из них и в своих поисках проводил ночи на улицах и в барах, пока однажды вечером в пьяном угаре отчаяния не забил до полусмерти бедолагу, в котором ошибочно признал одного из похитителей.
– Виновен по всем статьям, – объявил судья, зачитывая приговор. – Подсудимый приговаривается к двенадцати месяцам по каждому из трех пунктов обвинения.
Три пункта обвинения включали оскорбление действием с отягчающими обстоятельствами, намеренное нанесение телесных повреждений и сопротивление при аресте, все вместе потянуло на тридцать шесть месяцев тюрьмы. Это было равно смертному приговору. Джек еле выбрался живым из Фолсомской тюрьмы.
Кто-то серьезно решил его прикончить, и последняя такая попытка едва не стоила ему жизни и пометила его на все оставшиеся земные дни. Убийца всадил в него пять пуль из револьвера, принесенного с воли подкупленным тюремщиком, изуродовав Джеку лицо и тело. Потом Джек узнал, что стрелявший, который отбывал срок за подпольную торговлю произведениями искусства, до ареста работал шофером в богатой семье Феверстоунов.
Пластическая операция не только вернула Джеку Кэлгейну нормальный облик, но и сделала его совершенно неузнаваемым.
Маг осуществил фокус с исчезновением. Он жил, стараясь быть незаметным, в гараже, находящемся в узком тупике на окраине Венис-Бич, где рядом не было соседей, которым он мог бы часто попадаться на глаза. Он зарабатывал деньги на поиски убийц, устанавливая собственные системы безопасности разным темным личностям, работавшим под законным прикрытием: международным дилерам, брокерам и владельцам галерей, одновременно занимавшимся торговлей произведениями искусства на черном рынке.
Его клиенты и не подозревали, с кем они имеют дело.
Но его главная цель была иной. Как бы там ни было, но пребывание в тюрьме дало новое направление его поискам, что в какой-то степени компенсировало ужас тамошней жизни. Джек занимался детальным изучением семьи Феверстоунов, когда ему подвернулась эта работа с похищением. Он счел ее хорошим предзнаменованием и своей первой удачей.
И вот теперь он знал, что потерпел полный провал.
Прошло уже целых двадцать четыре часа с тех пор, как Джек вернулся из пустыни Мохаве, а у него не было никаких новых сведений. Половину этого времени он проспал, а вторую провел в бездействии. Страх за Августу Феверстоун мешал дальнейшему осуществлению его плана. Особняк Феверстоунов кишел репортерами и полицейскими, и у него не было другого выбора, как затаиться, пока все не утихнет. Но была еще и другая причина, почему он тянул.
Пот капал со лба прямо на газету у, него под ногами, когда в последний раз он нанес удар по боксерской груше, свисавшей с потолочной балки в гараже. Тренировки были для него спасением, они позволяли ему сохранять разум, но теперь они приобрели особую жестокость, как если бы он старался добить воображаемого ненавистного противника.
«Террористы похитили наследницу мебельного бизнеса!» – возвещала газета на полу, и в этом не было ничего удивительного. Удивляло то, что газеты единодушно обвиняли в похищении некую группу панамских повстанцев, выступающих против капиталистической эксплуатации. Феверстоуны широко использовали на своих фабриках дешевый труд рабочих из стран «третьего мира», и, судя по статье, террористы утверждали, что семья создала свою империю, наживаясь на бедняках.
Джек стащил с себя майку, промокнул потное лицо и отшвырнул ее в сторону. Майка упала на мерцающий экран компьютера, прикрыв поэтажный план особняка Феверстоунов. На столах по обе стороны компьютера было аккуратно расставлено другое электронное оборудование. Несмотря на все удары судьбы, Джек сохранил свою знаменитую любовь к образцовому порядку и дисциплине.
– Какие еще, к черту, террористы? – спросил он и нагнулся, чтобы поднять газету с пола.
Он никак не мог забыть того, что случилось накануне: как на него напал тот выродок, который наверняка и организовал похищение. Джек запомнил родинку у глаза и особенно его голос. Весь день он только и думал об этом. И еще он мечтал придушить болтливую репортершу, которая в утренних телевизионных новостях сначала долго распространялась о похищении, а затем представила ретроспективу карьеры Гас в качестве фотомодели, как если бы той уже не было в живых. Женщина завершила свой репортаж зловещим напоминанием о том, как часто именно эти террористы убивали свои жертвы.
Какие жертвы и какие Панамские террористы?
Тип, который вчера посетил его в лачуге, говорил без всякого акцента.
Джек уронил газету, ненавидя овладевшее им чувство бессилия. Несколько вырезанных им волшебных деревянных замков красовалось на импровизированной полке из пустых упаковочных ящиков у задней стены гаража. Они были единственным украшением невзрачного помещения, меблированного старыми клеенчатыми креслами и складными столиками, на которых размещалось оборудование. Джек подавил желание ударом кулака разрушить замки. Он хотел обратить их в пыль, чтобы от них не осталось и следа.
«Гас тут ни при чем, – напомнил он себе, – это я сам все испортил. В который раз… А тебя еще называют Магом, когда „рыжий на манеже“ или „коверный“ было бы для тебя самым подходящим прозвищем».
Предыдущий промах, когда он вот так же дал себя подставить, стоил жизни его жене и дочке, самым дорогим для негр существам на земле. Джек тогда пообещал себе, что никогда больше не допустит подобной оплошности. Вот что теперь разъедало ему душу, а не какая-то там чужая женщина, до которой ему нет дела.
Фигуры беззвучно мелькали на экране телевизора, старом ящике с выносными динамиками, который достался Джеку вместе с этим жильем. Он не захотел с ним расставаться и вставил в него новую начинку, приладил дистанционное управление, но изображение все равно оставалось неясным и расплывчатым.
Внезапно он увидел мелькнувшее на экране лицо Гас. С тех пор как он вернулся сюда, ее изображение без конца появлялось на экране, но на этот раз это была она сама, а не ее фотография.
Он схватил пульт и включил звук.
– Я так с-счастлива, что я на свободе, – печально произнесла Гас.
Она говорила сразу в несколько микрофонов, и фотовспышки то и дело слепили ее. Она выглядела так, будто прошла огонь, воду и медные трубы. Ее лицо было осунувшимся и грязным, с царапинами на щеках. Губа рассечена, как от удара, спутанные волосы висели неопрятными прядями. Ее пальцы заметно дрожали.