Читать интересную книгу 1917. Российская империя. Падение - Эдвард Радзинский

Это письмо, размноженное на гектографе, Гучков в самом начале 1912 года раздавал думским депутатам. Нетрудно представить их потрясение… По мнению многих читавших, письмо доказывало ужасное: мужик жил с царицей!

Впоследствии историки избегали его цитировать – не верили, что царица могла написать подобное. Да и сам Бадмаев, передавший «Гришку» в Думу, подлинника письма не имел. Так что, может быть, никакого письма царицы вообще не было?

Но подлинник вскоре нашелся. Полиция (и это было отмечено в протоколах Чрезвычайной комиссии) выследила некую госпожу Карбович, почитательницу Илиодора. У нее был произведен обыск и изъяты подлинные письма царицы и великих княжон, которые монах передал ей на хранение.

Коковцов пишет в своих воспоминаниях: «Макаров дал мне прочитать эти письма… Одно, сравнительно длинное, было от императрицы, совершенно точно воспроизведенное в распространенной Гучковым копии».

Итак, письмо, напечатанное в памфлете Илиодора и распространявшееся Гучковым, было написано царицей!

«Макаров не знал, что с ним делать, и высказал намерение передать их Государю… я возразил, что этим он поставит Государя в щекотливое положение, наживет в императрице непримиримого врага… я советовал передать письма императрице – из рук в руки…»

Но министр внутренних дел, видимо, тоже превратно понял содержание письма и подумал, что если царь прочтет такое письмо, оно станет концом царицы… И он вручил конверт с письмами Николаю. Как рассказывал впоследствии сам Макаров Коковцову, «Государь побледнел, вынул письмо императрицы из конверта и, взглянувши на почерк, сказал: «Да, это не поддельное…» и открыв ящик стола резким, непривычным ему жестом, бросил туда письмо».

«Ваша отставка обеспечена», – сказал Макарову Коковцов после его рассказа.

Все это подтверждает в своих показаниях и Вырубова: «Министр внутренних дел лично привез подлинники этих писем Государю. Я сама видела привезенные Макаровым письма и утверждаю – это были подлинники, а не копии». И добавляет, что Макаров «вызвал гнев царицы, не отдав ей ее письмо к Распутину».

Впрочем, оказалось, что царица… сама удостоверила подлинность своего письма! 17 сентября 1915 года она писала мужу о своих врагах: «Они не лучше Макарова, который показывал посторонним мое письмо к Нашему Другу».

Царь не мог не понять причину, по которой Макаров передал письмо ему. И это должно было его разгневать… Министр был обязан уничтожить письмо и объявить всем негодяям, лезшим в личную жизнь Семьи, что ничего подобного попросту не существовало! Но Макаров посмел этого не сделать.

«Обманет хоть самого черта»

После того, как с письмом ознакомился царь, ни на какую благодарность Аликс Бадмаеву уже нечего было рассчитывать. Вот почему «Хитрый китаец» решил получить благодарность от ее врагов.

Но он-то отлично знал, что царица – невиновна. «Прочитав копии писем, я убедился в том, что в них не заключается никаких доказательств, что царица живет с Распутиным», – показал Бадмаев в «Том Деле».

Опытный врач, он понял, что это было лишь письмо женщины, измученной болезнью сына и ужасными предчувствиями, женщины, молившей облегчить ее страдания. Это было ее горе. И только Распутин умел снимать у нее приступы острой неврастении. При этом она старалась писать понятно для «старца» – на его возвышенном, полном любви языке.

Но справедливо писал Коковцов: «Отдельные места и выражения из письма императрицы, состоявшие в сущности в проявлении ее мистического настроения, давали повод к самым возмутительным пересудам». И Бадмаев понимал, как будут читать эти письма ее враги. И как они будут благодарны… Он решил оказать Думе незабываемую услугу – и тайно ознакомил с сочинением Илиодора товарища председателя Государственной Думы Протопопова.

Из показаний Бадмаева: «Я показал «Записку» моему старому пациенту Протопопову… Он попросил у меня разрешения ознакомить с ней Гучкова и Родзянко. Обязался не использовать ее, но нарушил…»

Вот тогда-то, как вспоминал Коковцов, и «стали распространяться по городу отпечатанные на гектографе копии… писем – одно императрицы Александры Федоровны, остальные от великих княжон к Распутину».

Так «использовал» письмо Гучков. Легко впадавший в гнев, он кипел от ярости, прочтя «Гришку». Убийство Столыпина, рукопись Илиодора, газетные публикации о влиянии полуграмотного мужика-хлыста – все сплелось для него в единую картину падения власти.

«Последней каплей» для Гучкова стала обличительная статья богослова и журналиста Новоселова. В ней автор клеймил Распутина: «Негодующие слова невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу… гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина…» Он задавал вопрос Святейшему Синоду: как долго можно терпеть «эротомана… хлыста… шарлатана… эту уголовную комедию, жертвами которой стали многие, чьи письма находятся в моих руках…»

Мистическое распутство

Как бы в приложение к статье, Новоселов переслал Гучкову и свою брошюру «Распутин и мистическое распутство». В ней были напечатаны его прежние статьи против Распутина, а также некая «Исповедь N».

Драма этой несчастной женщины началась, когда она узнала об измене мужа. Она тотчас ушла от него, забрала детей и «затеяла дело о разводе». Муж покончил с собой. Она обвиняла себя в его смерти, не хотела жить… Но вскоре «одна знакомая в разговоре предложила мне познакомиться с одним мужичком, который очень успокаивает душу и говорит сокровенное».

Распутин помог ей выйти из депрессии, познакомил со своими «ученицами». Они «укрепили убеждение в его святости… Я старалась подчиняться во всем, и когда в душе восставало: «не надо», «не хочется», или тяжесть была «к исполнению послушаний»: душа во многом не шла, – то я борола все это, настаивая, что не понимаю, что все это ново, и что слова его – святой закон, и не мне рассуждать»…

А потом начались его ласки… «Ласки его меня иногда тяготили – бесконечные прижимания и поцелуи, с желанием поцелуя в губы. Я скорее в них видела опыт терпения и радовалась концу их».

Она поехала в Покровское с маленьким сыном. «Ехали: Григорий, одна сестра, я и сын. Вечером, когда все легли… (Господи, что Вы должны услышать!), он слез с своего места и лег со мною рядом, начиная сильно ласкать, целовать и говорить самые влюбленные слова и спрашивать: «Пойдешь за меня замуж?» Я отвечала: «Если это надо». Я была вся в его власти, верила в спасение души только через него, в чем бы это ни выразилось. На все на это: поцелуи, слова, страстные взгляды, на все я смотрела, как на испытание чистоты моей любви к нему, и вспоминала слова его ученицы о смутном испытании, очень тяжком. (Господи, помоги!) Вдруг он предлагает мне соблазниться в грешной любви… Я была уверена, что это он испытывает, а сам чист… (Господи, помоги написать все!) Он заставил меня приготовиться… и начал совершать, что мужу возможно… имея надо мною насилие, лаская, целуя, и тому подобное… заставляя меня лежать и не противиться. О, святой владыко!»

После чего Берладская излагает удивительные взгляды Распутина на «грех», которые он пытался ей объяснить. О них мы поговорим далее, когда наконец перейдем к его главной тайне – к его учению…

Получив статью и брошюру, Гучков разыграл все, как по нотам. Статья Новоселова была напечатана в газете «Голос Москвы». А поскольку премьер Коковцов и министр Макаров уже не раз выслушивали недовольные речи царя по поводу статей о Распутине, в редакции газеты устроили обыск. Тираж номера со статьей Новоселова и найденные экземпляры его брошюры были конфискованы.

Теперь Гучков мог начать действовать. Он обратился к Думе.

Восстание думцев

Узнав о конфискованных изданиях, обличавших в разврате фаворита-мужика, Дума дружно возмутилась. И тогда к восторгу депутатов Гучков предложил внести «спешный запрос в правительство о незаконности требований к прессе не печатать статьи по поводу Распутина». Предложение было принято невиданным большинством (против подан всего один голос – Распутин впервые объединил Думу, ненавидящих друг друга правых и левых).

В принятом запросе цитировалась… вся запрещенная статья!

И теперь царь должен был получить в виде думского документа самые ужасные обвинения против человека, любимого его Семьей.

Как отнеслась царица к этой публикации? Это был уже второй рассказ бывшей верной последовательницы Распутина о грешных подвигах «Божьего человека». Сначала Вишнякова, теперь Берладская… Неужели она по-прежнему не верила? Или… знала нечто такое, что объясняло ей происшедшее совсем иначе?

Материалы Новоселова, несмотря на конфискацию, разошлись по обеим столицам в рукописных копиях и в уцелевших экземплярах – как всегда в России. Как вспоминал потом Родзянко, их продавали за баснословные деньги.