— Это станкостроительный цех, Ваше Величество, — поясняет Мейсер. — Все устройства здесь приводятся от одной машины, использующей силу перегретого пара, я рассказывал вам о таких. Пожалуйста, будьте осторожны, держитесь подальше от приводных ремней и колёс…
Пожалуйста, будьте осторожны, держитесь подальше от приводных ремней и колёс…
— Хреново у вас тут с техникой безопасности, — пеняю я Фреду, показывая на длинные ремённые передачи и открытые маховики станков. — Вы бы хоть кожухами их позакрывали.
Вчера я посещал лечебницу имени себя же. Тут почти всё имени меня, считается, что я это придумал. От токарно-винторезного станка до пенициллина, который здесь понемногу внедряется. Меня будут ещё лет триста в школах изучать под засиженными мухами портретами. «Гений эпохи Перидора». Да Винчи может повеситься в сортире от зависти. Так вот, в этой лечебнице чуть не четверть пациентов — ампутанты. «Нога попала в колесо». Отлетевшие пальцы и вовсе за травму не считаются — завяжи и вали. А всё вот эти дико травмоопасные, по нашим меркам, станки.
— Это специально сделано, — отвечает серьёзно Фред.
— Чтобы побольше инвалидов содержать? — не понял я.
— Это плановые потери, неизбежные на первом этапе. Они уже снижаются и будут снижаться дальше, по мере привыкания людей к машинам. Открытые механизмы способствуют демистификации. Станок в кожухе — колдовство, потому что хрен поймёшь, как он работает. Не наглядно. А когда все кишки наружу — они быстро привыкают к законам зубчатых передач и соотношениям диаметров шкивов.
— И теряют пальцы.
— Такова цена прогресса.
Жизнь в графстве пока почти не отличается от остальной Меровии. Так мне говорит Фред, я-то сам ничего почти не видел. Но под неё уже заложено множество бомб скрытого прогресса. Так мне говорит Джулиана, и я ей верю.
— Железяки Фреда — это, конечно важно, — при этих словах доктор Ерзе делает такое лицо, что становится понятно, что важность «железяк» сильно переоценена, — но гораздо важнее социально-экономические преобразования, которые мы начали внедрять в твоих владениях.
— Спасибо, что нашла время сообщить о них владельцу, — улыбаюсь я.
Я не переоцениваю свою значимость для происходящих событий. Школьные учебники здешнего будущего про меня соврут, но это нормально для учебников.
— На твоих подданных мы обкатываем новые модели, прежде чем внедрять их по всей стране, — не обращает на мой сарказм внимания Джулиана, — каждое общество имеет свои маленькие нюансы, которые облегчают одни аспекты и усложняют другие. Так что Антонио всё просчитать не может, нужна полевая работа.
— И чем таким отличаются мои вилланы?
— Например, они несколько менее религиозны, чем можно было ожидать от аграрного общества такого типа. Здесь церковь выполняет довольно много светских функций, от регистрационно-архивных до фискальных… Ты знал, что в Меровии церковь — уполномоченный налоговый агент?
— Нет, откуда?
Мы беседуем в постели, Джулиана лежит на простынях голая, но это ей ничуть не мешает. Надо чем-то занять паузу, вот она и рассказывает. После повторного соития сразу оденется и уйдёт, времени терять не будет. Вот такие у меня источники, а что поделаешь? Никто не идеален.
— Представь себе. В отличие от христианства нашего среза, здешние церковники не ругаются словом «мытарь», а собирают налоги с прихожан. Потому что церкви ведут учёт населения, фиксируют рождения, браки и смерти, а значит, обладают всей полнотой информации. Имеют с этого свой процент, не без того, зато не берут церковную десятину и оказывают услуги населению бесплатно.
— А что тут вообще за религия? — запоздало поинтересовался я.
— Довольно близкая к христианству. Здешний Искупитель идеологически близок нашему Спасителю, только не одноразовый. Считается, что он не только приходил несколько раз, но и будет приходить ещё, в будущем. Искупать собой грехи мира, умирать и возрождаться снова. В общем, обычная обрядовая цикличность, сакрализующая годовой природный цикл. Весьма распространённая схема, встречающаяся с разными вариациями во множестве миров. Разумеется, церковь также претендует на духовное водительство и выступает этическим арбитром.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— И на что это влияет?
— Это облегчает процесс «раскрестьянивания». В нашем мире церковь ему оппонировала, здесь будет администрировать.
— Процесс чего?
— Нам нужно сокращать долю населения, занятую в аграрном производстве. Развитие торгово-промышленной экономики требует урбанизации. Рассеянная мануфактура на селе предъявляет повышенный спрос на рабочую силу, что делает труд более дорогим. Нам надо концентрировать трудовой ресурс, для этого нужно оторвать его от земли. Этот процесс при промышленной революции идёт сам собой, но медленно, гораздо медленнее, чем нам нужно. Английская промышленная революция, сделавшая Британию в нашем мире державой номер один на столетия, началась в шестнадцатом веке с политики «огораживания» — насильственной ликвидации общинных земель. Крестьянство нищало и подавалось в города, где становилось почти дармовым трудовым ресурсом. Здесь для этого такие же благоприятные условия. В Англии основная масса пахотной земли находилась в руках дворян, церкви и короны, а здесь она принадлежит лендлорду, то есть тебе. Здешние вилланы не фригольдеры, а копигольдеры. Они передают землю по наследству, но лишь с твоего согласия и за плату. Потому что арендаторы, а не владельцы. Достаточно повысить эту плату, чтобы они остались без земли и превратились в деклассированный элемент — субстрат будущего пролетариата.
— То есть, — уточнил я, — вы будете моим именем вышвыривать крестьян с их земель, обрекая на голод и страдания?
— А ты как думал? Исторический процесс несентиментален.
Мда, похоже, что в учебники я могу войти совсем не так красиво, как мне думалось.
* * *
Эпическое полотно «Графиня Нагма Док Морикарская принимает подданных» достойна кисти более талантливого живописца, чем я. Моё белокурое дитя непринуждённо, поджав под себя одну ногу, сидит на троне… Ну, как на троне, — на графском главном кресле в графском главном зале, и даже корона у неё на голове есть. Маленький, но настоящий золотой венец. Графьям, оказывается, тоже положено.
Подданные жаждут графского внимания, и Джулиана настояла, что мы должны устраивать вот такие показательные приёмы. Допускают к нашим ногам не всех, по какому принципу и кто именно производит отбор просителей, понятия не имею. Однако вопросы у них бытового характера и легко решаемые без ущерба для нашей благостной репутации. Рубить младенца пополам, как царю Соломону в известной притче, предлагать не приходится. Довольно много просьб принять кого-то в одно из подопечных мне «Михайловских» заведений, пристроить родственника в лечебницу и всё такое. Мы не отказываем, селяне благодарны, все на позитиве. Создаём запас репутации, чтобы было что просрать в будущих жёстких реформах. Аграрии ещё не знают, что немалой их части предстоит в ближайшее время расстаться со своей тяжёлой, но привычной жизнью виллана и пополнить ряды того, что Джулиана с усмешкой назвала трудовым ресурсом.
На мануфактурах бывшие крестьяне не нужны. Толкового пролетариата, а уж тем более, протоинженерной прослойки «мастеров», зародыша будущей технической интеллигенции, из них не выйдет — эту нишу мы оставим их детям. Но графству в ближайшее время понадобится множество чернорабочих самой примитивной — хватай и тащи — занятости. Лесоповал, дорожные и горные работы и всё такое. Одних землекопов орда — а где их взять, если все землю пашут? В архаичной аграрной системе нет свободных рук и почти не существует наёмного труда.
— Но кто будет кормить эту толпу чернорабочих? — удивляюсь я. — Если вилланы поменяют соху на кайло, откуда возьмётся продовольствие?
— Не волнуйся, — смеётся Фред, — голод твоему графству не грозит. Используемые тут агротехнологии настолько слабопродуктивны, что даже небольшой их апгрейд высвободит половину занятых в поле, а сельхозпродукции при этом станет больше.