закопать гада поглубже. Ну, и весь ритуал перед этим провернуть, как договаривались.
— Это само собой, — серьёзно ответил Сытин.
— Ладно. Отойдите, чтоб не забрызгало! — усмехнулся я.
Ох, бля, и должен мне будет этот Хвороба! На том свете хер расплатится! Мало он пакостей при жизни натворил — так ещё сейчас хороший меч о его кости пачкать!
Я поморщился, а потом решительно принялся шинковать боярина Хворобу ломтиками, словно мясной рулет. Как говорится — глаза боятся, а руки делают!
Хрупкие кости с легким треском ломались под ударами меча. Серая кожа лопалась и отслаивалась. К горлу подступала тошнота, и я часто сглатывал. При этом старался не дышать. Мне казалось, что с тела поднимается невесомая ядовитая пыль. Я очень не хотел, чтобы она просочилась в лёгкие.
Я бил несильно, чтобы не испортить лезвие о кирпичи лежанки. Но меч то и дело звонко высекал искры, попадая на вмурованные в обожжённую глину мелкие камушки.
Через десять минут вместо тела на кирпичах лежала бесформенная груда, из которой торчали лохмотья шубы.
— Всё. Кушать подано! — сказал я.
Потом отошёл в сторону и поискал глазами, обо что обтереть меч.
Бля, что ж раньше-то не подумал?!
Никита Ильич приоткрыл дверь в коридор и рявкнул:
— Ведро воды и тряпку! Живо!
Через минуту перепуганный охранник, сгибаясь дугой, приволок полное ведро воды. По коридору он почти бежал. Ведро раскачивалось, вода плескала охраннику на ноги.
Он поставил ведро на пороге камеры, протянул мне кусок мешковины и немедленно растворился в полумраке коридора. Такими умениями обладают только подчинённые очень строгих начальников. А по Никите Ильичу и не скажешь.
Я намочил мешковину. Грубая ткань почти не впитывала воду. Но я тщательно обтёр меч и сунул его в ножны. Потом вымыл руки и вытер их всё той же тряпкой.
— Давай, священник! — скомандовал Сытин.
Божен подошёл к лежанке, вытянул над ней руки ладонями вниз. От его пальцев шло мягкое белое сияние.
Божен заговорил:
— Примите, боги, душу этого человека. Судите его по делам его. Дайте его душе приют, который она заслужила. Не допустите её скитаться, не находя покоя и места.
За стеной камеры раздался злобный вой.
Никита Ильич нахмурился и стукнул кулаком по стене.
— Ну-ка, тихо мне! А то кувалду возьму!
Он повернулся к нам и пожал плечами.
— Демоны. Не любят они божье слово.
Божен трижды повторил своё заклинание. Каждый раз демоны за стеной выли, но осторожно, боясь рассердить начальника темницы.
Затем сияние угасло. Священник сложил руки на груди и отошёл в сторону.
— Ну, теперь моя очередь, — ухмыльнулся Сытин. — Надо же — сколько чести одному херовому боярину!
— Василий Михалыч, ты только темницу мне не сожги! — обеспокоенно сказал Никита Ильич.
— Не переживай, Никита Ильич!
Сытин быстро и звонко щёлкнул пальцами левой руки. С его ладони сорвался крохотный зелёный огонёк и ударил в останки боярина Хворобы. По обломкам костей и обрывкам шубы побежали огненные всполохи. Останки вспыхивали, превращались в пепел и гасли. Не прошло и двух минут, как на лежанке остался только серый налёт золы.
Никита Ильич отдал Божену деревянную шкатулку. Священник открыл её и достал небольшую серебряную урну с завинчивающейся крышкой и лёгкую метёлочку из перьев. Отвинтил крышку и принялся метёлочкой сгребать в урну пепел. Он не торопился, тщательно выметая пепел из растворных швов и трещин в кирпиче. Наконец, лежанка стала абсолютно чистой.
Божен закрутил на урне крышку. Поставил урну на стол и сверху опустил руку. Снова вспыхнуло мягкое белое сияние. На крышке на мгновение проявилась круглая печать с крестом. Она горела всего мгновение, а потом погасла.
Священник взял урну со стола и убрал в шкатулку, а шкатулку запер на замок.
— Вот и всё, — негромко сказал он.
— И что теперь? — спросил я.
— А теперь мы проводим Божена до церковного кладбища, — сказал Сытин. — А молодцы Никиты Ильича вымоют камеру.
***
— Слушай, Михалыч! — спросил я. — А мне обязательно на кладбище идти? Меня Глашка ждёт.
— Это недолго, Немой. А мне так спокойнее. Потом вместе домой пойдём. Думаешь, я жрать не хочу?
Ну, бля! Если Сытин просит — тут уже хрен откажешь.
Я кивнул, попрощался с Никитой Ильичом и пошёл по коридору вслед за Боженом.
Священник крепко держал подмышкой шкатулку и заметно прихрамывал.
Я догнал его.
— Нога ещё болит?
Божен улыбнулся.
— Не очень. Ноет, когда много хожу. Ну, и шрам остался. А так, всё в порядке. Спасибо Потапычу! Мазь у него волшебная.
Я кивнул.
— Может, сгоняем как-нибудь, навестим старика? А, святоша?
Божен засмеялся.
— Да куда тебе! Ты же теперь занятой человек. Князь!
— Ну, так князь сам выбирает — чем ему заниматься! — гордо ответил я.
— Зашёл бы ты как-нибудь ко мне в церковь, Немой, — сказал Божен.
— Это ещё на хрена? — подозрительно спросил я.
— Вообще-то, князю по должности положено, — ухмыльнулся Божен.
— Ну, знаешь... — уклончиво ответил я. — Князья, они разные бывают.
Божен остановился и повернулся ко мне. Его улыбчивое круглое лицо стало серьёзным.
— Любому может понадобиться помощь богов, Немой. Подумай об этом. По-княжески.
Божен снова улыбнулся и добавил:
— Я херни не посоветую.
Мы расхохотались. Я почувствовал, как с моего сердца с грохотом падает тяжёлый булыжник.
— Ладно, уговорил. Зайду. Только не сегодня.
Возле церкви дробно стучали топоры, взвизгивала пила.
— Пол подгнил, — сказал Божен. — Доски меняют.
Кладбище располагалось сразу за церковью, и было густо усажено липами и берёзами. Неудивительно, что в прошлый раз я его не заметил. Да и сейчас запросто принял бы за парк, если бы не аккуратные холмики земли с вкопанными в землю скромными деревянными крестами.
Ближе к церкви находились надгробия побогаче. Особняком стояли мраморные и гранитные склепы. Бояре и богатые купцы и на том свете хотели наслаждаться привычной роскошью.
Семейная усыпальница боярина Хворобы была отделана розовым камнем с серыми прожилками. Кованая решётка закрывала узкий проход внутрь.
— Подождёте здесь? — спросил Божен.
— Нет уж, — ответил Сытин. — Такие дела надо доделывать до конца.
Он машинально погладил ладонью эфес шпаги, с которой расставался только дома.
— Ну, что ж, — усмехнулся Божен.
Он потянул на себя решётку. Дверца недовольно скрипнула ржавыми петлями и неохотно приоткрылась.