-- Я всегда справляюсь со всем самостоятельно. Кроме того случая, когда вы выручили меня, - я виновато опустил голову, словно признавая, что однажды все-таки просчитался. - Вы хотите отрядить солдат, чтобы справиться с восставшими, бунтовщиками, революционерами. Дьявол их знает, кто они такие? Он же скорее всего их и возглавляет, если только верна моя догадка, - мрачно усмехнулся я. - Мне в борьбе с ними не нужны ни штыки, ни ружья, ни ордера на арест всей банды. Если что-то пойдет не так, то одно мое дыхание решит все проблемы.
-- А утром в Виньене будут строить догадки о том, почему сгорел какой-нибудь особняк со всеми подвалами и флигелями и отчего самое главное занялся пожар.
Король тяжело вздохнул, будто думая, стоит ли созывать конклав для обсуждения государственной проблемы.
-- Это дело власти, а не твое справиться с непорядками. Нельзя так безрассудно рисковать жизнью из-за всего подряд.
-- Да, точно представители власти всегда только отдают распоряжения, а более мелкие чины отправляются на их исполнение, - со скрытой иронией кивнул я. Сам я надеялся только на себя, а не на исполнителей и всегда, даже в случаях с Перси, придерживался морали: доверяй, но проверяй.
-- Вы не понимаете, - я широким жестом обвел пространство вокруг себя. - Все это нисколько не касается страны. Это послание предназначено не наследнику, а дракону. У меня тоже, как выяснилось, есть враги, не только оставшиеся в живых, но и успевшие поднакопить достаточно сил для решающего сражения. Зачем ваша гвардия будет рисковать там, где оружие не имеет никакой силы против колдовства. Там ждут меня, а не людей со слишком вольным бунтарским мышлением. Если я не приду, то встреча будет назначена в другом месте. Уже не в Виньене, и даже не в Рошене, оправляющемся после эпидемии чумы, а где-нибудь в тропических лесах, в джунглях, в необитаемой болотистой местности, в каких-нибудь богом забытых пещерах, опустевшей после налета демонов деревне или в самом аду. Встреча может состояться, где угодно, но она состоится. Этого не миновать.
Я все еще сжимал в руке скомканную бумажку. Монету я засунул в карман. Она мне еще пригодится. Это мой пропуск, опознавательный знак, чтобы тот, кто стоит на дверях, все понял и склонил голову перед императором или в страхе попятился в сторону, узнав в лицо господина дракона.
-- Я должен пойти, - повторил я, будто пытаясь убедить самого себя. - Сам не знаю почему, но должен. Кто-то зовет меня. Не только тот, чьей рукой написано письмо, но тот, кого я знаю и встречи с которым страшусь.
Я чуть не засмеялся. Кого мне бояться, но страх не оставлял меня, противный, липкий и назойливый, как пыль, приставшая к бархатной одежде.
Трепетное ожидание, гложущая неизвестность, чувства смешались и в голове настойчиво, как бабочка в сачке забилась мысль "я должен идти". Но перед этим у меня еще остались важные дела. Я должен был обеспечить безопасность и права на наследство Розы. А сделать я это мог только одним способом.
Вернувшись в замок, я начал беспокоиться, не обнаружив Розы в ее апартаментах. Одну за другой я распахивал створчатые двери, обходил все залы, проверил даже на чердаке. Я зашел в ее спальню и не заметил на привычном месте колдовской книги. На столе поблескивали только кольца, броши и диадемы, целый клубок блистающих ожерелий и связка разноцветных лент. На постели разбросаны ее платья, легкие и яркие, как ворох осенней листвы.
Где-то глубоко под землей в подвале вспыхнул огонек одинокой свечи. Я почувствовал это, услышал, как заржавевший замок по чьему-то повелению слетел с петель. Мне ничего не стоило за один миг преодолеть множество ступенек и наткнуться на то, отчего я пытался избавиться. Предмет, который я хотел запрятать как можно дальше, блистал передо мной во всей своей красе. Картина с ангелоподобным, прилежным учеником и черной тенью вместо наставника. Свеча горела возле картины, освещая резную раму, которую не тронули ни пыль, ни плесень. Влажная температура подвала ни чуть не повредила холсту.
Роза стояла чуть в стороне от картины. Она ничем не выдавала своих чувств, но я понял, что она разглядывает холст со страхом, чуть ли не с благоговением.
-- Ты боишься, но портрет тебе нравится? - скорее утверждение, чем вопрос. Роза обернулась на мой голос, ее губы сложились, чтобы произнести чуть слышное:
-- Да! - в голосе все тот же едва уловимый благоговейный трепет.
-- Он все еще стоит за твоей спиной? - с сомнением спросила она.
-- Нет, теперь он сидит во мне ...и он почти приручен.
-- Да уж, видела я, как он приручен, когда ты чуть не зарезал эту девушку в трактире, - Роза то ли говорила испуганно, то ли выжимала из себя потуги на шутку, но они звучали в полутемном подвале так же неестественно, как если бы она попыталась выдавить из горла хриплый смех. Зачем смеяться, когда хочется плакать? Только для того, чтобы внушить себе, что все не так уж плохо, как есть. Винсент привык быть оптимистом. Роза же не склонялась ни в число тех, кто веселится без причины, ни в число тех, кто без повода сокрушается. Ее чувства могло затронуть только что-то, что, действительно, имеет значение.
-- Я видела его тень в твоих глазах, когда ты принес меня в избушку, - она тихо вздохнула. - Я думала тогда, что ты меня спас.
-- Разве это было не так?
-- По-настоящему ты спас меня еще тогда, когда ...убил того, кто претендовал на мою руку. А, когда ты сжалился и привез меня в замок - это было неоценимой помощью. Конечно, мне здесь иногда бывает страшно, но я не хочу уходить.
Роза наклонилась и осторожно прикоснулась к картине, провела пальцем по изгибу черного крыла, будто заново рисуя его контур, потом коснулась изящного бледного овала лица, на которое будто солнечные нити спадают золотые локоны и отдернула руку, словно коснулась самого солнца, которое ободрало, обожгло до боли ей пальцы. Удивительно, но я не ощутил той боли, какая последовала от прикосновения Франчески. Никто не касался моего обнаженного сердца, оно болело совсем по другой причине.
-- Ты хочешь взять картину себе? - участливо спросил я, готовясь если понадобиться преподнести ей еще и этот подарок.
-- Нет, - Роза отрицательно покачала изящной, чернокудрой головой. - Я предпочитаю оригинал.
Ее корона блеснула встретившись с лучом от свечи. Свеча. Огонь. Я вспомнил мои ночные налеты и пожары. Одно дыхание и рождалось пламя. Но глядя на меня сейчас нельзя ведь было сказать, что я являюсь причиной пожара. Даже если бы кто-то из пострадавших от моего огня встретил меня в человеческом облике он бы так и не узнал, что это я его покалечил и сжег его жилье. Так и с огоньком свечи. Пока что он едва теплиться, но дай ему чуть-чуть топлива, поднеси его к деревянным балкам потолка и он взорвется языками пламени, целой стихией огня. Сейчас я спокоен, вежлив и хорош собой, но стоит кинуть в меня одну искру и наружу вырвется чудовище, все самое темное и злое, что прячется во мне, при первой вспышке гнева обретает власть. Я хотел бы объяснить все это Розе, высказать свои опасения вслух, рассказать ей обо всех своих мыслях, но она и без слов многое понимала. Поэтому, я просто приблизился к ней, легко, грациозно и неслышно, как и положено двигаться в сумерках хищнику, выбравшемуся на охоту. Она не вздрогнула, когда я прикоснулся к ее плечам, хотя кожей ощутила холод моих ладоней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});