Слабость Елены был отчасти из-за ужаса, отчасти из-за путаницы. Она ничего не понимала; смятение ревело в ее ушах. Мгновение назад она была уверенна, что Дамон играл с ними все это время, что он был Другой Силой. Но в злости и жажде крови, которые исходили от тигра, нельзя было ошибиться. Это было то, что преследовало ее на кладбище, и от пансионата до реки, пока она не умерла. Сейчас с этой белой Силой волк сошелся в смертельной схватке.
Это был не равный бой. У опасного и агрессивного черного волка, который подумал, что может бороться с Силой, не было шанса. Один сильный удар огромных изогнутых когтей тигра порвал плечо волка до кости. Его челюсти с рычанием открылись, когда он попытался добраться ломающим кости ударом до шеи волка.
К тому времени Стефан был уже там. Направив вспыхнувший фонарик в глаза кота, он оттолкнул раненного волка с дороги. Елена сожалела, что не может кричать, что не может сделать что-то для того, чтобы выпустить эту ревущую в ней боль. Она не понимала; она ничего не понимала. Стефан был в опасности. Но она не могла пошевелиться.
— Уходите! — прокричал остальным Стефан. — Не мешкайте — уходите!
Быстрее любого человека, он убрался с пути белой лапы, удерживая свет в глазах тигра. Теперь Мередит стояла с другой стороны ворот. Мэтт наполовину нес, а наполовину тащил Бонни. Аларих был уже там.
Тигр ринулся вперед, и ворота с грохотом закрылись. Стефан упал в сторону, отклоняясь от удара, и попытался снова встать.
— Мы не бросим вас, — выкрикнул Аларих.
— Уходите! — прокричал Стефан. — Доберитесь до танцев; сделайте, что сможете! Уходите!
Волк снова атаковал несмотря на кровоточащие раны на голове, и плечо, на котором светлели открытые мышцы и сухожилия. Тигр тоже атаковал. Звуки, издаваемые животными, переросли в такие, что Елена не могла их понять. Мередит и другие ушли; исчез свет от фонаря Алариха.
— Стефан! — закричала Елена и увидела, что он готовится снова вступить в бой.
Если Стефан умрет, то она тоже погибнет. И если Елена должна умереть, она хотела бы, чтобы то же произошло и со Стефаном.
Оцепенение оставило ее, и она, рыдая, кинулась к Стефану, протягивая руки, чтобы сжать его посильнее. Елена почувствовала, как его рука обняла ее, и он встал между ней и шумом борьбы. Но она была упряма, также упряма, как и Стефан. Она извернулась, и они предстали перед схваткой вместе.
Волк упал. Он лежал на спине, и, хотя мех был слишком темным, чтобы увидеть кровь, красная лужа собралась под ним. Белый кот стоял над ним, широко раскрыв челюсти, которые были в нескольких дюймах от незащищенного черного горла.
Но смертельного удара в шею не последовало. Вместо этого тигр поднял голову и взглянул на Стефана и Елену.
Со странным спокойствием, Елена разглядывала мельчайшие детали его внешности.
Его усы были тонкими и прямыми, словно серебряные провода. Его мех был белым с полосками, словно бледными отметинами из неполированного золота.
«Белый и золотой», — подумала она, вспоминая сову в сарае. И это всколыхнуло другое воспоминание… из того, что она видела… или что-то, о чем слышала…
Сильным ударом кот выбил фонарик из руки Стефана. Елена слышала, как он зашипел от боли, но больше она ничего не смогла увидеть в темноте. Света не было совсем, и даже охотник был как слепой. Цепляясь за Стефана, она ожидала боли от смертельного удара.
Неожиданно у нее закружилась голова; ее заполнил серый клубящийся туман, и она не смогла больше держаться за Стефана. Елена не могла ни думать, ни говорить. Казалось, земля ушла из-под ног. Она смутно осознала, что для подавления ее сознания использовалась Сила.
Елена почувствовала, как тело Стефана обмякло и отделилось от нее, резко падая, и — больше она не могла сопротивляться туману. Елена так никогда и не узнает, когда она упала на землю.
Глава 14
Белая сова… хищная птица… пожирательница плоти… тигр. Играющий с тобой словно кот с мышью. Словно кот… большой кот… котенок. Белый котенок.
Смерть находится в доме.
И котенок, убежавший от Дамона. Не из страха, а из опасения быть раскрытым. Как в тот раз, когда он стоял на груди Маргарет и шипел, увидев Елену за окном.
Елена застонала и почти выплыла из бессознательного состояния, но серый туман затянул ее назад прежде, чем она смогла открыть глаза. Елена снова была охвачена мыслями.
Отравленная любовь… Стефан, она возненавидела тебя прежде, чем возненавидела Елену… Белое и золотое… что-то белое… что-то белое под деревом…
На этот раз, когда Елена изо всех сил попыталась открыть глаза, у нее получилось. И прежде, чем смогла сосредоточиться на тусклом и пульсирующем свете, она знала. Наконец она знала.
Фигура в волочащемся белом платье повернулась от свечи, которую она зажгла, и Елена увидела, что на нее смотрит ее собственное лицо. Но что-то не так было в этом лице, бледном и красивом, как ледяная скульптура, но неправильном. Фигура похожа на ее нескончаемые отражения, которые Елена видела в своих снах о коридоре с зеркалами. Испорченная, голодная и надсмехающаяся.
— Привет, Катрина, — прошептала она.
Катрина улыбнулась хитрой и хищной улыбкой и сказала:
— Ты не так глупа, как я думала.
«Ее голос был тихим и сладко-серебристым», — подумала Елена.
Как ее ресницы. Когда она двигалась, огни на ее платье тоже были серебристыми. Но ее волосы были золотыми, почти как бледное золото волос Елены. Ее глаза были глазами котенка: круглые и небесно-голубые. На ее шее было ожерелье с камнем такого же яркого цвета.
У Елены пересохло в горле, и оно болело так, словно она кричала. Когда она медленно повернула голову, то поняла, что малейшее движение причиняет ей боль.
Стефан был рядом с ней, склонившийся вперед и привязанный руками к перекладинам железных кованых ворот. Его голова свесилась на грудь и все, что она смогла увидеть на его лице — это смертельную бледность. На его горле была рана, из которой на воротник капала и высыхала кровь.
Елена повернулась назад к Катрине так быстро, что у нее закружилась голова.
— Зачем? Зачем ты это делаешь?
Катрина улыбнулась, показывая острые белые зубы.
— Потому что я люблю его, — сказала она с детской интонацией. — Разве ты не любишь его тоже?
И только тогда Елена ясно осознала, почему она не могла двигаться, и у нее болели руки. Она была связана, как и Стефан, и надежно привязана к закрытым воротам. Поворот головы на другую сторону, открывший Дамона, был болезненным.
Он был в худшем состоянии, чем его брат. Куртка и рука Дамона были разорваны, и от вида его ран Елену затошнило. Его рубашка свисала лохмотьями, и Елена увидела едва заметные движения ребер, когда он дышал. Если бы она не видела этого, то подумала, что он мертв. Кровь окрасила его волосы и бежала на закрытые глаза.