Читать интересную книгу Фронт Путина. Против кого? - Валерий Смирнов

Я говорю сейчас о ГАИ, потому что это наиболее ясный и яркий пример, который у всех на глазах. Но то же самое касается и любого другого органа, вообще нашей системы государственного управления. У нас тотальная система коррупции. В западных странах все-таки такой тотальной системы коррупции нет. Я их не идеализирую. Там есть свои проблемы и свои махинации, свой блат и свои коррупционные скандалы. Но, подчеркиваю, такой тотальной, повсеместной и всеобъемлющей коррупционной системы, как была создана в последнее время в России, в западном мире все-таки нет.

Поэтому их пример государственного устройства, безусловно, поучителен. Например, Венеция была одной из крупнейших демократических республик на протяжении всего Средневековья. Особенно впечатляющим является то, что она просуществовала более 800 лет! И за эти 800 лет она руководилась только выборными органами, даже дож Венеции был выборным лицом. Его права и обязанности были строго определены и не давали ему действовать самодержавно, подобно другим средневековым князьям. Хотя по уровню он был князем и руководил не только городом на водах, но и достаточно солидной областью, которая к нему примыкала и тоже считалась территорией Венеции, не говоря уже о том, что в те века это была крупнейшая торговая держава.

Помимо выборного дожа в Венеции была масса других властных органов, которые образовывали весьма своеобразную систему выборной власти в Республике. Например, среди этих органов власти были даже карательные органы, что-то вроде нынешнего ФСБ. Так вот этим венецианским ФСБ руководила коллегия, которая состояла из выборных членов, избираемых на месячный срок. Это делалось для того, чтобы ее члены не успели коррумпироваться и не начали использовать служебные полномочия в личных целях.

Особо венецианские законодатели оттачивали избирательную систему, чтобы сделать в ней невозможными коррупцию и подлоги. Кстати, высшим органом власти в Венеции был не дож, пусть и выборный, а Генеральный Совет, который состоял почти из двух тысяч венецианских аристократов, то есть древнейших венецианских фамилий. Можно сказать, что этот Генеральный Совет являлся своего рода прообразом Съезда народных депутатов, который мы знали уже в современное время. Он также обладал высшей государственной властью. Генеральный Совет Венецианской Республики имел право решать абсолютно все вопросы, которые считал нужным рассмотреть, и собирался еженедельно. Его заседания носили отнюдь не формальный характер – на них обсуждались и решались самые крупные вопросы венецианской жизни.

Я упоминаю обо всем этом потому, что когда в России в 1993 году готовился государственный переворот, президентская пропаганда изображала Съезд народных депутатов как некий атавизм советской власти. На самом же деле, венецианскому аналогу съезда не меньше лет, чем британскому парламенту. А в Венеции сейчас работает европейский Институт выборов, который опирается в своих анализах и оценках демократичности выборного процесса на богатую историю Венецианской республики.

Поэтому опыт, на основании которого можно было бы судить о том, демократические или недемократические выборы прошли в той или иной стране и управляют ли ей демократические или недемократические институты, у западных стран есть. Это очевидно. И более того, это очень ценный опыт. Поэтому в этом смысле наблюдатели от западных стран действительно могли бы оказать очень большую помощь и поддержку в оценке того, насколько демократическим является выборный процесс у нас.

Кроме того, когда они приезжают на выборы, они же не только смотрят за урнами для голосования и следят за избирательными участками. Их адреса известны, и к ним могут обращаться все те, кто пострадал в ходе избирательной кампании, чьи права были нарушены. Обоснованность этих жалоб могут оценить специалисты. Спрашивается, почему же эти специалисты молчат? Может, к ним жалобы не попадают? Или они не могут их адекватно оценить?

* * *

У меня есть личный опыт в этом деле. В 1993 году насилие над демократией приняло самый откровенный, явственный характер. Парламент был расстрелян; была навязана новая конституция, которая фактически принята не была; все избирательные действия творились по некоему указу, даже не закону, потому что принимать его было некому; целый ряд партий и движений, обладавших весом в политической жизни России, были просто не допущены к участию в выборах. То есть все эти нарушения демократических выборных норм проходили явно, нагло и очевидно. Тогда ничего особенно и не скрывалось, да и скрыть было нельзя. И вот тогда же, в 1993 году, вместе с представителями ряда политических партий мне довелось присутствовать на встрече с международными наблюдателями от парламентов Европы на этих выборах. Происходила она в небольшом двухэтажном здании напротив Дома советских обществ дружбы с зарубежными странами на тогдашнем проспекте Калинина.

Мы сидели за длинным столом: с одной стороны наблюдатели, с другой – мы, представители партий, которых либо не допустили до выборов или уже в процессе выборов не дали выставить своих кандидатов. Шла оживленная дискуссия насчет того, что за выборы происходят в России, и насколько они могут считаться демократическими. Наши выступления сводились к тому, что вы прочитали в предыдущих главах этой книги.

Так вот эти самые наблюдатели в ответ на наши конкретные аргументы говорили примерно следующее: «Да, действительно, нарушение. Но, в Европе, например, в той же Англии, демократия устанавливалась чуть ли не 200 лет! Бывают такие огрехи. Что ж поделаешь? Подождите, лет через 200 и у вас будет настоящая демократия». Когда же мы им на это отвечали, что если нам надо 200 лет ждать демократических выборов, то, значит, сейчас они точно недемократические? Это надо хотя бы констатировать. В ответ наблюдатели загадочно смотрели то на нас, то в потолок и отвечали, что они, мол, с большим оптимизмом относятся к российской демократии, поэтому считают, что, несмотря на все эти нарушения, выборы у нас все равно демократические.

Именно так они официально и оценили те российские выборы, хотя все те нарушения, о которых свидетельствовали мы, шли с этой оценкой вразрез. То есть, как вы можете заключить, обо всех вопиющих нарушениях демократии на этих выборах им было достоверно известно, и они действовали совершенно сознательно. Добавлю к этому, что эта встреча, естественно, никакого отклика в средствах массовой информации ни у нас, ни на Западе не получила. Поэтому все эти размышлизмы представителей западной демократии остались за четырьмя стенами, совершенно неизвестными широкой публике.

В 1995 году очередная группа международных наблюдателей приехала на думские выборы. В очередной раз мне довелось сообщить им о тех нарушениях избирательных прав, о которых я писал выше. Как вы помните, речь тогда шла о вычеркивании десятков тысяч подписей в нашу поддержку по специально изобретенному Центризбиркомом «групповому» принципу. С руководителем группы этих международных наблюдателей, некой дамой, жившей в гостинице «Националь», я общался по телефону. Вначале она очень оживленно реагировала на то, какие нарушения в ходе выборов нами выявлены. Причем, поскольку мы вели в то время процессы в Верховном суде, это имело особое значение, так как отражало ситуацию не только с избирательными правами граждан, но и с правосудием в России. Кроме того, по причине судебных разбирательств наши аргументы были подтверждены документами.

Так вот вначале она очень живо на все это реагировала, даже собиралась встретиться с нами – представителями политических партий, которым Центризбирком препятствовал участвовать в выборах. Потом начала справляться о нашей политической ориентации, к какому направлению мы относимся – демократическому или патриотическому. И узнав, что к лагерю демократов-западников мы не относимся, тут же свернула свое любопытство, и в итоге до встречи с нами как-то так и не добралась. На посылку нами документов, подтверждающих нашу позицию, она также не отреагировала.

Само собой разумеется, что все это никак не повлияло на признание западными наблюдателями и этих выборов свободными и демократическими.

С тех пор эта история повторялась каждые российские выборы, вплоть до последних федеральных по перевыборам Путина в 2004 году. Максимум, на что хватало западных наблюдателей – это пожурить российские власти за неравный доступ кандидатов к средствам массовой информации. Видимо это должно было объяснить в глазах западного общественного мнения феерический, неестественный успех только что созданной партии власти, или кандидата-президента. Все доказательства явной и грубой фальсификации выборов пропускались ими мимо ушей и никак не отражались на очередном признании российских выборов свободными и демократическими.

* * *

Все это лишний раз демонстрирует то, в чем мы убедились еще в 1993 году. Демократический опыт у Запада, безусловно, есть. Ему есть, с чем сравнивать, и, разумеется, его представители могут принять объективное решение о том, демократические в действительности выборы в России или нет.