Читать интересную книгу Не по чину - Евгений Красницкий

Все эти соображения Мишка доходчиво и убедительно изложил Никифору, совершенно обалдевшему от открывшихся ему перспектив и нового выверта хитроумного племянника. Правда, учитывая результативность их предыдущих деловых разговоров, дядюшка стал понемногу привыкать к подобным откровениям.

Но перед тем как затевать с князем Городненским переговоры на столь щекотливую тему, предстояло как-то нейтрализовать его жену и соправительницу. Если с женой особые проблемы и не возникли бы — «мужеские дела решаются, и не лезь, баба!», то с соправительницей такой номер не проходил.

«Угораздило же Всеволода жениться на здешнем варианте бизнес-леди, да ещё и сестре гендиректора ЗАО «Мономашичи». Ведь любые кулуарные беседы воспримет как покушение на ее деловые интересы!»

Не то, чтобы результаты переговоров предполагалось утаить от княгини, но вот сам процесс ее присутствия не предусматривал, а на ладье уединиться на сколько-нибудь долгое время представлялось затруднительным — не отсылать же, в конце концов, соправительницу и сестру Великого Князя Киевского прочь, как простую бабу?

То есть Никифору предстояло подкатиться к князю в тот момент, когда его жена на достаточно продолжительное время займется чем-то увлекательным, желательно, на максимальном удалении от супруга. Тем паче, что ее светлость изволила за дорогу сильно скучать: на проплывающие мимо унылые осенние пейзажи смотреть радости мало, особых развлечений на ладье не выдумаешь, поговорить ей особо не с кем, рукоделия, приличествующего даме ее положения, не нашлось. Не отроков же ей обшивать, в конце концов? Никифор, собирая багаж для княжеской четы, прихватил, что сам счел необходимым, но княгининой скуки совершенно не учел: то ли сам в дороге никогда не скучал, то ли, напротив, давно уже притерпелся.

Некоторые развлечение княгиня находила себе сама: гоняла с разной ерундой по всей ладье Дуньку, заставляла ее же декламировать что-то из заученного Писания, да воспроизводить на бересте по памяти. Агафья строго вычитывала девице за ошибки, да иной раз покрикивала на няньку, что оставила при себе, но тоже вполне умеренно — видимо, не хотела даже перед мальчишками показаться совсем-то скандальной бабой, ибо дурой Агафья не была и приличия понимала. Потому и с мужем, несмотря на все свое недовольство его решением тащить ее в Туров, держалась ровно, как надлежит хорошей жене; и основное время находилась при нем, тем более, что князь все еще страдал от ран.

Дунька тоже частенько крутилась возле князя и, как заметил Мишка, пользовалась у него гораздо большим расположением, чем у княгини. Всеволод звал девчонку Дуняшей, говорил с ней ласково и заметно смягчался в ее присутствии, что заставляло Агафью всякий раз поджимать губы — не то презрительно, не то зло — в таких тонкостях Мишка не разобрался.

Собственно, именно скуку княгини он и решил использовать в своих целях. Еще в прежней своей жизни Михаил Ратников хорошо усвоил одну истину: любую бабу, как бы она умна ни была, можно расположить к себе приятной беседой и умными разговорами гораздо сильнее, чем эпическими подвигами и внешней привлекательностью. Безупречная красота, чудеса храбрости и благородства или бицепсы увы, зачастую меркнут перед умело подвешенным языком светского хлыща. И даже если женщина достаточно умна или опытна, чтобы отделить истинное от показного, все равно приятные речи благотворно воздействуют на ее восприятие и станут одним из критериев оценки. Поговорка про то, что женщины «любят ушами», на самом деле имеет под собой очень веское основание, а потому пренебрегать светской беседой Мишка ни в коем случае не собирался и решил при первом же удобном случае развлечь княгиню. Ну, и попутно слегка подправить в ее глазах свой несколько подпорченный при знакомстве имидж, чтобы остаться у нее в памяти как интересный и приятный собеседник. То, что у него это получится, Мишка не сомневался.

В прошлой жизни Михаил Ратников еще в юности легко и непринужденно мог уболтать любую понравившуюся девчонку, а потом, уже солидным, счастливо женатым человеком находил удовольствие в легкомысленных разговорах с женами друзей и подругами жены, причем и те, и другие с восторгом заслушивались его байками, от моряцких до думских. И ведь ловеласом не был, но нравилось ему ловить восторженные, задумчивые или изумленные взгляды благодарных слушательниц, наблюдать моментальную смену выражений, когда у них загорались глаза и хорошели лица; от этого он получал своеобразное эстетическое наслаждение, сродни тому, которое не раз испытывал в Русском Музее от шедевров живописи, на обрывистом крымском берегу под Севастополем или в лесу, наткнувшись на стоящий среди обычной осенней трухи роскошный мухомор.

Но до прибытия Никифора с кучей утепляющего и облегчающего жизнь барахла удобного случая как-то не подворачивалось, да и злая, замерзшая и явно чувствующая себя не в своей тарелке княгиня слишком нервничала для вдумчивой беседы. А тут дядюшка сам предложил Мишке отвлечь Агафью, пока он будет договариваться с князем.

— Как хочешь, а княгиню займи! — убеждал его Никифор, стараясь внушить пацану, насколько ответственное дело ему поручает. — Ты, племяш, на умные разговоры горазд, даже у меня от тебя голова кругом идет. Вот и расстарайся, чтобы я с князем мог спокойно поговорить. Княгиня Агафья хоть и княгиня, а все баба! Не при ней же мне такие дела делать?

«Чего на самом деле анкл Ник хочет больше: княгиню от разговора отвлечь или меня от князя подальше отодвинуть — неважно. Главное, что его желания совпадают с тем, что мне и самому надо».

Оставалось решить, как лучше это осуществить: княгиня умна и моментально поймет, если ей просто заговаривать зубы и отводить глаза. Тут надо было придумать нечто, что само привлекло бы к бояричу внимание княгини и расположило ее к беседе. Так что Никифор пусть сам подстраивается да ловит момент. Дядюшка с этими соображениями Мишки согласился, но велел поскорее измысливать предлог — не терпелось ему поговорить с князем.

Неожиданно такой повод нашелся сам, даже и придумывать ничего не пришлось, правда, началось все далеко не самым куртуазным образом.

* * *

Княгиня на этот раз гневалась не сильно. В отличие от Дуньки.

— Что же ты, боярич, своим отрокам позволяешь? Ты бы еще их научил, как скоморохов, песни петь.

— Виноват, ваша светлость! — Мишка вытянулся во фрунт. — Но наши песни не скоморошьи — воинские. В прошлом году в Турове, когда я с братьями воинское искусство показывал, сам секретарь туровского епископа иеромонах отец Илларион наше представление и музыку одобрил. Потому и князь Вячеслав Владимирович соблаговолил…

— Ах да, помню, ты сказывал. Но ты вроде про учение тогда говорил, а не про песни, — хмыкнула Агафья.

— Тогда музыканты без слов музыку играли. Песни же мы поем на привале или в походе для поднятия духа, — Мишка слегка расслабился, переходя из стойки «смирно» в положение «вольно» и продекламировал голосом Маэстро-Быкова из любимого в ТОЙ жизни фильма:

— Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне! — и с трудом удержался, чтобы не добавить классическое «Ибо все преходяще, а музыка вечна!», но рассудил, что таких приоритетов княгиня может и не оценить.

Впрочем, Агафья оценила. Да и было что! Мишка пустил в ход все свое отточенное в прошлой жизни умение заговаривать бабам зубы. Соловьем заливался: и про благотворное влияние музыки вообще и песен в частности на военный дух личного состава, и про то, чем маршевая музыка отличается от той же «Дубинушки», и про то, как воздействуют приятственные уху мелодии на общее самочувствие и благорасположение. Закончил же тем, что наполовину продекламировал, наполовину пропел «Песнь о Вещем Олеге», на мотив бессмертного «Варяга». В конце представления он уже не стоял, а с разрешения княгини сидел, и только что за руку ее не держал. Видно, и впрямь достала Агафью однотонная скука дороги, а тут какое-никакое, а развлечение.

Отпустила она Мишку только тогда, когда ее саму позвал князь, но велела на следующий день непременно снова разогнать скуку занятной и уместной для княжеского слуха беседой.

Так и провел Мишка оставшееся до конца путешествия время, ежедневно развлекая княгиню с «недокняжной», иногда — князя, когда тот не уединялся для напряженных и не всегда гладко протекающих переговоров с Никифором, и понемногу приходившего в себя Егора, который ни разу не подал голоса, но прислушивался очень внимательно и наверняка мотал на ус все услышанное.

В который раз Ратников радовался хорошей памяти, которая выручала в школьные годы, и без которой он бы очень быстро исчерпал запас номеров для «показательных выступлений». Не подвела она и теперь: к его услугам оказались выученные когда-то практически наизусть сказки Пушкина, уже переложенные для слушателя двенадцатого века и опробованные на отроках в трапезной Михайловской крепости. Он, правда, чуть было не подпортил свое реноме ревнителя православной веры декламацией «Балды», но вовремя спохватился, что для подобного место и слушатели не совсем подходящие. Не хватало потом еще Дунькины выговоры выслушивать. После этого, памятуя, что лучше перебдеть, чем недобдеть, Мишка потратил полночи, мысленно перебирая подходящую к случаю классику: «Ромео и Джульетту», например, и вовсе счел за лучшее не поминать, от греха подальше.