и прячущимся в темноте. Праздная, вальяжная, полулежащая поза навевает в памяти чувственных Венер и Данай Джорджоне и Тициана — не совсем подходящие образцы для подражания для сановника Святой Матери-Церкви.
До сих пор все сходится. С уверенностью можно утверждать, что это две из трех картин, написанных Караваджо для Шипионе Боргезе. От них зависела его жизнь, и это видно. Но что стало с «Марией Магдалиной»? Это полотно столетиями считалось утраченным. До тех недавних пор, пока его не обнаружила моя коллега, выдающийся знаток Караваджо, Мина Грегори. Речь идет о полотне из голландской частной коллекции, на котором Мария Магдалина изображена в экстазе, со сплетенными пальцами, закрытыми глазами и запрокинутой головой. На оборотной стороне картины почерком, характерным для семнадцатого века, оставлено послание: «Магдалина, написанная Караваджо в квартале Кьяйя в дар римскому кардиналу Боргезе». Нашлась и сургучная печать, имевшая хождение исключительно в конце семнадцатого столетия. Значит, именно в тот период картину привезли из Неаполя в Рим. Все указывало на то, что это и есть та самая третья картина.
— Но?
— Есть одно «но».
— Это не она?
— Нет, это не она.
5
Клио замолчала. Будь у нее в руках бокал, она сделала бы глоток.
— Записка и сургучная печать должны, казалось бы, развеять любые сомнения, — сказала она. — Но они-то и вызывают у меня подозрения. Они как бы рассчитаны на то, чтобы развеять любые сомнения. Слишком хороши, чтобы быть правдой. Слишком убедительны, чтобы им доверять. Напрашивается вопрос: почему у двух других картин нет такой записки? Они ведь тоже писались в квартале Кьяйя в дар Боргезе? И та, что была доставлена получателю в Риме, должна иметь аналогичную сургучную таможенную печать. Но никаких следов печати не обнаружено.
Есть еще одна проблема. Неуместный формат. Две другие картины с изображением Иоанна — это крупные полотна. Метр на более чем полтора, одна вертикальная, другая горизонтальная. Изображение Марии Магдалины в экстазе гораздо скромнее. У нее почти квадратный формат — чуть меньше метра на метр. В цифрах разница выглядит несущественной, но это полотна с абсолютно разным воздействием. Оба Иоанна написаны почти в натуральную величину, в полный рост. Магдалина — скромный формат, имеющий композицию портрета. Оба Иоанна задуманы Караваджо как связанные между собой произведения, составляющие единую серию. Найденная же моей коллегой Миной Грегори «Магдалина» попросту не вписывается в эту серию.
Но самая большая проблема — это тема картины. При этом я не имею в виду выбор художником Марии Магдалины. Из письма Деодато Джентиле к Шипионе Боргезе мы знаем, что именно она была предметом третьей картины, так что здесь не возникает вопросов. Она была прототипом грешницы, прощенной Иисусом. Первой, кому он явился после своего воскресения. Она стала его первым апостолом. Если Караваджо хотел представить себя Шипионе Боргезе грешником, заслуживающим прощения, то Мария Магдалина была для этого вполне очевидным, красноречивым символом. Так что проблема не в этом. Проблема в том, что она изображена в экстазе. Этот мистический момент единения с Христом скорее вызывает ассоциации с ее прежними грехами, чем с покаянием. Это просто-напросто чересчур сладострастная картина. Что не совсем ко двору в контексте прошения о помиловании. Подобное изображение могло быть неправильно истолковано. Мне кажется, я знаю, как выглядела Мария Магдалина, которую мы ищем. Сейчас расскажу. Картина с ее изображением была центральной частью триптиха, созданного Караваджо для Шипионе Боргезе. Поэтому она была как минимум такого же размера или даже больше двух полотен с Иоанном Крестителем. На ней Мария Магдалина изображена в полный рост, возможно коленопреклоненной, с крестом в руке. Это классическая иконография ее покаяния. Если оба Иоанна символизируют Шипионе Боргезе, то центральная часть триптиха олицетворяет самого художника. В образе Марии Магдалины мы должны искать автопортрет. Если кто-то и был способен на такое, так это Караваджо. Подобное изображение служило бы предельным свидетельством раскаяния. Наиболее впечатляющим способом добиться помилования.
— Потрясающе, — сказал я.
— Да, и вправду потрясающе. После чего следует вопрос: где нам искать эту потрясающую картину? На этот счет у меня тоже есть кое-какие мысли. Но для начала давай вернемся к последним дням Караваджо и его смерти. Поскольку я не думаю, что события разворачивались так, как полагает подавляющее большинство и как я тебе только что изложила. В этой истории слишком много нестыковок. Ты заметил?
О смерти Караваджо от лихорадки в Порто-Эрколе мы знаем из письма Деодато Джентиле к Шипионе Боргезе от 29 июля 1610 года. Это письмо настоящее, но какое-то странное. В первую очередь странно то, что Джентиле испытывает необходимость отрицать смерть Караваджо на Прочиде. С этим островом Караваджо ничего не связывало. Факт ареста Караваджо в порту Пало-ди-Ладисполи подтверждается и другими документами. Но то, что он после освобождения отправился пешком по суше в Порто-Эрколе, как пишет Джентиле, крайне сомнительно. Пало-ди-Ладисполи расположен в Лацио, между Остией и Чивитавеккьей. Порто-Эрколе — в Южной Тоскане, недалеко от Капальбио. То есть на расстоянии более ста километров, к тому же представлявших собой в ту пору по преимуществу болотистую местность. Вдобавок по побережью были разбросаны сторожевые башни и крепости, укомплектованные римскими гарнизонами, где Караваджо могли узнать. Маловероятно, что Караваджо совершил бы такое путешествие пешком.
Джентиле пишет, что Караваджо был освобожден властями Пало-ди-Ладисполи после выплаты внушительной денежной суммы. Тоже любопытная подробность. Если это правда, то возникает вопрос, откуда папский нунций Неаполитанского королевства мог об этом знать. У портовых властей Пало-ди-Ладисполи не было никаких оснований информировать нунция о заведенных у них порядках, а в этом конкретном случае — и подавно, поскольку речь шла о взятке.
Если Караваджо действительно умер от болезни в Порто-Эрколе, как пишет Джентиле, то почему это происшествие не оставило никаких следов? Смерть Караваджо, пользовавшегося всемирной славой, в крошечном городке Порто-Эрколе должна была произвести сенсацию. Там бы наверняка организовали похороны, попытались связаться с родственниками, знатными покровителями и покровительницами художника. Местечко наподобие Порто-Эрколе не могло позволить себе роскошь проигнорировать событие такого значения. Оно должно было каким-то образом остаться в анналах. Но его нигде нет. Даже Джентиле не упоминает о похоронах в своем письме.
Более поздние документы подтверждают версию Джентиле, однако и в них концы не сходятся с концами. Есть официальное заявление некоего Джулио Манчини, утверждающего, что художник скончался в Чивитавеккье. Последнее позже перечеркнуто и другим почерком исправлено на Порто-Эрколе. В ином официальном сообщении говорится, что Караваджо умер 18 июля 1609 года в Порто-Эрколе. Число и месяц верны, только с опережением на год. Все это производит