Читать интересную книгу Дом паука - Пол Боулз

В этом месте рассказа глаза ее сверкнули негодованием. Стенхэм наблюдал за ней, откинувшись на подушки, прихлебывал чай и думал о том, что, по крайней мере, две помехи совпали и было бы гораздо хуже, придись хлопоты с чаем на сегодня, а волнующее повествование Райссы — на завтра. Когда Райсса наконец умолкла, он сказал с напускным негодованием, которому успел научиться за долгие годы общения с местным населением:

— Menènejaou? О allèche?[93] Почему ты не выставишь их вон?

Райсса печально улыбнулась. Какое там — об этом и речи быть не может. Все-таки родственники. Вот и приходится как-то с ними ладить. А через недельку-другую уедут, если, конечно, Аллах этого пожелает. Пока же ей придется кормить их и молчаливо сносить их скверные выходки.

— А ты сама к ним когда-нибудь ездила? — спросил Стенхэм.

Райсса презрительно покачала головой. Это зачем еще? Ведь они живут в деревне, очень далеко, так что после автобуса нужно еще добираться на осле, а деревня в нескольких часах пути от дороги.

— Но если б ты все же поехала, то разве не делала бы тоже самое: ела их еду и вела себя как дома?

Райсса тихонько рассмеялась. Подобная наивность представлялась ей нелепой. Во-первых, объяснила она, как только родственники увидят, что ты приехал, они тут же припрячут всю еду. И потом никто и никогда не ездил к своей деревенской родне, разве что из-за какой-нибудь важной свадьбы или когда кто-нибудь умер и речь идет о наследстве, а так — зачем ездить в деревню? Пусто там все и голо, не на что поглядеть. Если все же ездили, приходилось тащить с собой еду из города.

— Но это же глупо, — возразил Стенхэм. — Все продукты поступают в город из деревни.

— Hachouma, — ответила Райсса, покачав головой. (Это был классический марокканский ответ, который, как и «Наташ», являлся неопровержимым аргументом, способным положить конец любой дискуссии; на обычный человеческий язык их, скорее всего, можно было перевести, как «стыд и грех».) Если уж тебе посчастливилось жить в городе, надо платить за это счастье и безропотно, если не с готовностью, отдавать себя на растерзание алчной деревенской родне — вести себя иначе было бы постыдно, и ничего уж тут не поделаешь.

— Завтра я принесу тебе еще порошку, — сказал Стенхэм. — Иншалла.

Райсса обрушила на него поток благословений. Потом, все еще улыбаясь, вышла. Чуть позже Стенхэм услышал, как она поет, подметая в коридоре.

Головная боль понемногу отпускала. В глубине души таилось ожидание: его воображение постоянно рисовало встречу с американкой. «Мадам Вейрон» было самым неподходящим именем, которое только можно было для нее придумать. Ее следовало называть, скажем, Сьюзен Хопкинс или Мэри Уильямс. Незаметно для себя Стенхэм задумался над тем, как ее действительно зовут и что она собой представляет. Но если он позволит себе углубиться в подобные догадки, то и весь оставшийся день будет потерян для работы. А может, такая уж судьба, что ему сегодня не удастся поработать? Перспектива увидеть мадам Вейрон помогла ему позабыть и телефонные препирательства, и вторжение Райссы. Он выскочил из постели и побрился. Потом сел за стол и прилежно работал до половины первого, потом оделся и спустился в столовую, чтобы пораньше пообедать, а затем написать несколько писем.

Когда в гостиницу съезжалось много туристов, обнаруживалось, что персонала в ресторане не хватает. Впрочем, за последние недели слухи о беспорядках в Марокко отпугнули всех, кроме самых стойких: сейчас в гостинице едва набралась бы горстка транзитных путешественников, так что официанты проводили большую часть времени, стоя вдоль стен и переговариваясь вполголоса. Европейцы сгрудились возле входных дверей, марокканцы выстроились возле двери на кухню.

Три самых привлекательных столика стояли у окон, выходивших в сад гостиницы или на стены бывшего дворца с узкими бойницами и лежавшую внизу медину. Обычно Стенхэму удавалось выбрать любой из них по своему усмотрению. Сегодня, к своей немалой досаде, он увидел, что все три заняты американцами. Он присел за маленький столик, достаточно светлый, чтобы можно было читать. Официанты уже приноровились к его застольным привычкам: иногда он по два часа просиживал над одним блюдом, переворачивая страницу за страницей, прежде чем подавал знак, что можно нести следующее.

Сидевшие ближе всего к нему американцы обсуждали покупки, сделанные сегодня утром в суксах. В конце концов, разговор перешел на общую знакомую, которая присутствовала при обстреле кафе в Марракеше; они уверяли, что она до сих пор ходит с неизвлеченными осколками шрапнели, а доктор говорит, что лучше их и не трогать. Мужской голос возразил, что это опасно, поскольку осколки могут добраться до сердца. Стенхэм безуспешно пытался не прислушиваться к разговору, сосредоточившись на книге, которую читал, но против воли продолжал слушать. Когда посетители ушли, он попробовал почитать еще немного, но тут кто-то неожиданно хлопнул его по плечу. Он поднял сердитый взгляд и увидел приветливо улыбавшуюся мадам Вейрон.

— Читать за едой полезно для пищеварения, — сказала она, когда он встал, чтобы с ней поздороваться.

— Как поживаете? Я и не заметил, как вы вошли.

— Конечно. Зато я заметила, как вошли вы. Я сидела вон там, в углу. — Сегодня на ней был простого покроя зеленовато-голубой костюм из синтетической ткани: строгие линии были призваны скрыть ее безупречную фигуру, но вместо этого лишь откровенно подчеркивали.

— Не присядете на минутку? — спросил Стенхэм.

— В саду меня ждут друзья, — неуверенно ответила мадам Вейрон. — Мы собирались пить кофе на террасе.

— Все равно — присядьте, — решительно произнес Стенхэм, и она повиновалась.

— Но, правда же, мне нужно идти.

— Кто ваши друзья? — поинтересовался он, испытывая легкий укол зависти: как-никак они просидели с ней за одним столиком весь обед.

— Американская пара и их друг, я встретила их сегодня утром внизу, в суксах. Они остановились на американской авиабазе где-то рядом с Касабланкой. Ну, и пригласили меня пообедать. — Она окинула быстрым взглядом ресторанную залу. — А почему вы в таком одиночестве? Где же мистер Кензи? И тот, другой? Забыла, как его зовут.

— О, мы практически никогда не едим вместе, — сказал Стенхэм, словно извиняясь за то, что оказался в компании англичан. — Вчера был особый случай. Не знаю, где они сейчас.

Стенхэм посмотрел на мадам Вейрон. Изгиб ее скул и лепка рта были совершенны. В этом, и только в этом основной секрет ее красоты, решил он. Ее лицо могло, скорей, послу жить натурой ваятелю, чем художнику. Глаза неяркие, серовато-карие, волосы довольно светлые — не брюнетка, но и не блондинка, — коротко стриженные и уложенные в прическу, которая выглядела слишком беспорядочно, чтобы быть обдуманной, и слишком нарядной и изысканной, чтобы оказаться случайной. Вся она состояла из тех бесчисленных, причудливых, безукоризненной формы завитков, следуя извилистой линии которых взгляд поднимался от губ к вискам. Он видел, что мадам Вейрон чувствует на себе его восхищенный взгляд, и не испытывает при этом неловкости или негодования.

— Рад вас видеть, — сказал он.

— Поверьте, я действительно не могу сейчас составить вам компанию. Мои друзья уже собрались обратно в Касабланку, они такие милые люди…

— А почему бы вам не присоединиться ко мне попозже, когда они уедут? Я буду сидеть в конце террасы за одним из столиков под большой пальмой.

— Дело в том, — ответила мадам Вейрон с сомнением в голосе, — что они предложили подбросить меня в гостиницу на обратном пути. Право, не знаю.

— Вы не забыли, что так или иначе должны встретиться со мной в пять. Помните?

— Конечно, помню, — возмущенно ответила она.

— Если вам нужно вернуться к себе, я могу подвезти вас на такси, но только останьтесь со мной на чашку кофе, когда ваши друзья уедут.

— Ладно, уговорили, — сказала она и, блеснув обворожительной улыбкой, вышла.

С остатком обеда он справился в непривычно быстром для себя темпе; в глубине души он не верил, что она может переменить решение и уехать с друзьями, но, в конце концов, такая возможность существовала и становилась более правдоподобной оттого, что мадам Вейрон сейчас находилась вне пределов его зрения. Но, выйдя из ресторана, он увидел, что она все еще сидит со своими знакомыми, о чем-то говорит, кивая головой. Чтобы миновать террасу, где она сидела, он прошел через бар, спустился в темный коридор, который вел к главному входу, и вышел в тенистый дворик, где в пруду, окруженном высокими банановыми пальмами, плавали золотые рыбки. Оказавшись на другом конце террасы, он сел за столик в дальнем углу, возле стены, почти скрытый большим остроконечным веером пальмовой ветви, колыхавшейся прямо у него перед лицом. Когда американцы отбыли, он собрался было выдержать для приличия паузу — минут пять — и только потом присоединиться к мадам Вейрон. Но она почти сразу же встала и сама подошла к нему.