Читать интересную книгу Лабиринт розы - Титания Харди

Алекс оперся о стол и спросил:

— Хотите, заварю вам чаю? Вы, кажется, любите его больше, чем кофе.

— Будьте добры. — Люси продолжала озираться. — Ничего, если я тут огляжусь?

— Мы для этого сюда и приехали.

Он пошел в кухню и поставил чайник греться. Его взгляд упал на дубовый разделочный стол, где лежал небольшой сверток. Пока Люси осматривала кабинет, служивший одновременно библиотекой, и столовую, Алекс возился с картонной упаковкой и пузырчатой оберткой. Добравшись до содержимого, он снял с настенной базы телефонную трубку и набрал номер.

— Папа, ты сейчас не в суде? Я у нас дома, привез знакомую отпраздновать ее день рождения. Мы обедали в пабе. Все нормально? Я только что нашел посылку из полиции. В чем дело?

Люси услышала, что Алекс с кем-то оживленно разговаривает, и замерла, опершись на подлокотник стула.

— И это все? Они больше ничего не знают? Остальное пока не вернули?

Люси не двигалась, пока Алекс не начал прощаться: дескать, погода неважная и им скоро уезжать, но он вернется на выходные и привезет Макса. Затем он повесил трубку и позвал ее:

— Посмотрите-ка сюда.

С необыкновенной осторожностью, граничащей с церемонностью, он вложил ей в ладони миниатюрное изображение, и Люси удивилась, что небольшая с виду картина может быть такой увесистой. Это был женский портрет на синем фоне, всего несколько дюймов в длину и в ширину. Всмотревшись в него, она различила темные миндалевидные очи на прекрасном лице темноволосой незнакомки и искусную вышивку ее дорогого корсажа — крохотные олени и деревца. Люси не могла оторвать глаз от портрета и даже не обратила внимания, что старинные дедовские часы отбили полчаса. Наконец она негромко спросила у Алекса:

— Кто это?

— Какая-то прародительница нашей мамы, скорее всего, хотя мы точно не знаем. Несколько месяцев назад эту вещицу выкрали из нашего дома, и вот теперь она вернулась обратно через Интерпол. Папа не совсем au fait,[74] каким образом им удалось ее разыскать. А мы уже было совсем с ней распростились. — Он посмотрел на Люси полушутливо-полусерьезно: — Она вам кого-нибудь напоминает?

— Еще бы!

Пока Алекс заваривал чай, Люси сидела, не выпуская из рук портрета. Никто бы не рискнул оспаривать сходство: на миниатюре Люси видела свое собственное лицо. Она чувствовала усиливающуюся головную боль и дурноту, но не хотела в этом признаваться. После операции у нее уже бывали подобные приступы. В разговоре с Грейс она однажды предположила, что недавняя близость к смерти пробудила в ней обостренную чувствительность к страданиям других людей. Присмертный опыт, пошутила подруга. Нет, Люси вовсе не желала следовать за Жанной д'Арк и святой Терезой, как не собиралась и делиться своими догадками с нынешним своим спутником. Но боль была непридуманной, и последним толчком к ее возникновению стала эта картина.

Алекс подал Люси чай. Ее все больше мутило и невыносимо тянуло прилечь, но невозможно было допустить, чтобы очередная поездка сорвалась по вине ее слабого здоровья. Алекс о чем-то говорил, но она даже не могла сосредоточиться на его словах. Она снова взглянула в лицо той женщине, отмечая подробности изображения, затем встала со скамьи и словно в забытьи прошлась с портретом по комнате. Не спрашивая позволения, Люси присела за рояль, рассеянно положила руку на клавиши и взяла несколько аккордов.

Алекс спросил, хорошо ли она играет. Люси невпопад ответила, что доучилась до девятого класса. Голос у нее ослабел, глаза потускнели — еще немного, и она упала бы в обморок. Алекс в мгновение ока оказался рядом.

— Это все поездка, Алекс. Я немного устала. Вы только не волнуйтесь. Наверное, я впервые за несколько недель по-настоящему расслабилась. — Она собиралась продержаться весь день до конца и изо всех сил пыталась побороть гнетущее недомогание. — Сегодня я наслаждалась каждой минутой и очень счастлива, что вы меня сюда привезли.

Она заглянула в обеспокоенные глаза Алекса и поняла, что вот-вот превратится для него в объект профессионального наблюдения. Ее неприятно поразило то, что от него ничего не удается скрыть, поэтому она поспешила опустить взгляд и снова увидела портрет в своей левой руке. С преувеличенным вниманием Люси начала рассматривать наряд дамы и задалась вопросом, какой вид деревьев вышит на ее корсаже. Наверное, древо мудрости.

— Это ведь шелковица, верно? — Она дотронулась до ключа, висящего на цепочке на шее. — Алекс, что бы он ни открывал, это находится здесь — в вашем саду, под шелковицей.

С трудом выговаривая слова, Люси обхватила голову руками и согнулась пополам. Алекс бережно поднял ее, почти невесомую, на руки и, перешагивая через ступеньку, отнес наверх, положил на кровать, разул и накрыл теплым пледом. Она успела почувствовать, что он гладит ее щеку, держа другой рукой за запястье и без особой тревоги поглядывая на часы, а затем провалилась в сон.

Люси проснулась, когда за окном совсем стемнело, но в комнате горел ночник, и она без труда нашла лестницу на первый этаж. В гостиной горел камин, прилично одетый пожилой мужчина сидел под лампой и читал газету. Он встретил Люси доброжелательным взглядом.

— Какая ужасная из меня гостья! Простите, пожалуйста. Меня зовут Люси.

— Бедная девочка. — Человек привстал. — Что вы, какие могут быть извинения! Вам получше? Сейчас я позову Алекса.

Он усадил Люси в кресло, а сам направился к задней двери и окликнул сына. Алекс пришел и принялся щупать у Люси пульс и изучать зрачки.

— Вы меня напугали, — наконец признался он с облегчением. — Давайте спишем это на обилие жирной пищи, согласны?

Люси с признательностью кивнула. Ей хотелось представить дело таким образом, словно ничего сверхъестественного не произошло, и она расцеловала бы Алекса, не будь его отца рядом. Смышленый Алекс тут же все понял, но не подал виду, а вместо этого плутовато ей улыбнулся:

— Вы видели, что я положил у вашей кровати? Там, наверху?

Люси покачала головой. Он отлучился на минуту и вернулся с деревянной шкатулкой, покрытой плесенью. Водрузив ее на журнальный столик у кресла Люси, Алекс провозгласил:

— Если не ошибаюсь, ключ у вас!

* * *

Люси с четверть часа рассматривала шкатулку — ничем не примечательный небольшой дубовый ларец с налипшей кое-где землей, местами подернутый плесенью. Изучив почерневшие металлические застежки, Люси определила, что они, пожалуй, серебряные. С виду это был совершенно обычный, даже заурядный ящичек, и Люси стало ясно, что никаких драгоценностей в нем нет и в помине. Она ощутила внутри себя странное опустошение, словно после длительного напряжения. Пристало ли ей брать на себя роль первооткрывательницы?

Алекс принес ей чаю и тостов и уселся поодаль, хитровато и заинтригованно на нее поглядывая. Генри тем временем сохранял подобие спокойствия, ухитряясь прятать ненавязчивое любопытство под вежливым равнодушием. Он то поправлял огонь в камине, то одергивал шторы, но не спускал глаз с Люси. Оба, видя ее колебания, не торопили ее. Было слышно, как в наступившей тишине оглушительно тикают дедушкины часы.

Наконец Люси сняла с шеи ключик и поднесла к миниатюрному серебряному замочку, затем взглянула поочередно на Алекса и его отца и спросила:

— Это должна сделать я?

Алекс с улыбкой встал со скамьи и опустился рядом с ее стулом. Он накрыл ее дрожащую руку своей и попросил:

— Смелее…

Его голос вселил в Люси уверенность. Она вставила ключ в скважину и повернула, подозревая, что замок проржавел и не сразу поддастся, а может, и вообще сломается. Вопреки ее ожиданиям никаких помех не возникло. Люси надела поданные ей перчатки и под прицелом двух пар глаз откинула крышку шкатулки, впустив в комнату запах веков, затхлый аромат старины. Генри не выдержал и подошел посмотреть.

Люси заглянула внутрь и, поколебавшись, благоговейно извлекла желтоватый кожаный сверток в нетугой веревочной обмотке. Осторожно сняв бечеву и развернув обертку, она увидела сложенные пергаментные листы, скрепленные красной сургучной печатью. Листы были пересыпаны каким-то белым порошком или пудрой — то ли солью, то ли квасцами или известью. Но какие бы предположения ни строил Алекс, состояние бумаг было превосходным. Генри молча ушел и вернулся с перочинным ножиком. Люси поддела им печать и сообщила:

— Это фиалковый корень.

Ей был прекрасно знаком его легкий аромат: фиалковый корень вместе с сушеными цветками ириса добавляли в мешочки с душистыми смесями. С ними саше дольше сохраняли свой неповторимый запах.

Через мгновение все трое уставились на листы с каллиграфически-изящными письменами. Откуда-то из середины неожиданно выскользнула золотая монетка.

17

— Можешь ехать со мной, можешь остаться. Решай сам, а я все равно поеду.