— Да, понимаю. И как вы справились?
— Перешла на работу к Валерию Аркадьевичу, — усмехается Татьяна. — И в благодарность за поддержку Олега в такой сложный для меня период, неделю готовила его любимый пирог с баклажанами. Мой фирменный рецепт, кстати. Потом дам, если захочешь.
И я снова чувствую глубокое восхищение этой женщиной. Мне сложно представить Татьяну, всегда такую занятую и элегантную, стоящей у плиты. И пусть она говорит, что ей повезло с мужем, а мне кажется, что ее Олегу невероятно повезло с ней.
— Я хотела спросить еще кое о чем, — я пытаюсь удержать ее взгляд, но проваливаюсь, потому что начинаю дико нервничать. То, что я собираюсь сказать — об этом я никому не говорила и говорить не планировала. — Вы когда-нибудь обманывали своего мужа?
Из-за повисшего молчания мне снова приходится поднять глаза. Моя наставница пьет кофе и сосредоточенно морщит лоб, будто вспоминая. Мне становится не по себе. Наверное, мне бы очень хотелось услышать что-то вроде «Конечно. Ну а с кем такого не бывает?», и почувствовать облегчение.
Мысль о том, что я соврала Арсению про таблетки, с каждым днем стала мучить меня все сильнее, пока не переросло в самое настоящее чувство вины. Казалось бы, все должно быть наоборот — секса у нас пока все равно нет, а значит и нет необходимости продолжать врать ему и дальше — но нет… С каждой встречей или телефонным разговором я все сильнее проникаюсь нашими отношениями и своей любовью к Арсению и начинаю чувствовать будто совершила что-то непростительное по отношению к нему. К чему вообще была вся эта глупая спешка с беременностью? Все будет когда мы оба этого захотим, а пока я стоит наслаждаться тем, что есть.
— Если сходу я не могу вспомнить о таком, то скорее всего нет, — наконец произносит Татьяна. — Хотя помню один случай, когда я принесла домой букет цветов и сказала, что мне его подарили на работе. На деле они были от клиента, который долгое время оказывал мне недвусмысленные знаки внимания. На следующий день я сама во всем призналась Олегу.
Закончив говорить, Татьяна изучающе смотрит мне в глаза. Я нервно скрещиваю ступни под столом. С ее проницательностью ей не составит труда понять, что вопрос задан мной не случайно.
— Я сказала Олегу не потому что этот букет мог как-то повредить нашим отношениям. Ложь в первую очередь вредит тому, кто лжет. Маленькое пятнышко на душе, которое со временем имеет все шансы разрастись до огромной кляксы, ведь для ее поддержания тебе наверняка придется соврать еще. Я призналась, потому что не хотела загонять себя в порочный круг.
Внезапно я осознаю, что ни при каких обстоятельствах не смогу признаться ей в том, что совершила. Просто потому что не хочу видеть разочарование и осуждение в глазах женщины, которую я так сильно уважаю. Сможет ли такой сильный человек как она понять такую как я? Что в тот день я так сильно испугалась потерять Арсения снова, что захотела использовать любую возможность удержать нас вместе. Не знаю. И кажется не хочу проверять.
— Спасибо, — я отвожу взгляд, сосредоточившись на сворачивании салфетки. — За все.
Оставшийся обеденный перерыв мы обсуждаем дела, после чего просим счет. Татьяна делает нетерпеливый жест пальцами, когда я изъявляю желание заплатить за себя, и говорит, что я ее угощу в следующий раз. То же самое она сказала и на прошлом ланче. Понятия не имею, по какой причине из всех сотрудников офиса она прониклась симпатией именно ко мне, но мне безумно это льстит. Льстит настолько, что становится страшно потерять ее расположение.
— До работы доберешься сама, — сообщает она, когда мы стройно маршируем к выходу. — Я в Столешников еду.
Ноги непроизвольно замедляют шаг, когда в дальним углу зала я вдруг вижу знакомые лица. Отчим, одетый в черный представительный костюм, с широкой улыбкой на лице пожимает руку Ладыгину. Мать Инессы сидит за столом. Ее светлые волосы переливаются в свете потолочной люстры, спина идеально прямая. Следом за приветствием ее мужа, Петр улыбается и ей так будто встретил подругу или родственницу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты чего застыла? — окликает меня Татьяна. — На работу опоздаешь.
Оторвав взгляд от дружеской встречи, я быстро прячу лицо за волосами и выскакиваю за ней в вестибюль.
37
«Прощальный посиделки с любимыми коллегами. Завтра наконец-то домой!», гласит надпись под фотографией, которую я разглядываю вот уже минуту. Снимок сделан с лучшей эстетике инстаграма: в кадре — стол с изящными закусками в виде оливок и брускет, и несколько женских рук с безупречными маникюром, скрестившие бокалы.
Я снова сделала то, чего обещала себе не делать: открыла инстаграм Инессы. Мои беспокойство относительно ее действующего статуса девушки Арсения, развенчанное двумя неделями безмятежного штиля, ожило с новой силой. Всему виной вчерашний случай в ресторане — дружеский обед отчима с родителями Инессы. Я просто не могу не думать о том, что он может означать. Если Петр баллотируется в депутаты, разве не логично ему встречаться только с самим Ладыгиным? Тогда что там делала мать Инессы? Они так улыбались друг другу, будто уже успели породниться.
Погасив экран, я с силой тру виски. А что если Радмила права, и я совсем ничего не смыслю в жизни? Арсений может говорить что угодно, но есть ведь и другие обстоятельства… Например, поддержка и связи Ладыгиных, которые так нужны Петру, и конечно не помешают и Арсению. Пока я думаю, что мы вместе, все остальные ведут себя так будто они с Инессой уже поженились.
Тревога пухнет во мне как снежный ком, раз за разом притягивая к себе все новые факты. Арсений не занимается со мной сексом, Арсений явно не сказал отцу, что собирается расстаться с Инессой (а иначе к чему все эти семейные посиделки с ее родителями?), и Инесса до сих пор уверена в том, что он принадлежит ей. Как я позволила себе настолько потерять бдительность и расслабиться?
Экран валяющего на столе мобильного вспыхивает вновь. На экране горит номер Арсения. Буря эмоций так сильно себя засосала, что взять трубку прямо сейчас я не могу. Интуитивно чувствую, что нужно успокоиться, прежде чем ему ответить. Воскресить в памяти все хорошее, что было между нами последние две недели: прикосновения, взгляды, поцелуи; вспомнить, с каким выражением Арсений говорил о том, что обязательно все решит с Инессой по возвращению, и заставить себя вновь ему поверить. Мне нельзя совершать все те же ошибки: злиться на него за то, что я успела себя накрутить, и додумывать то, чего не случилось. Преданность и доверие, доверие и преданность.
Вызов обрывается. Я даю себе еще пару минут на успокоение и после набираю Арсению сама. Он редко перезванивает дважды подряд. По его мнению, если человек с первого раза не берет трубку, у него на то может быть важная причина, и он обязательно перезвонит сам, когда появится возможность.
— Привет, — я стараюсь говорить ровно, следуя намерению не выдавать своих внезапно обрушившихся сомнений. — Извини, не слышала.
От досады прикусываю губу. Потому что дала себе слова не врать, а сама вру.
— Как настроение? — теперь Арсений задает этот вопрос постоянно, вместо «как дела?»
— Все хорошо. А у тебя?
— Освободился сегодня пораньше. Куда хочешь? Можем в кино сходить.
Почему вдруг кино? Потому что там совсем невелик шанс встретить кого-то из знакомых?
А вдруг все так и останется? Расставание с Инессой затянется, а я постепенно свыкнусь с ролью тайной девушки? Это наиболее безболезненный вариант для всех: Арсению не нужно расстраивать отца, портя ему избирательную компанию и планы породнится с Ладыгиными, и будет не нужно причинять боль Инессе. Все будут довольны, кроме меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— В кино по-моему не хочется, — с запинкой выговариваю я, в потоке невеселых мыслей теряя нить разговора. — Можно в кофейне посидеть рядом с моим домом.
— Это там, где пиццу греют в микроволновке?
Тут я не могу не фыркнуть от смеха. Пусть со мной Арсений и ведет себя иначе, но все, что в остальном по-прежнему остается жутким снобом.