есть родители, которые или приходят и плачут, умоляя проявить милосердие к нечаянно оступившейся глупой деточке, или организовывают телефонные звонки либо «сбоку по диагонали», либо прямо сверху. И то и другое давно уже перестало нервировать следователя Ермашову, она привыкла и натренировалась не реагировать там, где можно, а уж где никак не получалось — научилась реагировать умно и тонко.
Однако такого, как сегодня, в ее практике пока еще не случалось. Ее вызвал начальник следственной части Краснопресненской прокуратуры и заявил, что нужно возбудить уголовное дело в связи с исчезновением двух подростков, которые пока еще не найдены, и что с ними случилось — неизвестно. Ольга Алексеевна даже поначалу решила, что ослышалась или поняла что-то не так.
— Есть основания предполагать убийство? — переспросила она.
— Есть, — ответил начальник, но как-то неуверенно.
— Какие именно? Трупы? Свидетели?
— Нет, пока ничего не обнаружили.
— Может, следы крови в месте, где детей видели в последний раз?
— Тоже нет.
— Тогда что?
Начальник вздохнул и укоризненно покачал головой.
— Ольга Алексеевна, дело надо возбудить. Ты меня поняла?
— Да не поняла я ничего! — вспыхнула Ермашова. — По какой статье мне возбуждаться? По сто третьей? По сто второй? Без трупов?
— Найди другую статью, какую хочешь. Но дело должно быть возбуждено. Есть указание.
Она грузно опустилась на стул, поставила локти на столешницу, оперлась подбородком на сжатые кулаки.
— Сергей Васильевич, вы знаете уголовный кодекс не хуже меня, а может, даже и лучше. Статью о похищении ребенка можно применять только в тех случаях, когда пропадает младенец или есть основания подозревать умысел на подмену. Что еще вы можете мне предложить? Развратные действия в отношении несовершеннолетних? А доказательства где? Хоть один факт есть?
— Может, незаконное лишение свободы? Если детей похитили, то их ведь где-то держат, — скучным голосом предложил начальник.
— А если их не похитили, а они сами сбежали? Под самовольное оставление подростком места жительства никакую статью не подвести, хоть тресни. У нас есть хотя бы один факт, намекающий на похищение?
Сергей Васильевич явно взбодрился.
— Один факт как раз есть. Перед исчезновением детей видели разговаривающими с двумя неизвестными мужчинами в подворотне. И свидетели имеются, все честь по чести. Они дали описание этих мужчин и их автомобиля.
Так, с этим уже можно работать.
— И свидетели видели, как пропавших детей затаскивали в машину?
Начальник снова поскучнел.
— Не видели, — признался он.
— Тогда о чем мы вообще разговариваем? — вздохнула Ермашова. — Не усматриваю оснований для возбуждения уголовного дела. Пусть милиция сначала найдет этих детей, потом будет видно, возбуждаться или нет и по какой статье.
— Ольга Алексеевна, ты меня не слышишь? — Голос начальника перестал быть скучным и начал возвышаться, набирая обороты. — Есть указание! Очень понятное и очень жесткое! Должно быть возбуждено уголовное дело, и должен быть следователь. Я сам не знаю, как выполнять такое указание, но ты должна его выполнить.
— То есть вы хотите, чтобы я нарушила закон?
— Нет, я хочу, чтобы ты придумала, как это сделать, не нарушая закона.
Ермашова поняла, что отказываться бесполезно. Но хотелось бы знать почему. Телефонное право сильнее любого уголовного и уголовно-процессуального кодекса, это понятно, но интересно, кто этим правом сегодня воспользовался.
— От кого хоть указание-то? — спросила она вполне мирным тоном.
— Не могу сказать.
— Да бросьте, Сергей Васильевич. Я же не фамилию спрашиваю и не должность, а так, в общих чертах. Сверху?
— Не совсем.
— По горизонтали, от коллег?
— По диагонали. От старших братьев.
Тут уж Ермашова взбеленилась так, что даже не сочла нужным изображать дипломатичность. Помочь коллегам из МВД — святое дело. Пойти навстречу «убедительной просьбе» откуда-нибудь из горкома партии или повыше — тут тоже особо не повыпендриваешься. А вот КГБ Ермашова воспринимала совсем иначе. Они не коллеги и не начальники, они — секретные контролеры и надзиратели, и сотрудничать с ними ей было противно. Особенно так сотрудничать, как это требовалось сегодня. Одно дело проявить некоторое лукавство, договориться со своим внутренним убеждением при оценке доказательств, усмотреть смягчающие или, наоборот, отягчающие обстоятельства там, где попросят, то есть действовать все-таки в рамках закона, и совсем другое — грубо нарушить закон и возбудить уголовное дело, когда для этого нет вообще ни единого основания.
— Что?! С каких это пор Комитет нам указания раздает?
— С таких. — Сергей Васильевич посмотрел ей прямо в глаза, и взгляд его не обещал ничего хорошего. — С недавних. Сама должна понимать, в какой стране мы теперь живем. Они и раньше нами командовали, уж тебе ли не знать. А теперь вообще все под себя подомнут. У них на все один ответ: государственная необходимость, а вам знать не положено. Так что утрись, Ольга Алексеевна, и сделай, как велено. И я вместе с тобой утрусь. Я уже позвонил в РУВД, опера подъедут к пяти часам, доложат тебе все материалы, вместе подумаете, как лучше выкрутиться. Времени тебе даю до завтрашнего утра. Утром постановление о возбуждении дела должно быть у меня на столе. Все поняла?
— У меня очная ставка на пять часов назначена.
— Перенеси.
Ермашова очень хотела громко и четко послать начальника, Комитет госбезопасности и вообще всю систему, но вместо этого молча поднялась и пошла к двери.
***
Кирилл Носилевич терпеливо отстоял в своем углу все время, пока Гордеев и вернувшийся Гога Телегин не закончили опрашивать свидетелей. Виктор злился с каждой минутой все больше и больше, ведь если он правильно угадал, комитетчику вовсе не нужны были подробности десяти дней жизни этих людей, он получил желаемое, когда явилась Татьяна Муляр. И теперь получалась какая-то нелепая игра, на которую тратились время и силы: Гордеев делал вид, что ничего не понял, и продолжал добросовестно выполнять указание и задавать совершенно бессмысленные, на его взгляд, вопросы, а Носилевич делал вид, что все это ему важно и интересно. Правило «ни в коем случае не засвечивать объект внимания», конечно, полезное, но иногда оборачивается против всех участников игры.
Коля Разин со своим списком управился куда быстрее. Около четырех часов он зашел в кабинет, где в самом разгаре была беседа с последним человеком из гордеевского списка.
— Телефонограмма, — сказал Коля, кладя перед Гордеевым листок с записью.
К 17.00 прибыть в прокуратуру Краснопресненского района к следователю Ермашовой О. А. со всеми материалами по делу Смелянского — Муляр. Это еще что?
Виктор буквально кожей чувствовал на себе пристальный взгляд Носилевича. «Ничего, перетопчешься, — недоброжелательно подумал он, складывая листок телефонограммы и засовывая в карман. — Сдохни теперь от любопытства».
— Понял, — равнодушно бросил он, не глядя на Разина. — Закончим со свидетелем и поедем.
На открытом подвижном лице старшего лейтенанта отразилась обида, но он ничего не сказал и молча вышел.
Наконец, задан последний вопрос, получен последний ответ, свидетель отпущен и можно выдохнуть.
— Ну что? — насмешливо спросил Гордеев, обращаясь к Кириллу. — Наше взаимовыгодное плодотворное сотрудничество закончилось? Получили, что хотели? Или Комитету от скромной милиции еще что-то нужно?
— Пока не знаю, — уклончиво ответил Носилевич. — Переговорю с коллегой, который работал с Разиным, доложим руководству, там