епископатом, про деспотизм которого ходили целые легенды. Революция была воспринята большинством духовенства в буквальном смысле как Воскресение, как надежда на светлое будущее, которое рисовалось в самых радужных тонах. Все это и вылилось в необычайный радикализм части духовного сословия, проявившийся как на епархиальных съездах, так и при проведении местных церковных выборов.
Теократическое царство Василия (Богоявленского) и первые выборы
Первые архиерейские выборы состоялись в Чернигове. Они значительно отличались от последующих. Здесь не было ни выдвижения кандидатов, ни разработки правил избрания, ни тайного голосования. С 1914 г. этой епархией управлял не совсем обычный епископ. Ни на какого другого архиерея предреволюционного периода не поступало столько доносов, как на черниговского архиепископа Василия (Богоявленского). Виной тому были широкие коммерческие и промышленные проекты владыки. В епархию одна за другой ездили синодские ревизии, но они не дали особых результатов: Василий прочно сидел на своей кафедре. Его деятельности положила конец Февральская революция.
Двадцать шестого марта владыку арестовал местный Исполнительный комитет и отправил в Петроград, в распоряжение Временного правительства. По словам самого архиепископа, в вину ему было поставлено «общее на правление... церковно-общественной деятельности... и участие в выборах в Государственную Думу в ущерб правам народа». В столице Василий вновь был арестован, на этот раз лично обер-прокурором В.Н. Львовым, по ордеру министра юстиции. К арестованному преосвященному приставили военный караул с запрещением пускать к нему кого-либо, за исключением обер-прокурора. В Чернигов был направлен ревизор, известный церковный историк, чиновник Синода С.Г. Рункевич.
В своем интереснейшем рапорте он обрисовал многогранную деятельность архиепископа. По мнению С.Г. Рункевича, Черниговская епархия во весь период управления ее Василием «представляла из себя. в буквальном смысле слова — торговое предприятие». Он заключил, что владыка обладает «выдающимися хозяйственными инициативами, не боится конкуренции и легко давит своих соперников. Здесь все ограничено узкими задачами прибыли.»
В рапорте чувствуется удивление обстановкой в Чернигове. По сути, С.Г. Рункевич попал в теократическое царство. На улицах города бегали разносчики исключительно церковных газет, за прилавками торговых лавок стояли священники в рясах. В центре города возвышался Епархиальный дом, недавно построенный преосвященным, который символически обозначал, кому принадлежит реальная власть в губернии. Это здание, по словам ревизора, «лучшее сооружение в Чернигове. Его художественная роскошь настолько бьет в глаза, что даже как-то делается неловко». Рункевич сравнивает эту постройку с петроградскими «роскошными сооружениями банков, не стесненных средствами». «Конечно, — рассуждал ревизор, - торговля не есть занятие зазорное. Однако в ней есть нечто не соответствующее церковному чину». Не забывал преосвященный просветительскую и благотворительную деятельность. В епархии открывались приюты, богадельни, школы и даже женский педагогический институт. Для этого в Ляличах Василием был приобретен и отреставрирован дворец екатерининского фаворита Завадовского.
Следует отметить, что к многочисленным доносам на Василия синодский ревизор подошел критически, как и положено историку. Основными обвинениями в адрес архиепископа были симония и непотизм. По словам С.Г. Рункевича, «на фоне действительности расписываются уже, несомненно, фантастические узоры». (Так, например, некий аноним доносил обер-прокурору Синода, что Василий «не только продавал должности... но даже брал... натурою, ежели у какого священника была жена красива».)
Преосвященный действительно в обустройстве многочисленных коммерческих проектов отдавал предпочтение своим родственникам, а также и другим лицам, облеченным его личным доверием. Так, например, Рункевич познакомился с одним из таких приближенных к Василию лиц - священником Гавриилом. Последний был приставлен к организации торговли в Епархиальном доме «обладая выдающимися способностями продавца. Я сам убедился, — продолжал Рункевич, - что этот батюшка способен даже случайно зашедшему посетителю показать чуть ли не весь свой товар и не выпускать его, пока тот не сделал хоть какой-нибудь покупки».
Синодский чиновник резонно предположил, что больше всех недовольны архиепископом его торговые конкуренты. А особенностью «психической организации» преосвященного было то, что он никого не слушал, ничего не боялся и «без какой-либо перемены» продолжал заниматься своим делом. Не подтвердился и факт растраты денежных средств; более того, выяснилось, что деятельность владыки приносила епархии большую прибыль. В заключение своего доклада Рункевич сделал историософский вывод о принадлежности Василия к «иосифлянству». По его мнению, спор иосифлян и нестяжателей «продолжается уже пять веков. и что национальный наш рассудок преимущество в служении предоставляет... первым, а сердечные симпатии все-таки принадлежат вторым».
Атаку на архиепископа начала светская власть, но скоро присоединилось и местное духовенство. После оживленной дискуссии на своем собрании священнослужители большинством 53 против 41 вынесли постановление о «нежелательности» дальнейшего пребывания Василия на кафедре. Сам преосвященный, который в это время давал показания в Петрограде, направил в Чернигов письмо, в котором сожалел о такой реакции духовенства. Он полагал, что его деятельность могла бы дать «основания к более вдумчивой и объективной оценке». Следует отменить достойное поведение Василия на следствии. Этот выдающийся иерарх Православной Церкви не склонял своей головы ни перед какой светской властью.
Временно исполнять обязанности епархиального архиерея стал викарий, епископ Пахомий (Кедров). Можно предположить, что он сильно отличался по характеру от Василия, поскольку быстро нашел общий язык с местными клириками, охваченными политическим радикализмом. На экстренном съезде духовенства, проходившем с 30 апреля по 5 мая, был решен вопрос и о епархиальном епископе. Как отмечалось в местной церковной прессе, «народная любовь к епископу Пахомию побудила народных представителей единодушно и единогласно решить этот вопрос утвердительно».
В Синод было послана телеграмма с просьбой утвердить Пахомия епархиальным архиереем. В ответном послании обер-прокурор сообщил, что такие «важные дела» требуют личного ходатайства с официальной бумагой. В ответ на просьбу съезда навсегда избавить епархию от архиепископа Василия В.Н. Львов сообщил об увольнении его на покой. Депутация от черниговского духовенства во главе с председателем съезда М.В. Кибальчичем направилась в Петроград, откуда вскоре и привезла официальное утверждение Синода. Интересно, что, утверждая результаты выборов, этот документ говорил лишь о «единодушно выраженном мнении». Видимо, больше всех был обрадован такой быстрой развязкой сам епископ Пахомий, явно ее не ожидавший. «Невозможно передать словами, — писал он в обращении к пастве, — ту светлую радость, которая наполнила тогда и наполняет теперь мое смиренное сердце». 28 мая в Чернигове после торжественного богослужения было зачитано определение Синода. При этом самому Пахомию, как сообщалось в местной прессе, было передано архиерейское облачение, присланное ему в дар от Временного правительства, «не в пример прочим, как первому избраннику народа».
Нужно отметить сговорчивость Пахомия по отношению к местным церковным радикалам. По нашему мнению, именно она в конечном счете и позволила ему прийти к власти. Так, например, отправляя в Синод постановления съезда духовенства,