Читать интересную книгу Возмущение праха - Наль Подольский

На этом инцидент был исчерпан. Все заулыбались и стали оживленно перешептываться, а Философ громогласно обратился ко мне:

— Что скажешь, Сыщик? Как ты меня находишь?

33. ДОКТОР

Относительно того, допустимы или не допустимы сомнения в осуществимости воскрешения, я не могу не сказать, что такое сомнение обращает всю нашу жизнь в бессмыслицу.

Николай Федоров

Помолчи, Прокопий. В этой компашке тебе лучше не высовываться.

Подбирая подходящие слова, я с нарочитым восхищением разглядывал Философа, как слона в зоопарке.

— Выглядишь клево. Ты… как бы это сказать… вроде как взматерел.

Крот отреагировал на мое заявление болезненной гримасой, кто-то нервно хихикнул, а Философ расплылся в широкой улыбке:

— Вот, вот… Меня накачали энергией так, что я как заряженное ружье. Можно сказать, биологический лазер.

— Кайфовая выдумка — биологический лазер. Крыша у тебя, как вижу, не протекла.

— Ничего, фурычит котелок помаленьку. — Он смущенно улыбнулся и стал на секунду похож на прежнего Философа.

В публике возник недовольный шепоток, и чей-то скрипучий голос возмутился вслух:

— Давайте все же откажемся от уличного жаргона. Если у нас ученый совет…

Ах вот оно что, у них ученый совет! Я не удержался и фыркнул от смеха, вслед за мной — Философ, Полина и еще пара человек, в том числе Мафусаил.

— Помилуйте, дорогие коллеги, — поднялся сухонький старичок с бородкой. Судя по тому, что сразу же стало тихо, этот гномик, несмотря на миниатюрные габариты, был у них авторитетом. — Не будем мелочными. Бог с ним, с жаргоном, да и с ученым советом тоже. В конце концов, сегодня — день исключительный, и только что мы имели тому подтверждение. Ведь биологический лазер — не просто образное выражение, а блестящая идея, более того, целое перспективное направление. Даже странно, что такая мысль никому не пришла в голову раньше. При нашей технике мы действительно можем реализовать трансляцию биоэнергии в виде узко направленных пучков. Представьте себе: локальная стимуляция определенных центров или отдельных органов, но без перенасыщения энергией организма в целом… потрясающие возможности… Я поздравляю глубокоуважаемого Философа, и всех остальных тоже.

Шепоток на этот раз носил одобрительный характер, а Философ развел руками и шепнул мне по-свойски:

— Я же говорил тебе, что вот за такие пустячки они меня и ценят.

Я решил поддержать его манеру общения, считая, что восстановление приятельских отношений пойдет мне на пользу.

— Слушай, ведь ты целый год… как бы это сказать… отсутствовал. Ты же читал доктора Муди… жизнь после смерти… что-нибудь помнишь ОТТУДА?

— В том-то и дело, что ничего, — он виновато развел руками, — даже обидно. Как от обморока очнулся, до сих пор не могу поверить, что целый год… Кажется, из психушки выпустили — и все…

— А мне кажется, я уже попал в новый дурдом. Посмотри, как на нас глазеют — будто мы экспонаты какие-то… Увлекательный кинофильм «Жизнь амебы».

— Да ладно уж, пусть их… — он сделал снисходительный жест, словно похлопал ладошкой кого-то совсем низенького, — что тебе, жалко?

Присутствующие тем временем стали перегруппировываться каким-то хитрым образом, хотя и с академическими сухими улыбочками и полупоклонами, но явно в соответствии с неким регламентом. Философа, вместе со мной и Полиной, посадили у стены, слева от стола, бородатый гномик забрался в председательское кресло, а остальные уселись перед ним, соблюдая при этом свою иерархию. В первом ряду разместились Крот и угрюмый верзила, во втором — Порфирий и еще двое, а в третьем — в одиночестве ерзал на стуле Мафусаил.

Наверное, по степеням посвящения, решил я. А мы, как непосвященные, — сбоку.

— Итак, многоуважаемые коллеги, — несмотря на праздничное выражение лица, гномик заговорил постным кабинетным тоном, — я беру на себя смелость высказать предположение, что после этого, последнего на мой взгляд, тестирования мы можем констатировать полнообъемную реставрацию личностного тезауруса. Надеюсь, данные амбулаторного обследования, рентгено- и томографии все получили своевременно?

Мне наконец стало ясно, для чего меня сюда пригласили: их интересовало, насколько естественно я буду общаться с Философом. Это была просто очная ставка с целью идентификации его личности.

— Полагаю, с этим вопросом покончено, — заметил гномик скучающим тоном и перелистал несколько бумажек в лежащей перед ним папке.

— По-моему, почтеннейший Амвросий немного спешит, — загудел сидящий рядом с Кротом мрачный тип. — Считаю необходимым оформить свидетельские показания документально.

Услышав в ученом собрании родной полицейский лексикон, я слегка опешил. Должно быть, этот Голиаф не имел прямого отношения к науке — скорее всего финансовый или юридический босс.

Протокол опознания, кроме меня и Полины, подписали Мафусаил и Крот — все, кто знал Философа в его предыдущей жизни. Перед тем как расписаться, я секунду помедлил, пробежав взглядом текст, и Крот не удержал свой слишком подвижный язык:

— Смелее, молодой человек! Здесь не кроется никакой опасности. Ваша подпись, как и весь документ, отныне становится достоянием истории!

Разумеется, в данном случае я не опасался подвоха, а замешкался совсем по другой причине. Протокол был составлен в том смысле, что ни один из нас не уловил различий во внешнем облике, поведении, разговоре между предъявленным нам Философом и тем, с которым мы были знакомы ранее. Я же заметил некоторую разницу и, уже с авторучкой в руке, в последний раз прикидывал, выгодно или нет заявить об этом.

Прожив чуть не год с ним в одной палате в психушке, я изучил его досконально. Самоуверенности в суждениях ему всегда хватало, но никогда не было снисходительной небрежности, тем более развязности в разговоре, которые сейчас звучали почти в каждой фразе. Заметил я и еще одно отличие, вероятно наиболее существенное для рыцарей «Общего дела». Раньше он не интересовался женщинами. От разговоров о них он не уклонялся, но к проблемам пола относился с безразличием и был убежден, что все это — рудименты животного мира, которые со временем отомрут сами собой. Но сегодня, едва мы с Полиной появились, он начал ее исподтишка разглядывать, причем отнюдь не с дружеским интересом, а с жадным любопытством подростка, достигшего половозрелости, и, когда мы оказались рядом, Полине, дабы не шокировать почтенное собрание, пришлось дважды удалять его руку со своих коленок. Ученые мужи, в силу своей бесполости, на эти мелочи не обратили внимания, и я подписал заведомо неверный протокол ради накопления информационного превосходства, да и не желая ставить Полину в неловкое положение.

Далее они занялись орденскими делами, причем, против ожиданий, меня и Полину не выдворили. Я воспринял это настороженно, ибо, по очевидным причинам, не хотел у них становиться слишком уж «своим».

Сначала с чем-то вроде отчета выступил верзила, партийная кличка которого, как выяснилось, была Гугенот. Его основная мысль сводилась к тому, что сегодня — для «Общего дела» день переломный и отныне потребуется особая забота о юридической базе их деятельности. По-видимому, невысоко оценивая здравый смысл ученых, он довольно долго им вдалбливал, что пренебрежение правовой стороной дела может привести к краху великого замысла.

Амвросий — он явно пользовался привилегией перебивать докладчика — тут же спросил, каково положение Философа с точки зрения закона.

— Положение почтеннейшего Философа вполне легитимно, — прогудел Гугенот, — я не стал его реставрацию увязывать с решением общих вопросов. Свидетельство о смерти удалось аннулировать, и почтеннейший Философ обладает всеми юридическими реалиями гражданина, включая прописку. Но я, с вашего позволения, хочу сказать несколько слов о перспективных проблемах.

Для него само собой разумелось, и никто ему в этом не возражал, что следующим объектом реставрации должен быть сам Основатель. Прямых родственников Основателя не существует, но в Париже живет человек, который считает себя его внучатым племянником, хотя и не может этого доказать. От него получено, за известную мзду, согласие на эксгумацию, оформленное у парижского нотариуса, и теперь потребуется разрешение московской мэрии, но здесь препятствий не будет, речь пойдет лишь о сумме. А вот с воскрешением очень важно сразу же создать правильный прецедент. Он считал, что перед реставрацией Основателя нужно заручиться личным согласием Президента страны на небывалый эксперимент и благословением (а не разрешением) Патриарха. После реставрации Основателю нужно будет пройти обряд крещения, а от Президента потребуется специальное распоряжение о выдаче воскрешенному обычного паспорта. Для последующих актов воскрешения умерших, как и для рекомбинации, ведущей к изменению возраста соискателя (он именно так и выразился — соискателя), необходимо провести через Государственную думу специальный закон о выдаче органами ЗАГС свидетельств о реставрации либо рекомбинации, с указанием приблизительного биологического возраста персоны после соответствующего сеанса. В Думе почва в какой-то степени подготовлена, и особой строптивости депутатов ожидать не следует, поскольку они будут считать себя первоочередными кандидатами на неограниченное продление жизни. От ученых незамедлительно требуется разработка методики объективной индикации биологического возраста, поскольку он становится юридической категорией.