Читать интересную книгу Жизнь наверху - Джон Брэйн

Поднимаясь по ступенькам, ведущим в центральный вестибюль, я вспомнил о журнале фирмы «Тиффилд продактс», который получил утром. Это была первая весточка от них после того, как я написал им неделю тому назад. Сам по себе журнал не представлял особого интереса: как и все журналы подобного рода, он изображал все в слишком уж розовом свете. Но меня интересовало не это, а страница, посвященная будущему предприятия. На карточке, приложенной к журналу, Тиффилд пометил номер страницы, сопроводив его тремя восклицательными знаками и своей подписью. Не удовольствовавшись этим, он написал наверху и внизу колонки: «Это только начало!!!» И больше ни слова, но это был единственно возможный ответ на мое письмо. Фирма «Тиффилд продактс» расширялась, строились новые заводы, переоборудовались старые, а «Э. З. Браун и К°» закоснела, и история со счетной машиной лишний раз доказывала это. Так в какой же фирме работать неглупому молодому человеку, где применять свою энергию? Я потешился немного, представляя себе новую жизнь на новом месте, хотя уже и тогда понимал, что это невозможно. Слишком многое связывало меня с Уорли и с фирмой «Э. З. Браун и К°». Я отлично сознавал, что Сьюзен никогда не расстанется с Уорли, а значит, не сможет уехать и Барбара. Тут уж ничего не поделаешь, и этой причины вполне достаточно, чтобы отказаться от предложения Тиффилда.

Однако мой кабинет — особенно по сравнению с тем, какой, видимо, могла предоставить мне фирма «Тиффилд продактс»,— был в числе причин, побуждавших меня медлить с отказом. Я с отвращением оглядел комнату. Меня наградили самым тесным и плохо проветриваемым помещением во всем здании. Моя должность, обозначенная на табличке, прикрепленной к двери, очевидно, не требовала ковра на полу — хватит и вытертого мата и поцарапанного дубового письменного стола с незакрывающимися ящиками.

А вот на Хильду, мою секретаршу, я посмотрел уже с меньшим отвращением. Это была маленькая пухленькая девушка лет двадцати с небольшим, круглолицая, кудрявая, рыжеволосая. Она никогда не представляла для меня особого соблазна, но обладала бесспорными достоинствами: отличалась неизменной веселостью, была довольно грамотна и, что самое главное, знала все сплетни.

— Привет! — сказал я.— Что новенького?

— Да вот эти цифры надо просмотреть,— сказала она.

Я вынул содержимое из корзинки для «Входящих бумаг». Там было по крайней мере на четыре часа работы. Я схватился за голову.

— А это не может подождать?

— Они нужны мистеру Рэбину к трем часам. И кроме того, вы назначили встречу с мистером Смизерзом на половину четвертого.

— Он ведь в Уэйкфилде,— сказал я.— Ему ни за что не успеть к этому времени.

— Ну так я передвину его на полчаса,— сказала она и, порывшись в сумочке, вручила мне тюбик с аспирином.— Я сейчас велю принести вам чаю.— И она сняла телефонную трубку.

Заказав чай, она внимательно поглядела на меня, вздохнула и снова принялась печатать.

— Ладно,— сказал я.— Признаюсь. У меня сегодня не все шестеренки гладко работают.

Она усмехнулась.

— Мистер Хезерсет так и предполагал.

— А ему что здесь надо было?

Она надула щеки и, изменив голос, процедила:

— «Привет, детка. А не мог бы я перекинуться словцом с мистером Лэмптоном?..» Я сказала ему, что вы еще не пришли, он ухмыльнулся, заметил, что в этом нет ничего удивительного, и прошел в кабинет мистера Миддриджа.

Я взял чашку чая, принесенную мальчиком-посыльным.

— А мне он сказал, что заходил к мистеру Брауну.

— Ничего подобного,— заявила она.

Я проглотил четыре таблетки аспирина и запил их чаем.

— А вы, как видно, не очень-то любите мистера Хезерсета,— заметил я.

Она скорчила гримасу, делая вид, будто ее тошнит.

— Он какой-то скользкий,— сказала она.— Из тех типов, у которых словно три руки, и никогда не знаешь, где эта третья рука сейчас находится…

— Да, с ним не мешает держать ухо востро,— сказал я. И зевнул.— О господи, до чего же я ненавижу это время года. Хоть сегодня ушел бы в отпуск…

— Вы ведь, кажется, собираетесь в Корнуол?

— Да, мы сняли там домик.

Я развязал тесемки на папке с бумагами, и тут взгляд мой упал на экземпляр моей докладной записки, лежавшей в ящике «Исходящее». Я потянулся было за ней.

— Можете не смотреть,— заметила Хильда.— Тут все в порядке. Отшлифовано, как бриллиант. Произведены все подсчеты и ясно сказано, что именно «Э. З. Браун и К°» должна делать. Так что теперь нам остается только ждать.

— Я жду уже две недели,— сказал я.— Он не вызывал меня сегодня?

— Я бы сказала вам, если б вызывал.

— Соедините меня с ним.

— С мистером Брауном?

— А с кем же еще?

— Ей-богу, я бы этого не делала на вашем месте.

— А, черт, Хильда, да не спорьте вы со мной. Слишком много я попотел над этой докладной, чтоб позволить ему забыть о ней.

Она показала мне язык.

— Его сейчас нет в кабинете,— сказала она.

— Неважно. Найдите его, где бы он ни был.

Она снова показала мне язык, но через полторы минуты я уже разговаривал с Брауном.

— Какого черта тебе от меня надо?

— Да я насчет докладной…

— Какой еще докладной?

— Моей докладной по поводу счетной машины.

— И ради этого ты меня тревожишь? — презрительно фыркнул он.

— Это очень важно.

— То, чем я сейчас занимаюсь, тоже очень важно. Я просмотрю твою докладную, когда у меня будет время.

— Да ведь она лежит у вас уже две недели,— сказал я.— А положение нисколько не изменилось к лучшему.

— Не твоего ума дело, дражайший. За счетную машину отвечает мистер Миддридж, а не ты. Ясно?

— Вы не понимаете…— в отчаянии начал я, но он повесил трубку.

От злости и я швырнул трубку.

— Я бы мог с таким же успехом порвать эту чертову докладную,— сказал я.

— Я ведь предупреждала вас.

Она погладила меня по лбу. Рука у нее была прохладная, и от нее приятно пахло туалетным мылом.

— Не надо волноваться,— сказала она.— Лучше думайте об отпуске. Вы берете с собой и детей?

— Да, обоих,— сказал я.

Она слегка поглаживала мне лоб, и я закрыл глаза. У меня не было на нее никаких видов, и все же ее маленькая ручка, мягкая, прохладная и так приятно пахнущая жасмином, уничтожила нараставшее во мне чувство никчемности.

— Вот это хорошо,— сказала она.— Представляю себе, сколько радости доставит вам Гарри.

Я открыл глаза. Она тотчас сняла руку с моего лба и вернулась к своему столу.

— Я ведь почти не вижу его, только по праздникам,— сказал я.

— Он прелестный мальчик,— не оборачиваясь, заметила она.

— Еще изменится,— рассеянно сказал я.

Думал я в эту минуту не о Гарри, а о Тиффилде: я вдруг понял, что власть Брауна надо мною кончилась — ему не удастся больше меня унизить. Приму я предложение Тиффилда или не приму, но я теперь знаю цену себе, и Брауну не запугать меня. И я улыбнулся Хильде: если я когда-либо приму предложение Тиффилда, подумал я, может быть, мне удастся уговорить ее поехать со мной…

— Он очень обидчивый,— тем временем продолжала Хильда.— У меня братишка точно такой же. С ним надо бережно обращаться.

— Это с Гарри-то? Вы говорите про Гарри?

— Гарри очень остро все воспринимает…

Я расхохотался.

— Дорогая моя, Гарри — кремень. Самонадеянный мальчишка, которого ничем не проймешь. Кто-кто, а уж он, поверьте в обиду себя не даст.

— Что ж, в таком случае, его можно только поздравить,— сказала она и повернулась ко мне вместе со стулом.

Меня поразило сострадание, которое я прочел в ее глазах.

16

На следующее утро шел дождь и было очень ветрено. Пока я ехал по Рыночной улице к Лесному мосту, занятная мысль пришла мне в голову. Тысячи раз ехал я этим путем — мимо ратуши, мимо магазинов Уинтропа-ювелира, Финлея-портного, Инджет-цветочницы, Пристли-бакалейщика, мимо сотни домов, составляющих улицу,— только сегодня, из-за дождя, я ехал чуть медленнее обычного — вот и вся разница между вчерашним днем и сегодняшним.

Моя жена изменила мне, но на перекрестках светят все те же сигнальные огни; моя докладная о счетной машине, судя по всему, наткнулась на полнейшее безразличие, но мне по-прежнему надо сворачивать налево, мимо Кристадельфийской часовни. А после тысячи таких поездок я перестану и считать их и меня перестанет заботить, приглашен ли Марк к нам в гости и кто опередил меня в продвижении по служебной лестнице у «Э. З. Браун и К°»; после тысячи таких поездок будет тысяча первая — и все. Я никогда не ждал многого от людей; лишь от одного человека я мог ждать многого, но этот человек мертв. И, может быть, Элис умерла потому, что была похожа на меня, потому, что считала: всем ты обязан себе самому, и никто не поднесет тебе на блюдечке счастье.