— Щенята Дианы накормлены? — спросил Фалеев.
Собака отрицательно покачала головой.
— Почему? Соски с молоком не принесены?
Джипси утвердительно кивнул.
— Ну, тогда лети, Джипси, нажми седьмую кнопку. Вызови Олю и поторопи её.
Собака, окинув меня испытующим взором, полетела в обратный путь. Я почувствовал, что моё сердце учащённо забилось.
— Видели? — тихо спросил Фалеев. — Всё понимает. Только отвечать не может. Речевого аппарата не приобрела, Приходится по вопросно-ответной системе изъясняться. Зато в развитии мозга произошёл колоссальный скачок. Право, жутко с такой собакой! Я стараюсь с нею ладить. Меня она как будто любит, а Крамера почему-то невзлюбила. Увидит — сердито посмотрит и улетает от него. Она сама, видно, страдает от того, что говорить не может. Тут уж мне приходится её собачий язык изучать.
В глубине лаборатории послышался отрывистый лай.
— Вот видите, этак она призывает меня. Что-то там не ладится! Летим к ней!
К лаю Джипси присоединился визг щенка. Мы быстро понеслись по лаборатории.
Щенок с перепончатыми лапами просунул один палец в сетку и не мог его вытащить. Он отчаянно визжал, смотря на нас взглядом ребёнка. Джипси суетился возле, безуспешно пытаясь своими длинными пальцами вынуть застрявшую лапу щенка. Мы пришли на помощь и общими усилиями освободили палец.
Я решил «поговорить» с Джипси.
— Джипси! — Как трудно выдержать взгляд этих глаз! — Ты не умеешь говорить? Хочешь, я буду учить тебя?
Джипси быстро закивал головою, и мне показалось, что в глазах его сверкнула радость. Собака подлетела ко мне и лизнула мою руку.
— Это значит, что он очень доволен. Я вижу, вы будете с ним друзьями, — сказал Фалеев. — Ну, так как же, товарищ Артемьев, где вы намерены работать? В лаборатории физиологии растений или здесь?
— Пусть решит Шлыков, — сказал я. — А пока мне придётся поработать в оранжерее. До свиданья, товарищ Фалеев! До свиданья, Джипси!..
Остаток дня я провёл в оранжерее. Крамер находился в мрачном настроении и со мною не разговаривал. Он молча возился возле кустов клубники. Когда Зорина подлетала ко мне с каким-нибудь вопросом, Крамер угрюмо следил за нею и за каждым моим движением. Тяжело работать в такой обстановке! Я решил просить Шлыкова перевести меня в лабораторию физиологии животных.
Когда я сообщил свою просьбу Шлыкову, он очень обрадовался.
— Я решил значительно увеличить штат зоолаборатории, — сказал он. — В оранжерею я направлю новых работников, которые сегодня прибывают с Земли. А вы отправляйтесь к Фалееву. Не понимаю, что с ним стало? С каждым днём он становится всё более бестолковым и рассеянным. С ним происходит что-то неладное.
— На мой взгляд, не только с ним одним, — заметил я.
— А с кем ещё? — спросил Шлыков, приподнимаясь на своей кушетке.
— С Крамером. Это был первый человек, с которым я познакомился на Кэце. Тогда он был совершенно иным. Теперь же я не узнаю его. Он стал раздражителен, подозрителен, неуравновешен. Мне кажется, его психика не в порядке, — сказал я.
— Не знаю… Я редко вижу его. Но если вы это находите, надо будет показать его Мёллер. К Фалееву я перевожу и новую сотрудницу — Зорину.
— Зорину? — воскликнул я.
— А почему бы и нет? Вы имеете что-нибудь против неё?
— Против неё нет, ничего не имею, — ответил я. — Но, мне кажется, Крамер почувствовал недоброжелательство ко мне именно из-за этой девушки. И если она будет работать в одной лаборатории со мной…
— Ах, вот в чём дело! — рассмеялся Шлыков. — На Звезде Кэц родилась ревность. Тогда понятно, почему Крамер вдруг стал неуравновешенным. Но на это не стоит обращать внимания.
Что мне оставалось делать? И я рассказал Шлыкову, что дело здесь не только в Зориной, что Крамер подозревает меня в намерении похитить и присвоить открытия самого Шлыкова, и при этом он беспричинно хохочет… Но Шлыков сказал, что всё это проистекает из одного — ревности Крамера. Я решил подождать и посмотреть, как будет вести себя Крамер дальше.
18. НОВЫЙ ДРУГ
Началась трудовая жизнь.
Я с увлечением работал в лаборатории.
Вечерами и в выходные дни мы развлекались в клубе, в общественном саду, в кинотеатре, в гимнастическом зале. Молодёжь устраивала «шарады». Делали «верблюда» из трёх человек, покрытых скатертью. Зорина вскакивала на верблюда и, погоняя, неслась по коридору. Словом, забавлялись, как дети. «Старики» не отставали от «молодёжи».
Один Крамер вёл себя по-прежнему странно. Он то хохотал как сумасшедший, то вдруг погружался в глубокую задумчивость. Нет, это не только ревность. Меня он оставил в покое, но продолжал следить за каждым моим шагом.
Я познакомился со многими кэцовцами и даже приобрёл друзей. Я всё больше входил во вкус «небесного» житья-бытья и тосковал только о Тоне.
Изредка я говорил с нею по телефону. Она сообщала мне, что чернобородый всё ещё витает где-то между Марсом и Юпитером, в кольце астероидов, но скоро прилетит на Кэц и что она сделала какое-то очередное «поразительное открытие».
Мои новые друзья познакомили меня с небесной колонией. Молодой инженер Карибаев приглашал посетить завод, на котором он работал.
— Замечательное сооружение, — говорил он с небольшим акцентом. — Целая планетка. Шар. Большой шар! Только мы живём не на поверхности, а внутри шара. В диаметре он в два километра. Шар медленно вращается. От вращения получается сила тяжести — одна сотая земной. Слабая тяжесть помогла нам поставить самые сложные производства. У нас законы рычага, жидких тел и газов не осложняются весом. Звуки и вообще разные колебания распространяются, как на Земле. Барометр, правда, не работает, но он нам и не нужен. Часы, весы — пружинные. Массу можно определить и на центробежной машине. Магнитные, электрические и другие силы действуют яснее, чем на Земле. Для процессов штамповочных машин сила тяжести не нужна. Топок с жидким и твёрдым горючим мы избегаем. Для выработки электрической энергии мы используем Солнце при помощи самых разнообразных машин.
Представьте себе два цилиндра. Один цилиндр в тени, другой освещён Солнцем. Солнечная теплота превращает заключённую в цилиндре жидкость в пар. Пар бежит по трубе и вращает турбину. Затем пар попадает в холодный цилиндр, который стоит в тени, и охлаждается. Когда вся жидкость из горячего цилиндра переходит в виде пара в холодный, цилиндры автоматически меняются местами. Тот, который служил холодильником, становится паровым котлом, и наоборот. Разница температур между освещённой Солнцем стороной и теневой огромная. Машина работает автоматически и безотказно. Это почти «вечный двигатель», если не считать износа трущихся частей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});