– Что такое? с невестой?! ха, ха, ха! так ты жених?.. ха, ха, ха!.. Ну-ка скажи мне, где живет твоя невеста?
Горбун побледнел.
– Вам на что? – спросил он. – Я хочу ее видеть, то есть твою невесту… ха, ха, ха!
– Ее трудно видеть, – глухим голосом сказал горбун.
– Что за вздор? ты, кажется, гордишься своей будущей женой.
Горбун весело улыбнулся.
– Вот, небось, – заметил молодой человек, – про эту мне ничего не говорил, а она получше всех твоих рекомендованных.
– Незачем было говорить: я знал, что она не чета другим… -
Молодой человек презрительно засмеялся;
– Ты уж слишком много ей приписываешь! не потому ли, что она твоя невеста?
– Смейтесь, сколько угодно; но вы знали только женщин слабых, которые любят деньги. Есть еще другие, которые умрут с голоду, а не продадут себя: так, видите ли, я потому вам ничего и не говорил о ней.
– Ну, хорошо, – перебил молодой человек, – положим, есть такие женщины, положим! но, видно, они существуют только для горбатых женихов. Вот, я думаю, тебя надует!
И он засмеялся. Горбун задрожал.
– Да она еще не моя невеста! – сказал он задыхающимся голосом.
– Ну, мне все равно! А вот, знаешь ли, что я тебе скажу? ты лучше достань мне денег,
– Хорошо, только проценты те же.
– Помилуй, брат, это чистое воровство, грабительство! – запальчиво возразил молодой человек.
– Как угодно! – равнодушно отвечал горбун.
– Ну, так и быть, обрабатывай!
И молодой человек пошел прочь, но тотчас же обернулся к горбуну и крикнул:
– Ты мне адрес ее принеси!
– Я уж вам сказал, – с бешенством отвечал горбун, – что она не такая… – Как ты глуп сегодня с своей недоступной красавицей!
Они разошлись.
Прибежав домой, Полинька собрала письма горбуна, зажгла свечу и начала их жечь. Пламя быстро охватило тонкие листки; Полинька с отвращением кинула их и, сердито затоптав черный пепел, по которому бегали огненные искры, гордо подняла голову, как будто победив своего врага.
С того дня она не решалась выходить со двора одна. Время шло, а новых писем от горбуна не было, и Полинька уже начинала думать, что он забыл о ней, как вдруг опять принесли письмо. Обманутая адресом, надписанным незнакомой рукой, она распечатала и прочла его. Оно состояло из нескольких строк:
"Близкие вам люди находятся в очень затруднительном положении. Вы, верно, догадываетесь, кто? Срок по заемному письму в очень значительную сумму окончился. Если вы принимаете участие в них, то доставьте мне случай вас видеть. При свидании вы узнаете все в подробности. Ваш и пр.
Борис Добротин."
Полинька испугалась и хотела тотчас бежать к Надежде Сергеевне, но страх встретиться с горбуном остановил ее; она решилась подождать башмачника, которого не было дома, и просить его проводить ее. Зная хорошо жизнь Кирпичова, его беспечность, расточительность, она не могла не поверить письму горбуна, и беспокойство ее с каждой минутой возрастало. Она уже решилась было писать к горбуну, чтоб он пришел к ней, но одумалась. Дождь, шедший весь день, к вечеру полил сильней. Полинька прислушивалась к его однообразному шуму, к унылому вою ветра, и волнение ее усиливалось. А башмачника все нет! Она не знала, что делать.
Вошла хозяйка и подала записку: Надежда Сергеевна просила Полиньку приехать тотчас же к ней. Это окончательно убедило ее, что горбун прав.
– Возьмите мне извозчика, – сказала Полинька хозяйке, спеша одеться.
– На что вам извозчика? ведь карета за вами прислана.
– Неужели? – радостно вскрикнула Полинька, но тотчас же прибавила печально: – Боже мой! не случилось ли чего?
– Ишь, дождь как льет, точно из ведра! – заметила хозяйка, протирая запотевшее стекло.
– Потрудитесь запереть мою комнату, а ключ положите на вторую ступеньку; я, может, поздно приеду, – торопливо сказала Полинька и вышла.
Проводив ее глазами, хозяйка начала все обнюхивать и рассматривать.
– Поздно приду! – ворчала она. – Добрые люди уж спать теперь ложатся, а она в гости едет.
Полинька вышла за калитку. На улице было темно и сыро.
– Сюда, барыня, сюда! – крикнул извозчик, открывая дверцы кареты.
– Кто тебя прислал?
– Кто? – запинаясь, повторил извозчик. – Да кирпичовский артельщик нанимал.
– А! ну, так скорее, скорее!
И Полинька кинулась в карету, горя нетерпением видеть Надежду Сергеевну.
Извозчик лениво захлопнул дверцу; четвероместная карета медленно двинулась. Сырой и душный воздух, скопившийся в ней, неприятно подействовал на Полиньку. Унылый вой ветра теперь еще яснее слышался ей, а дождь громко барабанил в крышу кареты и неистово стучал в стекла, будто негодуя, зачем их не отворят. Мысли Полиньки были печальны: положение Кирпичовой представлялось ей в мрачных красках. Она жалась в угол кареты и плотнее куталась в свой бурнус.
Вдруг в карете послышался легкий шорох.
Сильный страх охватил Полиньку. Она прислушивалась, с усилием всматривалась, – наконец стала храбриться, старалась отвлечь свое внимание, даже начала тихонько петь; но карету сильно тряхнуло, и что-то живое зашевелилось в ней.
Полинька с ужасом кинулась к окну, отворила его и закричала извозчику:
– Стой!!
Но слабый голос ее был заглушен воем ветра и стуком колес. Дождь хлестал ей в лицо, ветер срывал с нее шляпку… Полинька отшатнулась в глубину кареты и снова тот же шорох явственнее прежнего послышался ей.
Ни жива ни мертва, села она на свое место, и кровь хлынула ей в голову, сердце замерло: против нее в темноте сверкали два глаза, неподвижно устремленные на нее.
В одну минуту в уме испуганной девушки мелькнула тысяча предположений. Не вор ли? но что за мысль забраться в карету? и что у нее взять? разве один бурнус?.. "Что же это такое?" – в ужасе спрашивала себя Полинька, не сводя глаз с угла кареты, где продолжали сверкать неподвижно устремленные на нее глаза.
Или это призрак, порожденный ее расстроенным воображением?
Страх всё сильней овладевал ею, и, наконец, она бросилась к дверце кареты и торопилась открыть ее; но дрожащие руки плохо повиновались ей, силы изменяли…
Карета быстро катилась по мостовой с страшным стуком, блестящие глаза стали все ближе и ближе подвигаться к Полиньке.
– Кто тут? кто тут? – закричала она диким голосом.
Ответа не было. Полинька кинулась к другой дверце и пыталась отворить ее. Все было напрасно: ручка вертелась, а дверца не уступала, как будто была заколочена.
– Боже мой! боже мой! – в отчаянии повторяла Полинька и, закрыв лицо руками, заплакала. Глухие рыдания раздавались в карете.
И вдруг тихий, дрожащий голос спросил:
– О чем вы плачете?
– Борис Антоныч! – вскрикнула Полинька. Она не ошиблась: то был действительно горбун.
– О чем вы так горько плачете? – более твердым голосом повторил он. – Зачем вы здесь? – в ужасе спросила Полинька.
– Мне нужно вас видеть! Отчего вы мне не отвечали на мою сегодняшнюю записку? – строго спросил горбун, приближаясь к Полиньке.
– Выпустите меня ради бога, выпустите! – отчаянно кричала она, мешаясь в карете.
– Одно слово! – умоляющим голосом сказал горбун.
– Я не хочу вас слушать, выпустите меня! – продолжала кричать Полинька, зажимая себе уши.
– Палагея Ивановна, неужели…
Горбун не успел договорить своей мысли, как Полинька кинулись к окну и, высунувшись из него, кричала:
– Стой! спасите, спасите!
– Палагея Ивановна! что вы делаете? успокойтесь!
И горбун с силою оттащил ее от окна, потом пошарил в углу кареты, и в ту же минуту карета остановилась.
Горбун отворил дверцы и, отбросив подножку, сошел вниз, но на последней ступеньке остановился и, повернувшись к Полиньке, сказал:
– Я вижу, что вы решились меня убить своим безрассудным поведением. Вы мне не даете слова сказать вам в мое оправдание. Но вы теперь ошиблись. Я употребил средство даже неприличное в мои лета: я спрятался, в карете… не затем, чтоб оправдываться… я хотел с вами говорить о деле очень важном, где наши отношения были бы совершенно в стороне. И вы жестоко меня обидели… Вы меня выгнали, Палагея Ивановна! смотрите, не раскайтесь!
Горбун спрыгнул и стал проворно захлопывать ступеньки.
Полинька испугалась. Голос горбуна звучал такой искренностью… и он сам так покорен… между тем, что же будет с Надеждой Сергеевной?
И бедная девушка машинально произнесла:
– Борис Антоныч!
Как ни был слаб ее голос, горбун расслышал его; в одну, секунду он очутился опять в карете против Полиньки и спросил ее:
– Что вам угодно?
Но быстрота, с какою вскочил он в карету, поразила Полиньку, и в новом испуге она отвечала:
– Я вас не звала!
Горбун заскрежетал зубами и, быстро выпрыгнув из кареты, угрожающим голосом сказал:
– Прощайте… может быть, навсегда!
Потом он засмеялся по-своему – тихим ироническим смехом, с силой захлопнул дверцу кареты и дико закричал кучеру: