суток? По ощущениям сейчас — вечный рассвет. И времени будто нет вовсе.
Оглядываюсь, чтобы понять — в помещении только я.
Где я?
Лаборатория?
Полуразрушенная комната с огромными часами… И я, кажется начинаю вспоминать…
Вспоминаю…
Хватаюсь за грудь, и там, где прежде была дыра, вижу, что рубашка цела и крови нет…
Но как же?! Я помню обжигающий выстрел, моя кровь…
Моя Нина!
Она была рядом тогда! Так, где же я? Что это за место? Я умер?
Оглядываюсь и не вижу никого, я здесь один… И по ощущениям, будто бы вовсе один…
Поднимаюсь быстро и осознаю — это старая башня с часами. А я в бывшем распределительном центре… Только вот… Помещение выглядит иначе: как старая лаборатория с картинок…
Все выглядит по-иному, а не так, когда все произошло.
Где был я, Нина… я помню ее прохладные руки на своих… Она видела мой последний миг… Она была рядом… она сказала мне…
Но как же?
Виктор… Он не воспользовался артефактом?
Я оглядываюсь и вижу многочисленные приборы, состоящие из резиновых труб и стеклянных колб. В центре — где располагаются часы — распределительный механизм. Все работает. Механизмы движутся. Мир осязаем.
Я в мире Полутонов…
Делаю шаг вперед, но словно плыву в пространстве, картинка меняется, будто кто-то перелистывает кадр. Такое бывает в осознанном сне, и я пока не научился им управлять.
Я понимаю, что не мертв… Но и не в своем мире. Возможно, это предсмертная агония… Но мир очень осязаем, он реален. И я должен действовать.
Вспоминаю слова профессора Рунольфа, сказанные мне перед выходом с ярмарки. Слова о том, что мир Полутонов создан разумно, в нем нет ничего хаотичного. Что нужно искать подсказки… И, что Аспену удалось оставить в нем «ключи» хотя бы для некоторых «дверей».
Я смогу выбраться?
Оглядываю помещение и вижу перед собой дверь. Ее точно никогда не было в башне. В моем мире, вернее, в той башне из моего мира, вместо этой двери была стена…
Получается, это одна из так называемых «дверей». В буквальном смысле «дверей», о которых намекал Рунольф. Он все знал?
Я дергаю ручку. Заперто. Что там говорил Рунольф? Искать ключи? Как они выглядят?
Я осматриваю помещение, залитое светло-бежевым светом. Главный механизм распределительного центра — огромные часы, идут хаотично, стрелки движутся друг к другу и расходятся… Оглядываю механизм… Здесь, определенно, нужен Марк, любой… И старший и младший, нужны оба…
Подхожу к рубильникам. Наугад дергаю один. Часовая стрелка начинает идти в нужную сторону. Дергаю второй — она останавливается. Третий рычаг — двигается минутная, четвертый — она останавливается.
Наша встреча произошла в полночь. Поэтому решаю выставить нужное время, дергая рычаги.
Часы бьют полночь. И я поворачиваю голову в сторону щелчка двери. Неужели!
Медленно иду к ней. Картинка при движении рассекается, расплываясь по боковым полям зрения, так, что я вижу только ручку двери, которую поворачиваю.
Темнота резко сменяется серым зимним пейзажем. Я оглядываюсь и понимаю… что стою на поле?
Белый снег. Он освещен, но источника света нет, я вижу белое покрывало и очертание темного леса вдали.
А еще я вижу заледеневшее озеро. Вижу…
Девушку. Она идет по льду, в одном светлом платье. Черные волосы рассыпаны по плечам, это… Эмили?
— Эмили! — кричу ей и бегу к ней.
Но она не слышит и не видит меня. Она продолжает идти. А я не могу до нее добежать, я будто топчусь на месте, едва ли приблизившись. Вижу, как трещит лед под ее поступью, но Эмили этого не видит.
— Эмили! Стой! — кричу ей, но она не слышит. Я не могу добраться до нее, пространство не движется, не меняется.
Но следом, вижу человека, он бежит за ней.
— Виктор? — говорю я, спрашивая себя же.
Это, действительно, Виктор, я поностью уверен в этом. Он направляется к Эмили. Но почему они здесь?
Миг, и лед трескается, Эмили не успевает отбежать и проваливается под лед. В следующий момент, вижу, как Виктор ныряет вслед за ней.
Метель усиливается, закрывая мне обзор. Я прикрываю лицо краем плаща, ветер сильный, но холода я не чувствую. Обернувшись, вижу, среди белого плена иную картинку — островок.
Этот островок — неестественно сконструированный дом. Невозможная картинка. Дом несоразмерно выныривает из текстуры снежного поля.
Я захожу внутрь помещения, и передо мной предстает чей-то кабинет. Много рукописей. Книги. Приборы. Все выглядит заброшенным.
Не успеваю осмотреть помещение, как слышу звонок. Телефон. Я определенно понимаю и знаю, что это телефон. Поднимаю трубку, осторожно подношу к уху…
— Я не знаю услышишь ли ты мои слова, — хриплый мужской голос, — я и хочу, чтобы ты их услышала, но, одновременно, боюсь…
— Кто вы? Вы меня слышите? — говорю я в трубку, но голос на другой стороне молчит…
— Мне бы хотелось верить, что у тебя все хорошо… — тяжелый вздох, — но разбивается сердце, понимая, что я тебя никогда не увижу… и что ты никогда не узнаешь, как я любил тебя… как я пытался все исправить…
— Кто вы? — кричу громко в трубку, но кажется, тот человек на другом конце провода, меня не слышит… и даже эти слова говорит вовсе не мне… Может он не понимает?
— У меня все получилось, Эмили, я узнал это сегодня… — опять тяжелый вздох, — но цена была слишком высока… И я наказан тем, что никогда не увижу тебя и не услышу твой голос…
— Александр Аспен? — на меня снисходит понимание, — Это вы? — спрашиваю я, но знаю ответ. Как и знаю, что мне никто не ответит на мой вопрос. Этот телефонный разговор на самом деле — послание. И не мне…
— Времени мало… Я уже не могу ничего исправить… — говорит уже быстро, и голос немного удаляется от трубки, будто бы он оглядывался по сторонам, когда говорил, — Если ты слышишь меня… я надеюсь, что ты не слышишь… но если ты в мире Полутонов, незамедлительно возвращайся назад. Тебе нельзя там быть! Только не тебе! Ищи «воронки», — посторонний звук слышится на заднем плане, — Эмили, знай, твой отец любил тебя, как и твоя мать… — говорит впопыхах, судорожно сглатывая, — Берегись того человека, ты поймешь кого… — гудки, Аспен недоговорил, но перед сбросом звонка, я успеваю услышать другой голос на заднем фоне…
Воронки. Нужно искать некие «воронки». Это порталы в наш мир?
Аспен смог приручить мир Полутонов. Он оставил послание. Для Эмили. Но она здесь. Была… Или нет. Я видел ее издали. И, кажется, у нее не было шрамов на лице. И