Увлечённый рукопашным боем, он не заметил, как со стороны налетел на него ещё один янычар, и вражеская сабля со всего размаха опустилась на его темя.
— Ох! — вскрикнул он глухо и повалился наземь.
Ян Кульчек ничем не мог помочь другу: тот уже не дышал. Лежал навзничь, худой, белолицый, с мёртвыми невидящими глазами.
Когда пал последний янычар из прорвавшихся в город, чех склонился над другом и пальцами закрыл его веки. Долго и горестно глядел на лицо Якоба, а у самого из глаз катились слезы.
В это время ему на плечо легла чья-то рука. Он поднял голову — рядом с ним стоял генерал.
— Молодец, паренёк! Я видел, как ты дрался… Но впредь я запрещаю тебе рисковать жизнью! Ты мне нужен для другого дела. Понял?
— Понял, господин генерал.
Кульчек выпрямился, вложил шпагу в ножны. Вытер разорванным рукавом закопчённое, забрызганное кровью лицо и только теперь почувствовал, как у него пересохло во рту и как дрожат от длительного напряжения руки.
5
Это была ужасная ночь. Давно стихла пушечная канонада, умолкли мушкеты, не слышно было жуткого рёва распалённых атакой воинов. Но все это сменилось душераздирающими криками умирающих, стонами и мольбой, руганью и проклятиями раненых, лежащих вперемешку с убитыми вокруг города.
Никто не мог спать — ни венцы в своих домах, ни турки в шатрах.
Утром Штаремберг послал к Кара-Мустафе офицера — передать, что австрийцы прекратят огонь до тех пор, пока не будут вынесены раненые и похоронены убитые.
Несколько дней над Веной стояла полная тишина, воздух был насыщен трупным смрадом. Обе стороны не сделали ни единого выстрела. Турецкие похоронные команды беспрепятственно уносили раненых и тех, кто уже отошёл в «райские сады аллаха». И только когда во рвах не осталось ни одного трупа, в турецком лагере раздался сигнальный выстрел гаубицы, оповещая, что затишье закончилось. С этой минуты начался ежедневный обстрел валов и бастионов.
Штаремберг ждал нового штурма, с тревогой осматривал поредевшие отряды защитников столицы. Но турки вели себя спокойно. И это удивляло старого генерала. Почему Кара-Мустафа не наступает? Что он задумал? Ведёт подкопы и закладывает мины под валы? Или выжидает удобное время, чтобы застать врасплох?
Генерал не спал, ходил ночами по валам и в тишине прислушивался — не доносятся ли глухие удары ломов и лопат? А может, роют только днём, когда взрывы сотрясают землю?
В одну из таких бессонных ночей Ян Кульчек привёл к нему Кульчицкого.
Усадив обоих молодых людей за стол и велев ординарцу развернуть карту, Штаремберг с нетерпением спросил:
— Ну что там? Рассказывай! Видел Карла Лотарингского?
— Герцог внимательно выслушал мой рассказ о положении в Вене и просил заверить вас, генерал, что ни на минуту не забывает об осаждённой столице, — ответил Кульчицкий. — Он ждёт короля Яна Собеского с поляками. Вот-вот должны прибыть франконцы. Как только все силы объединятся, они сразу же выступят против Кара-Мустафы и снимут осаду с Вены. Так уверяет герцог Лотарингский.
Штаремберг слушал, не пропуская ни слова, тревога и озабоченность не оставляли его лица.
— Меня очень беспокоит то, что в городе лютует поветрие. Мы каждый день хороним умерших. Болезнь забирает больше, чем война…
— Я сообщил и об этом… Герцог просил напомнить вашему превосходительству, что мор и болезни — всегдашние спутники войны и в особенности осады. Но, несмотря ни на что, нужно держаться. Вену сдавать нельзя!
— Мы и не думаем об этом! — воскликнул губернатор. — Одного не могу понять: почему Кара-Мустафа, зная о нашем тяжёлом положении, не штурмует? Что он замышляет? Подкопов как будто не ведёт.
Кульчицкий разгладил свои маленькие, недавно подстриженные усы.
— Герр генерал, Кара-Мустафа не ожидал такого отпора с вашей стороны во время первого и второго штурмов. Потери у турок огромны! В лагере тоже много больных. Нарастает недовольство. Военачальники начинают ссориться и препираться. Поэтому великий визирь, учитывая все это, принял новое решение…
— Какое?
— Он решил уморить осаждённых голодом.
— У нас достаточно припасов. Думаю, ему известно об этом.
— Чего не сделает голод, довершат болезни… Кроме того, сераскер возлагает большие надежды на подкопы и мины. Турки искусные мастера в таких делах.
— Я знаю. Но сейчас не слышно, чтобы где-либо подбирались.
— Роют, господин генерал. Со стороны Леопольдштадта ведутся два подкопа. Из Пратера — один. Там удобно: сады подходят вплотную к валу — землю можно выносить незаметно. Следите внимательно на этих участках! Не исключено, что и в других местах…
— Спасибо, друг. — Генерал поднялся из-за стола и пожал Кульчицкому руку. — Это очень важно. Мы сделаем все возможное, чтобы продержаться как можно дольше. Но если осада затянется, мы погибнем. Вся наша надежда на быстрый приход короля и немецких князей.
6
Ян Собеский, на которого возлагал такие большие надежды губернатор Вены Штаремберг, прибыл в лагерь Карла Лотарингского лишь в конце августа, приведя с собой смехотворно малое войско — четыре тысячи всадников.
Король был невероятно зол. Ещё бы! Такой срам претерпеть! Как только он вспоминал события последних месяцев, кровь бросалась ему в голову и заливала краской стыда его одутловатое, обрюзгшее лицо. Окаянные магнаты! Они все же настояли на своём — не дали на поход ни единого злотого! К июлю его собственными усилиями было собрано и экипировано четыре тысячи кварцяной конницы — гусаров. Кроме них, стоило брать в расчёт лишь две тысячи жолнеров. Остальные — несколько тысяч пехотинцев, которых так просил Леопольд, — просто срамотища! Не воины, а сплошная деревенщина — польские, галицкие и белорусские холопы. В свитках, в белых полотняных рубахах, некоторые даже в лаптях! Неизвестно, смогут ли они стрелять из мушкетов. Артиллерия — одно название! Всего двадцать восемь пушек! И это в то время, когда у Кара-Мустафы, как говорят, пушек около тысячи, а на стенах столицы Леопольда — двести!
Какой позор! Вот до чего довели интриги магнатов и их зависть! Каждый стремится стать королём, а для величия и славы отчизны жалеет дать лишний злотый! Проклятье!
Когда в Тарнову Гуру от императора Леопольда прибыл генерал Караффа и захотел увидеть войско, готовящееся к походу под Вену, нечего было и показывать. Собескому пришлось укрыть в соседних сёлах и горе-пехоту, и злосчастную артиллерию… На плацу продефилировала только кавалерия, которой генерал остался доволен. Он просил выступить с нею немедленно — через Венгрию, чтобы по дороге усмирить, восставших против австрийского гнёта венгров.