class="p1">– То есть?
– У тебя размер сорок два, и такой же отпечаток обуви найден в лесу возле твоего дома. И на почве возле тех сосен в Гомсруде тоже сорок второй.
– Это нам что-то дает?
– У нас есть кое-какие фотографии, гипсовые слепки, – ответил Марр, – но не думаю, что наш преступник настолько глуп, чтобы на двойное убийство напяливать ботинки индивидуального пошива.
– Послушай, малыш, я понимаю, для тебя это все удар ниже пояса – но поверь, ты первый, кому я позвоню, если у нас что-нибудь проклюнется, – сказал Хэнсон. – Мы опрашивали и перепроверяли соседей Чампайна. Никто не помнит, чтобы у него на подъездной дорожке или на улице перед домом стояли другие машины, кроме его «Понтиака», который он всегда держал в гараже. Мы сняли отпечатки с каждого дюйма его лачуги. Но, за вычетом отпечатков Чампайна и его сынка, твоих и пленниц, – детектив покачал головой, – мы пока в тупике.
– Скоро что-нибудь да проявится, – сказал Марр. – Погиб полицейский, и хотя мы одинаково стараемся раскрывать все убийства, но это уж слишком близко к дому. И если тебе от этого легче, то когда мы его поймаем – а мы это сделаем, – то пятьдесят на пятьдесят его вынесут вперед ногами.
– И здесь задействованы не только мы, – добавил Хэнсон. Эти двое объединились, чтобы поднять мне настроение. – Если ты видел заголовки, то этот во всех передовицах. Мы работаем с полицией Лансинга, с их детективами. Свою помощь предложило даже ФБР, их чикагское отделение.
– Конечно, все эти парняги – кучка мудозвонов, – оговорился Марр, – но они дают нам пользоваться их базой данных.
– А нельзя сделать фоторобот? – поинтересовался я.
Марр, подумав, сказал:
– Фоторобот, малыш? Белый мужчина между тридцатью и – на основе того, что мы видели и как все было им проделано – шестьюдесятью. Лично я склоняюсь к последнему: мне самому пятьдесят пять, и я был бы чертовски хорошим серийщиком, если б захотел. Наш парень, кажется, среднего роста и среднего веса; черт возьми, у него даже средний размер обуви.
– Пятьдесят на пятьдесят, что он служил в армии, исходя из умения так пользоваться и пистолетом, и ножом.
– И хитрый, сучара, – продолжал Марр. – Глянь, как он свел все кусочки в единое целое, чтобы заманить тебя в Гомсруд. Я бы даже не исключал, что он закончил колледж – просто так, забавы ради.
Я промолчал.
– А главное, убивать для него легко и просто, – подвел резюме Хэнсон.
– Это точно, – согласился Марр, – как два пальца об асфальт.
– Есть такое распространенное заблуждение, что среди афроамериканцев не бывает серийных убийц, – задумчиво произнес Хэнсон, меняя тему. – Но это неправда – мы тоже те еще…
Насчет детектива Хэнсона я, оказывается, был прав. Он уже три года как разведен, и после того как я немного рассказал о своем семейном положении, он посмотрел на меня и вынес вердикт:
– Если разрыва не хочешь ты сам, твоя рана никогда не заживет.
Тревог у меня и так уже было хоть отбавляй; оставалось надеяться, что Хэнсон говорит больше для себя, чем для меня.
От детектива Хэнсона я утаивал, пожалуй, одно (мы с ним сблизились, но все же я не очень хорошо его знал) – это что он уже состоял в несколько ином браке. Связь, которую он имел со своим партнером, была ощутимой. Если кто-нибудь противостоял детективу Марру, ему предстояло держать удар Хэнсона, ну а если кто-то связывался с Хэнсоном… то, само собой, наоборот.
Для меня это такое же четкое определение брака, как и любое другое.
Я понимал, что своими вечерними визитами и новостями детективы стараются поднять мне настроение, и мне нравилось наблюдать, как они подначивают и подтрунивают друг над дружкой. Так что если я в ближайшие недели не окажусь по ту сторону травы, то, видимо, партнеры делают свою работу хорошо.
– Имейте в виду, я здорово на вас обоих выбешусь, если стану сюжетом в документалке на Эн-би-си или каком-нибудь кабельном канале, – сказал я. – Типа, «после рекламы мы вернемся и расскажем вам, где нашлись обугленные останки Мейсона Райда».
Марр, ухмыльнувшись, успокоил:
– Не волнуйся, на камеру мы будем говорить о тебе только хорошее.
– «Жаль, что убийца тайно ехал за нами от станции до конспиративной квартиры Райда, – голосом диктора провещал Хэнсон. – В ретроспективе мы поступили бы иначе».
Марр с той же ухмылкой спросил:
– Когда же сюда нагрянут твои друзья-копы и что им, черт возьми, понадобилось от нас?
Поскольку вся нагрузка моей левой руки была перераспределена, часы у меня были на правом запястье. Я посмотрел на циферблат и сказал:
– С минуты на минуту. Киппи кое-что собрала и хотела состыковать это дело с вами.
Конечно, это было не все – далеко не все, – но мне хотелось этих своих подельников дождаться и вместе с ними обсудить, какие предпринять шаги.
Конспиративная квартира меня попросту доканывала.
Если у меня спускает колесо, я его меняю. Протекает крыша – я ее чиню. Если моя собака ловит серийного убийцу и сама оказывается среди приговоренных, я делаю все возможное, чтобы ее спасти. Но все эти ожидания-выжидания сводили меня с ума. Это решительно не для меня: днями слоняться без дела, изнывать на диване и подсаживаться на дневные мыльные оперы, хрупая леденчики. Это не в моей ДНК. Где-то я читал, что акулы должны пребывать в постоянном движении, иначе им смерть. И я начинаю понимать, что они в себе чувствуют.
За каких-нибудь пятнадцать минут я перешел от отрицания к принятию. Смирился с тем, что некий незнакомец – хладнокровный убийца – хочет моей смерти; пусть и не совсем там, где я себе по жизни намечал. Но я преодолел принятие и теперь перешел к финальной фазе своего… чего? Раздраженного «что-я-могу-сделать»?
Конечно, психиатры могут настаивать, что я никогда не разлучался с фазой гнева, но, не желая спорить с Американской психиатрической ассоциацией, скажу, что и «гнев», и «что мне делать» привели нас к истинной цели сегодняшней встречи.
– Ты что-то все время гримасничаешь, малыш, – заметил Хэнсон. – Как твоя рука?
После инцидента в Гомсруд-парке прошло пять дней, и мое обезболивание теперь сводилось к парацетамолу и пивку.
– Да ничего, заживает помаленьку. Вот бы месяц мелькнул за секунду…
– Ты только скажи – я посмотрю, можно ли из шкафчика для улик умыкнуть немного фентанила[41].
– Приятно слышать.
– Серьезно, малыш. Ты выглядишь так, будто все твои собаки поубегали из дома, – сказал Хэнсон. – Мы можем что-нибудь сделать, чтоб тебя подбодрить?
Я поглядел на него и ответил:
– Пепперони с черными оливками.