Вот так мы, крестьяне с семьями и я, сидели, словно в приемной чародея. И говорили об оливковом масле. Я, в надежде навести мосты между Старым и Новым Светом, заговорила об Америке, заметив, что медики рекомендуют оливковое масло «экстра вирджин» для снижения вредного холестерина в крови.
Все до единого уставились на меня едва ли не с жалостью, и я смущенно забормотала, что, по мнению американцев, вся «средиземноморская диета», «составленная из свежайших фруктов и овощей, сложных углеводов, пресноводной и морской рыбы и минимального количества мяса — щедро залитых свежевыжатым оливковым маслом и простым красным вином, — многие американские доктора считают ее самой здоровой в мире».
Слушатели мялись и переглядывались, но я упрямо продолжала:
— Конечно, всем известно, что такое питание предотвращает сердечные заболевания и ожирение, выгоняет свободные радикалы и продлевает жизнь. — Однако никто уже даже не притворялся, что слушает. Я чувствовала себя так, словно вздумала объяснять в раздевалке тренажерного зала, что поднятие тяжестей наращивает мускулатуру.
Хозяин жома, подходя, услышал обрывки моего лепета.
— Ah, signora. Magari se tutto mondo era d'accordo con noi. Ax, синьора, как бы я хотел, чтобы весь мир согласился с нами. Здесь тоже люди умирают от инфарктов, но чаще всего в своих постелях и далеко на десятом десятке.
Слушатели захихикали.
— Но, я вижу, вы знакомы с оливковым маслом.
Рука у меня машинально потянулась к лицу. Неужели остались предательские пятна от вчерашнего ужина?
— No, по, signora, — успокоил меня старший из присутствующих, — Пятен нет. Он имеет в виду вашу кожу. У нее, как мы здесь говорим, pelle di luna, лунный блеск. Ваша кожа светится. Е abbastanza commune qui, это довольно обычное дело у здешних крестьянок. Этот свет оттого, что они всю жизнь едят оливковое масло. Но разве в Америке есть оливковое масло?
— Да, есть, по большей части привозное из средиземноморских стран, но я, к сожалению, не ела его всю жизнь. Зато с ранней молодости умывала им лицо.
Смиренное откровение о тайнах моего туалета воодушевило всех. В теплом, винном, дымном углу у огня прозвучали шесть или семь рассказов. Повесть о бабушке, у которой лицо до самой смерти было нежнее попки младенца, перебила история о прабабке, носившей шляпу от солнца, умывавшей лицо оливковым маслом и розовой водой и скончавшейся в возрасте 110 лет через день после того, как на мессе ее кто-то принял за ее же внучку. Я купалась в этих историях и сочла, что вправе вставить слово и от себя.
— А еще я делаю тесто из грубой кукурузной муки с оливковым маслом, накладываю на лицо и декольте как маску, а потом стираю.
Вокруг зашумели, на меня посыпались новые gesti di bellezza, приемы красоты, как сказала одна из женщин. Чуть ли не каждый, включая мужчин, предлагал самый тайный, самый эффективный, самый древний рецепт для ухода за лицом и телом.
Один требовал накладывать на кожу кожицу только что выжатых винных виноградин и оставлять их на час. Двенадцать дней подряд. Мне это показалось разумным, поскольку альфа-гидроксикислота, химический аналог фруктовой кислоты, удаляет мертвые клетки и используется для осветления и омоложения кожи. Однако в этом предписании содержались и дополнительные требования: те же двенадцать дней питаться только белым виноградом. Есть винный виноград, пить минеральную воду, отдыхать в постели. Детоксикация и очищение организма. И не только кожи. Мне кричали, что какая-то роскошная клиника в Альто-Адиже на границе с Австрией берет за курс такого лечения плюс ежедневный массаж в течение часа 10 000 долларов в неделю. Люди качали головами.
Я внимательно прислушивалась к рецептам вечной молодости. Все они были забавны и поучительны, но один сразу завоевал мое сердце. Некий господин, представившийся как «доступный вдовец» восьмидесяти восьми лет, рассказал о своей матери:
— Она прижимала к груди двухкилограммовый хлеб и отрезала ломти, все приближая нож к груди и подвергая серьезному риску источник пищи моего новорожденного брата. Отрезанные ломти окунала в свежее ослиное молоко. А когда они пропитывались молоком, брала все это в постель, ложилась плашмя, устраивалась поудобнее и накладывала размокший хлеб на лицо и на глаза, прикрывая затем льняным полотенчиком. Так она отдыхала до вечера, лежа в закрытой ставнями комнате, неподвижно, как мертвая, и поднималась только когда подходило время готовить ужин. Она проделывала это всегда, когда у нее наступали месячные, но это я, конечно, понял много позже, когда она передала свой рецепт моей жене. Я довольно скоро установил связь между ослиным молоком и недельной холодностью жены.
— И что, красивая у них была кожа?
— Красивее не бывает, сказал бы я. Ангельские лица, хотя нрав и не ангельский.
Истинность обоих утверждений подтвердили единогласно.
Проведя часок у огня, я попросила кого-то меня подвезти и вернулась к Фернандо около пяти часов. И застала его в той же позиции, что и оставила. Он прочно обосновался у камина. Никакого гриппа у него и в помине не было. Обычный кашель курильщика, драматизированный меланхолией. Венецианский принц, взбунтовавшийся против зимы, раскинулся на софе, обмотав шею тонким шарфом с бахромой и закутавшись в красное шелковое одеяло. Как же он ненавидел холод! А ведь темное время только начиналось, впереди еще не меньше четырех месяцев. Но я не сомневалась, что все будет хорошо. Разве не так сказала мне Флори?
— Tutto andra bene, Chou-Chou, tutto andro molto bene! Все будет хорошо, очень хорошо, вот увидишь!
Она не бывала у нас уже шесть или семь недель, с тех пор, как что-то случилось в семье, на которую она работала. Она теперь всю неделю оставалась в Читта делла Пьеве, только на несколько часов возвращалась домой присмотреть за хозяйством. Я ее ни разу не видела. По словам Барлоццо, она заскакивала совсем ненадолго, занятая делами той семьи. Я завела обыкновение оставлять ей записки в ее почтовом ящике. Через день-другой они исчезали, но она ни разу не ответила. Я по ней соскучилась.
За три дня мы начисто обобрали оливки в роще. Каждая трудовая вахта длилась не больше пары часов в день, поскольку вокруг всегда сновала целая армия помощников, забиравшихся на деревья, чтобы забрать полные корзины, пересыпающих оливки в большие пластмассовые чаны для перевозки, выбиравших случайно попавшие веточки и листья. Я, отбыв свое на дереве, не уходила из рощи, а бегала вместе с остальными и около трех, когда работа заканчивалась, ехала на тракторе к frantoio. Пару раз заглядывал Барлоццо, но сам не собирал оливок и даже не особенно помогал. Пожимал руки, обнимал, расспрашивал о семейных делах, растирал оливки между пальцами, раскусывал, катал во рту, одобрительно кивал, изгибая поджатые губы уголками вниз — универсальная итальянская мина знатока. Я наблюдала за его вельможными посещениями, видела, как оживают люди вокруг него. И все же чувствовала в нем какую-то мрачность. Кто-то из женщин спросил о Флори: