Кстати, в народных сказках сохранились отзвуки тех обрядов. Помните, читатель, сказку о Коньке-Горбунке? Там герою предлагалось искупаться в кипятке и молоке, чтобы потом омолодиться и стать красавцем и богатырем. Герой инициацию прошел, а вот его враг — царь сварился.
К чему мы упоминаем этот пример? А к тому, что в 1970-х годах ХХ века японские медики нашли комплексный метод борьбы с раковыми заболеваниями и в придачу со многими другими.
Этот метод заключался в том, что у больного повышали температуру до сорока с небольшим градусов. То есть, немного не доходя до предела, за которым следуют смертельные для организма изменения. И выдерживали такое состояние в течении семидесяти двух часов (то есть трое суток подряд). После этого в организме не оставалось раковых клеток. Да и вообще большинства клеток больных и неполноценных. Организм больного резко омолаживался и оздоравливался. Все болезни, даже самые тяжелые, оставались в прошлом. Почему этот метод не получил распространения? Правильно. Потому, что очень многие такой процедуры не выдерживали и умирали.
Но нечто подобное описывается во всех обрядах инициации. Человек, выдержавший эти обряды, становится «заново рожденным», получает долгую молодость и понимание многих истин (поймешь тут многие истины, находясь трое суток на грани смерти!).
Такое вот подтверждение древнейших легенд.
Поэтому мы со всей серьезностью рекомендуем читателю отнестись и к морали сказки о заколдованном лесе. Ибо очень похоже, что в этом сказочном сюжете в наиболее общем виде зашифрована рекомендация поведения в острых кризисных ситуациях, в которых надо не оборачиваться и не оглядываться, не отвлекаться на любые, даже самые, казалось бы, опасные вызовы, а упорно идти вперед, видя перед собой только одно — желаемый исход разразившегося кризиса.
2. Разъяснения позиций
В теории управления социально-экономическими системами существует одно интересное правило, сформулированное известным специалистом Р. Акоффом. Смысл этого правила состоит в том, что обычно существуют решения практически любой проблемы. Почему же их не находят? Да потому, что неправильно формулируют проблему. И невольно обставляют возможное решение разными условиями, которые совершенно не имеют отношения к сути проблемы. Найти решение, выполняя эти условия, невозможно. А вот если отбросить их, решение сразу становится простым.
Один из таких примеров: как из шести спичек сложить четыре равнобедренных треугольника? Подавляющее большинство сразу принимает ограничение, нигде в условиях задачи не упомянутое — сложить на плоскости. Ничего не получится. От этого ограничения надо отказаться. И построить из шести спичек трехгранную пирамиду, состоящую из четырех равнобедренных треугольников.
Вот так — отказаться от ограничений и найти решение. Это общее правило выработки прорывных стратегий. И все великие полководцы и великие управленцы именно такой методе следовали. Напомним, например, о Суворове у Кинбруна. Коса перекрыта мощными укреплениями, которые не преодолеть. Как быть? А просто обойти эти укрепления по мелководью. Мелководье-то вокруг этих могучих укреплений не перекрыто ничем. И кто сказал, что наступать по воде нельзя?
Попробуем следовать этому правилу и мы. И увидим, что в отношении к грядущему кризису теоретики и идеологи Русского движения, как правило, ставят любые цели, кроме самих целей этого движения. Они изначально загоняют себя в тупики ограничений.
В самом деле, что мы ждем от развития событий, чего хотим достичь? Разумеется, сохранения русского народа. Во-первых, чисто физического сохранения, сохранения его генофонда. Во-вторых, сохранения уникального исторического и цивилизационного опыта русского народа, который состоит в том, что русский народ сумел создать уникальную цивилизацию — цивилизацию, продемонстрировавшую свою жизнеспособность в самых тяжелых климатических (Россия — самая холодная страна в мире) и политических условиях (Россия — самая антинародная среди стран белого мира по отношению к собственному государствообразующему народу страна в мире). Таким образом, русский народ, если бы смог избавиться от двух этих напастей, продемонстрировал бы чудеса цивилизационного и социального взлета.
Похоже, что глобальное потепление волею Богов избавляет нас от напасти холода (заметим, кстати, что скотское российское государство, подписав и ратифицировав Киотский протокол, и здесь готово «бороться» с тем, что для русского народа является несомненным благом).
А кризис и развал России избавляет русский народ от напасти этого государственного монстра, терроризирующего русский народ веками в угоду любым инородцам. Не поленимся напомнить, что это именно так. Так было веками. Царь Николай I говорил: «У меня нет русских и нерусских. У меня есть верноподданные и скверноподданные» и хвастался маркизу де Кюстрину тем, что среди очередной партии пажей (фактически, кандидатов на будущие высшие придворные должности) только двое русских. При этом — курьезно — там было и двое китайцев. Вот так: китайцев столько же, сколько русских. Ну и чем отличается от покойного императора господин Путин, сказавший, что те, кто говорят «Россия для русских» — или идиоты, или провокаторы»? Ничем. Все та же антирусская политика России. Если Россия не для русских, то на кой черт она русским нужна?!
Поэтому сохранение России совершенно безразлично русскому националисту. И это сохранение не должно служить ограничивающим условием при разработке стратегии оптимального для русского народа выхода из кризиса.
Между тем, чем же озабочено подавляющее большинство так называемых «патриотов»? Сохранением России. Подчеркнем: не русского народа, а российского государства. Налицо явная подмена понятий. Но мы повторим, что на эту подмену не купимся и будем формулировать наши цели прямо и откровенно. Мы хотим, чтобы русский народ вышел из кризиса окрепшим, чтобы русский народ был сохранен любой ценой и как этногенетическая единица, и как цивилизационная ячейка.
А вот сохранение российского государства не является для нас ни целью, ни ограничением в достижении заявленных целей. И именно с этой позиции рассмотрим, в чем суть грядущего кризиса. И ответим: в системном саморазрушении изжившей себя российской многонациональной бюрократической государственности.
Каковы возможные его исходы?
Первый: разрушение этой государственности, а потом ее новая самосборка на еще меньших территориях, с еще меньшими ресурсами и возможностями, но с сохранением «преемственности». Так выжила РФ, пережив крах СССР. Это не решение задач кризиса, а сохранение болезни в хронической форме, сохранение предпосылок для новых кризисов уже в ближайшее время.
Второй: полное разрушение построссийского пространства и использование его всеми теми, кто будет к этому способен. Это аналог физической смерти этой государственной системы.
Третий: разрушение российской государственности и сборка на ее месте государственности русской, мононациональной, открытой для цивилизационного развития и самых современных тенденций общественного управления.
В этой книге мы не стесняемся в формулировках и говорим то, что считаем верным, а не то, что нравится или не нравится кому-то. Поэтому сразу коснемся второго варианта. Он не столь однозначен, как может показаться с первого взгляда. Согласитесь, есть разница между судьбой регионов, перешедших под власть какой-нибудь Чечни, или регионов, перешедших под власть Эстонии.
Автор еще не встречал вменяемых русских, готовых жить под властью Чечни. Но тех семьдесят процентов псковичей из Печерского района, которые получили эстонские паспорта, вероятно не тревожит перспектива, не меняя места жительства, оказаться в шенгенской зоне.
Автор знает, о чем говорит. И готов напомнить, что две трети русских в Прибалтике в конце 1980-х были страстными приверженцами отделения стран Балтии от СССР. Да, потом представители титульной элиты повели себя отнюдь не по-джентльменски по отношению к своим русским землякам. И это их стратегическая ошибка, которую, впрочем, они все же медленно, но исправляют.
И тем не менее среди русских Эстонии, Латвии и Литвы нет желающих переехать в РФ. Кстати, семьдесят процентов предпринимателей Латвии — русские.
Всего этого не скажешь, например, о русских Туркмении, превращенных в рабов местных зверообразных баев.
Так что, господа, как говорят на ТВ, «почувствуйте разницу». И если судьбой нам суждено оказаться в том исходе кризиса, который мы обозначили вторым, то это отнюдь не означает, что у нас не будет осмысленной стратегии в этом случае. В этом случае стратегия вполне понятная — интегрировать как можно больше кусков построссийского пространства в Европу, а не в Азию. Иные оппоненты тут же завопят, что сама Европа тонет в волнах нашествия «дикого мяса» (и применят, кстати, для эмоционального усиления именно этот наш не совсем политкорректный термин). Однако прекратим истерику и уточним: какая Европа?