Читать интересную книгу Огненный пес - Жорж Бордонов

Волк больше не покидал дорога. Теперь он направлялся к Этанг-о-Дюку и Плоэрмелю. Господин де Катрелис припоминал эти места.

— Сегодня должен быть базарный день в Плоэрмеле, — прокричал он доезжачему.

— И даже большая ярмарка, хозяин! Но из-за скверной погоды, быть может…

В последний раз волк замедлил бег, оглянувшись на горло Батара, который сразу же трусливо метнулся в сторону. Удар кнута, и Батар побежал быстрее. В том месте, где дорога, прижатая к краю леса прудом, превращалась в узкую ленточку, он сделал едва уловимый поворот. Лед на пруду был достаточно прочен для того, чтобы выдержать свору, но только не лошадей. Господин де Катрелис догадался о намерениях волка, пришпорил Жемчужину, и точным ударом кнута выгнал волка снова на дорогу. Все продолжилось без изменений за исключением того, что постепенно слабеющий темп погони вновь стал напоминать тот полупрогулочный бег наперегонки, с которого началось преследование.

* * *

Это был конец. Они приближались к Плоэрмелю, над белыми крышами которого возвышался ажурный шпиц колокольни. Несмотря на сомнения Сан-Шагрена насчет того, что ярмарка состоится, на подступах к городу и его улицах было полно народу. Волк не мог больше бежать. Его помятый хвост уже совершенно жалко, как-то по-нищенски свисал вниз. Шерсть на спине встала дыбом. Он предпринял последнюю попытку прорваться и, оскалив клыки, бросился по направлению к толпе.

— Ату! Ату! Труби Сан-Шагрен! Он там!

Какая поднялась суматоха! Одни рукоплескали Катрелису, другие испуганно удирали. Волк, решив, видно, что терять ему уже нечего, врезался прямо в середину стада волов, которое в ужасе всколыхнулось, как один организм, два или три лотка с грохотом опрокинулись, товар покатился по земле. Собаки и лошади неслись во весь опор за волком, а Сан-Шагрен трубил во всю силу своих легких, задрав подбородок до предельного градуса. Волк вновь появился на площади перед церковью, сделал по ней круг, собаки уже дышали ему в затылок. Он юркнул в переулок. Переулок заканчивался тупиком, упираясь в высокую, заросшую плющом стену. Он попытался ее преодолеть, но упал в воющую свору и, развернувшись спиной к стене, принял угрожающую позу. Собаки окружили его, но все же не решались напасть. Он смотрел на них сверкающим от ярой ненависти взглядом. Господин де Катрелис спустился с лошади. Взглянув в желтые глаза волка, он улыбнулся зловещей улыбкой.

— Труби «улюлю», доезжачий. Самое время!

Выставив рожок вперед как своего рода средство обороны, он с ножом в руке пошел на волка. Тот следил за его приближением, оставаясь неподвижным. Его раскосые глаза, круглые горящие зрачки отмечали каждое движение старого человека. Собаки, осмелев, вытянули к нему свои черные носы. Позади Сан-Шагрена, удвоившего свое рвение, собрались люди. Господин де Катрелис увидел поднявшуюся гребнем шерсть и словно обжегся, встретившись со взглядом, в котором совсем не было ненависти, но была… отчаявшаяся любовь. Это было мгновение истины, ибо, когда смерть вершит свой приговор, она не лжет. Сан-Шагрен трубил победу, правда, пока еще весьма призрачную, но песнь рожка звучала в мажоре, потому что ее главным смыслом было скорое возвращение домой. Женщины в чепчиках, мужчины в синих блузах и грубых сабо, дети — все жители городка спешили на площадь. Торговцы, не теряя времени, подбирали то, что упало, и пытались как-то восстановил порушенное. А два смертельных врага все стояли неподвижно друг перед другом, лицом к лицу. Это противостояние не кончится, казалось, никогда. Внезапно волк прыгнул на грудь старика, но его клыки, стукнувшись о спираль рожка, заскрежетали по меди. Нож человека, блеснув, как молния, вонзился в его бок по самую рукоятку. Зверь ослабил хватку и начал падать, но медленно, если уместно такое сравнение, то можно сказать, что с достоинством; и наконец вытянулся на мощеной мостовой. Несколько капель крови, как редкие драгоценные камни, мерцали на его клыках. Большие желтые глаза неотрывно смотрели на господина де Катрелиса, и была в этом взгляде безмерная усталость, а сквозь нее просвечивала все та же необъяснимая, невероятная любовь к Врагу… И вот смерть решила, что пора и ей вмешаться в странные отношения этих двух существ: старика не от мира сего и волка, бывшего поистине королем среди себе подобных, смерть решила, что она покажет им, кто сильнее, и набросила на эти нестерпимо желтые глаза зверя свою серую вуаль — они погасли.

Когда Сан-Шагрен перестал трубить, площадь заполнилась рукоплесканиями, они перемешивались с поздравительными возгласами: в воздух полетели шляпы и чепчики. И только один господин де Катрелис был совершенно чужд этого всеобщего восторга, сосредоточенно рассматривая свой продырявленный и помятый рожок.

— Он больше не сможет служить мне, — проговорил он наконец так, словно речь шла о живом существе. — Жаль! Эта был старинный рожок!

— Что он сказал? — спросили из толпы. — Да замолчите же вы все!

Маркиз не стал повторять предыдущую фразу, а произнес другое:

— Так будет лучше.

И собаки тоже выражали свое нетерпение.

— Доезжачий, — обратился маркиз к Сан-Шагрену, — не заставляй их ждать. Добыча еще теплая. Они ее заслужили. Но не забудь отрезать голову и правую переднюю лапу. Потому что эту голову я хочу сохранить себе на память.

Сан-Шагрен засуетился. Он действовал, как всегда, умело, и меньше, чем за минуту, шкура была снята. И вот уже большой, старый волк превратился в окровавленную мешанину из костей, мяса и внутренностей. Свора ринулась на нее с гордым лаем.

Господин де Катрелис отвернулся. Удовлетворения, которое он обычно испытывал после каждой победы над зверем, на этот раз он не испытывал. Работа была закончена, поручение выполнено — вот и все. Он ощущал себя не как охотник, а скорее как рабочий, который после тяжелого дня спешит домой. И вдруг у него появилось новое чувство: он ощутил себя очень старым, ему остро захотелось лечь в постель и забыться сном без сновидений.

Кто-то прокладывал путь в толпе. Судя по люстриновым рукавам, пенсне и рединготу, это был какой-то административный чиновник. Он пришел сказать, что власти Плоэрмеля ждут господина де Катрелиса в мэрии для выражения ему благодарности и, конечно, для «вручения ему официального знака общественного признания».

Господин де Катрелис ответил:

— Пусть господа меня извинят, но я очень спешу. У меня много дел дома. К тому же я не одет для подобного случая.

Он сел на Жемчужину. Толпа почтительно расступилась перед ним.

23

Было три часа пополудни, когда он прибыл на мельницу. Валери бросилась ему навстречу, но, заметив синеватую бледность на его лице, темные круги под глазами, сложила на груди свои большие красные руки и запричитала:

— Боже мой, разве такое возможно? А где Сан-Шагрен?

— Или кормит собак, или пьет в кабачке.

Господин де Катрелис говорил едва слышно, он почти лежал на гриве Жемчужины.

— Но сможет он привести собак?

— Лошадь ему поможет… А ты помоги мне слезть. Я очень устал, «истинно говорю», — нашел он в себе мужество пошутить.

— По крайней мере, вы ели хоть что-нибудь, хозяин?

— Последний раз мы ели вчера вечером.

— Откуда вы добираетесь?

— Из Плоэрмеля, моя добрая Валери. Я рассчитался с «Дьяволом» прямо посреди ярмарки, при всем народе. Ты представляешь себе эту картину?

— И они не накормили вас даже завтраком?

— Пойдем быстрее, не то я рухну прямо здесь.

И он наверняка упал бы, если бы она не обхватила его рукой. Голова его покачивалась, временами почти ложилась на плечо служанки. И вдруг он резко выпрямился, словно обрел прежнюю свою уверенность.

Входя в гостиную-кухню-столовую, он так сильно сжал ее руку, что она взмолилась, едва не закричав:

— Вы сделаете из меня отбивную, хозяин!

«А я, — рассказывала она позже, — только поджала губы. Подумайте только, добрые люди: я посчитала, что он заслуживает жалости. Он был совсем синий, ну как мертвец, которого собираются положить в гроб!»

Господин де Катрелис между тем смог добраться до кресла и даже сесть в него.

— Займись Жемчужиной, — тяжело дыша, сказал он Валери.

Его глаза неотрывно следили за тем, как кружится снег за оконными рамами.

— Я подогрею вам пинту старого вина с десятью кусочками сахара, это быстро поставит вас на ноги. А кобыла может и подождать.

— Нет! Она вспотела и устала. Делай то, что я говорю.

Как всегда, она повиновалась, не переставая ворчать. И когда была уже на пороге, он сказал:

— Пусть она пройдет перед моим окном.

— Зачем, господин?

— Затем, что я хочу ее видеть.

Жемчужина почти уткнулась своими ноздрями в запотевающее от ее дыхания оконное стекло. Ее черные скулы, огромные, полные нежной преданности горящие глаза, косматая голова, тонкие, острые уши постепенно отступали в глубину тумана и наконец растворились за покрывающимся инеем стеклом. Господин де Катрелис печально опустил голову, еще глубже погрузившись в свое кресло. Дрова дымили, потрескивая. Было холодно даже рядом с камином. Однако струйка пота пробежала по его спине между лопатками. Сердце билось так редко и тихо, что он почти не чувствовал его. Господин де Катрелис скользнул рукой себе под рубашку, ища то место, где оно обычно пульсировало. Стол, загроможденный всякой утварью, казалось, начал приподниматься. На полпути между закопченными балками потолка и мощеным полом он остановился, покачиваясь. Медленно стали клонить к полу свои треугольные спинки плетеные стулья. Подобно лодке, поднятой морским приливом, начало покачиваться кресло, в котором он сидел, и господин де Катрелис судорожно вцепился в подлокотники. Дверь и стены перед его глазами теперь танцевали жигу.