так, чтобы зашить рану, но как бы я ни старался, не мог дотянуться.
— Черт, — выплюнул я, собираясь сорвать эту чертову штуку со своей руки, когда почувствовал, как маленькая ладонь накрыла мою собственную.
Я поднял взгляд. 152-ая стояла передо мной. Ее голубые глаза были огромными, нервно смотря на меня сверху вниз. Ее рука вздрогнула, когда коснулась моей, и я почувствовал, как дрожат ее пальцы. Ее лицо раскраснелось. Сделав глубокий вдох, с силой, которую я никогда не мог себе представить, она взяла иглу из моей руки. Молча обошла то место, где я сидел. Присаживаясь рядом, она наклонилась к моей ране и начала зашивать кожу. Я наблюдал за ее руками, которые работали быстро и нежно. Когда я перевел взгляд на ее лицо, меня бросило в жар.
Она не была шлюхой. И я почувствовал, как у меня свело живот, когда я подумал о том, что она принадлежит Господину. Но она не была его. Он не заслуживал ее.
Я ощутил теплую воду, стекающую по руке. 152-ая промывала рану, над которой работала, рану, которую только что зашивала. Ее прикосновение было таким легким, что казалось, будто его совсем не было.
Не поднимая глаз, она перешла к ране на моем плече и начала зашивать ее. Я не мог вымолвить ни слова, наблюдая за ней. Мой пульс грохотал в ушах, кровь бешено неслась по венам. У меня никогда не было такого с женщиной. Такой близости. Чувствовать все эти странные вещи. Это мысль вызвала во мне отвращение. Но в этом не было ничего отталкивающего.
Когда 152-ая дошла до середины раны, ее нижняя губа начала дрожать. Я не знал почему, но внезапно почувствовал холод. Тогда слеза скатилась по ее щеке и капнула ей на руку. Я потянулся к ее руке и остановил ее работу своим запястьем.
Я хотел, чтобы она посмотрела на меня. Когда она наконец это сделала, то прошептала:
— Мне не нравятся твои раны. — Она поднесла руку к груди. — У меня болит здесь от того, что больно тебе. — Она моргнула, ее длинные ресницы коснулись верхней части щеки. — Что ты ранен из-за меня. — Она отвернулась. — Я сделала тебя слабым. Твой самый большой страх сбылся.
Я не знал, что сказать. Мне не нравилось видеть ее плачущей. Моя рука сжималась и разжималась. Я поднял ее, борясь с инстинктом остановиться, и положил ей на щеку. 152-ая застыла под моим прикосновением.
Я собирался отдернуть руку, чувствуя так много боли от того, что она не хотела бы, чтобы моя рука касалась ее кожи. Но как только моя рука стала опускаться, то она быстро подняла свою руку и положила ее поверх моей. Она удержала ее на том месте, куда я дотронулся.
Я дышал, и она дышала в унисон, пока мы оставались неподвижными в этот момент. Когда ее глаза встретились с моими, она произнесла:
— Я стала причиной твоего падения. Я шлюха и заставила тебя подчиниться.
Прочистив свое горло, я прохрипел:
— Ты нечто большее, чем обычная шлюха. Ты нечто большее, чем какая-то мона. — Я покачал головой. — Мы все такие. Все мы рабы.
— Рабы? — спросила она, ее милое личико сморщилось в замешательстве.
— Монеби, бойцы, чири. Все мы под контролем Господина.
Она кивнула в ответ на мои слова, но я видел, что она все еще не понимала.
— Мы похожи, — в итоге сказала она, и мое сердце растаяло, когда на ее губах появилась легкая улыбка. Улыбка. То, что я редко видел, но что давалось так свободно.
— Да, — прошептал я в ответ.
— Его чемпион и его шлюха. — На этот раз ее голос дрожал от печали. — Не свободные.
Не свободные.
152-ая вздохнула, и, прищурив глаза, продолжила:
— Я… я думаю, что хотела бы быть свободной, — ее рука соскользнула с груди и прижалась к моей. Мою кожу покалывало от ее прикосновения. — А ты? — спросила она, — ты бы тоже хотел быть свободным?
Я задумался над ее вопросом. Я никогда раньше не желал для себя свободы. Никогда не верил в то, что однажды стану свободным. Никогда не желал этого.
— 901-ый? — настаивала она.
Что-то в том, как она назвала мой номер, вызвало всплеск раздражения в крови. Рука 152-ой слегка коснулась моей татуировки, и она спросила снова:
— Хотел бы?
Используя свою свободную руку, я положил ее поверх ее руки, которая находилась на моей груди. Ее полные губы слегка приоткрылись, и она судорожно втянула воздух.
— Как тебя зовут? — спросил я, наблюдая, как бледнеют ее щеки.
— Мое имя?
Я наблюдал за ней, пока она напряженно думала. Когда ее плечи поникли, я понял, что она не знает ответа.
— Я не могу вспомнить, — тихо сказала она, — я не знаю своего имени.
— Как и я, — ответил я. — Знаю, что русский и думаю, что мне около двадцати четырех лет.
Она вскинула голову и взволнованно проговорила:
— Мне двадцать один.
Когда я смотрел на ее слегка растянувшиеся в улыбке губы, настенный светильник на дальней стене окружал ее голову ореолом; она выглядела идеально.
— Примерно одного возраста.
Ее щеки покрыл румянец, и она опустила глаза. Когда она вновь подняла их, ее лицо снова стало серьезным. Взгляд блуждал по моим порезам, ссадинам и синякам.
— Ты спас меня, — прошептала она. — Ты спас меня от смерти.
Я стиснул зубы от облегчения в ее тоне.
— Не мог поступить иначе. Видел тебя в руках того охранника…
Я сделал паузу, чтобы поднять голову и провести кончиком пальца по едва заметному следу от ножа на ее горле.
— Я видел, как его нож создавал эту отметину. Видел в глазах Господина, что он отдаст приказ перерезать тебе горло.
Я замер, но вздохнув, признался:
— Я не мог этого допустить. — Я снова постучал над сердцем. — Здесь. Здесь слишком больно.
152-ая никак не отреагировала на то, что я сказал. Она не двигалась. На минуту я поверил, что она искренне желала, чтобы я дал ей умереть. Затем она придвинулась на коленках ближе ко мне и, наклонившись вперед, прижала свои губы к моему лбу. Мое дыхание участилось.
Ее неповторимый аромат донесся до моего носа, наполнив легкие. Я с трудом удержался, чтобы не протянуть к