Эйдорф листал коллекцию уголовников с двойным чувством. Как обыватель, он подобных людей боялся и сторонился, но прикажут завтра — как миленький станет им помогать. Он все последнее время старался убедить себя, что независим и самостоятелен, что он партнер в деле, из которого в любой момент может выйти, но где-то глубоко в душе знал, еще там, в Германии, что связан по рукам, что договор с дьяволом не может быть наполовину. А люди, с которыми столкнула его судьба, были страшными людьми. Сейчас, перелистывая страницы со зверскими рожами, Генрих осознал это совершенно отчетливо. Но, возвращаясь мысленно назад, он каждый раз склонялся к тому, что выбора у него не было. Призрачный шанс удачи был единственным, что могло спасти его семью от нищеты. Видит Бог, он старался найти другой выход, не чурался любой работы, но в Герма нии было слишком много безработных: и своих, и приезжих.
— Бу-бу-бу…
Какой-то новый звук отвлек герра Эйдорфа от грустных мыслей. Он прислушался и понял, что кто-то бубнит в коридоре… нет, за перегородкой. Он ведь находился в кабинете, где новой стеной поделили между кабинетами окно. Господам чекистам действительно сперва нужно обучить своих инженеров, а потом уже заниматься страной. Разговор в таком помещении не утаишь, тем более что маловоспитанные люди, работающие здесь, говорят громко. Понятно, что Валерию Михайловичу они не компания. Несмотря на разницу взглядов, Эйдорф находил в Мещерякове много общего и привязался к нему за эти месяцы. Профессор надеялся, что новоиспеченный инженер испытывает к нему такие же чувства. Если он не обманулся, то Валерий окажет ему услугу, за которую Эйдорф с ним уже рассчитался. Может быть, когда-нибудь Мещеряков узнает об этом и оценит…
Профессор оставил альбом, подошел к перегородке и приложился ухом.
— …невозможно! Я буду настаивать на том, чтобы к нам прислали обученный отряд чоновцев и как можно раньше, — раздраженно говорил, кажется, хозяин соседнего кабинета — Яков Цыганков.
— Настаивай, если хочешь, но решение республиканского ЧК уже есть и менять его не станут. Там, знаешь, тоже не лопухи сидят и глядят подальше нас с тобой, — возражал другой знакомый голос.
— Ксанка, как ты не понимаешь, что покончить с бурнашами — это первоочередная задача и для Киева тоже. Здесь уголь, а налаживать его добычу, когда по округе гуляет банда атамана, совершенно невозможно. Хорошей охраны мы не обеспечим, а каждый удачный налет принесет миллионные убытки.
— А ты думаешь, Данька им все это не сообщал?
— Где это видано: присылать только мобилизованных, необстрелянных бойцов! — возмущался Яшка. — Что мы будем с ними делать?
— У нас есть полигон в двадцати верстах, придется устроить им курс молодого бойца, — сказала Ксанка. — Кстати, ты первый кандидат в учителя по рукопашному бою и верховой езде.
— Вот еще…
— Да не переживай, Яшенька, всем нам придется красноармейцев учить, людей-то не хватает.
— А как же город?
— Ничего, пару-тройку дней без нас постоит. Выдвинемся ночью — никто не узнает.
— Данька не говорил, когда пришлют этих желторотиков?..
— Через месяц или…
За дверью послышались шаги, и профессор метнулся к столу. Ларионов застал его низко склонившим голову над последним альбомом. Голоса за перегородкой продолжали бубнить, но разобрать уже ничего не возможно.
— Как успехи?
Эйдорф отодвинул фотографии и потер якобы уставшие глаза.
— Ничего. Мне очень жалько.
— Мне тоже, — сказал Даниил, занимая место за столом. — Скажите, пожалуйста, товарищ Эйдорф, а как вам платят за работу у нас? Сейчас у вас есть деньги, валюта?
— Есть немного, — сказал профессор, — но это не такой сумма, чтобы за ней охотиться. Может, люди думайт, что фсе иностранцы богатые, но это не ферно. Фаши нэпманы очень богаче. Ф Германии сейчас бедная жизнь, мой контракт есть нефелик. Полофину денег я получил аванс, они остались в Германия, для мой семья. А здесь я получай рубли по курсу. Это достаточно на еду и платье. И фсе, уферяю фас.
— Хорошо, хорошо, я понял, — сказал Даниил. — Не исключено, что на преступников произвел впечатление ваш костюм, они решили, что раз иностранец — то богатый.
— Нет, нет, — затряс головой профессор, — не богат.
— В конце концов раз они больше не появлялись, может, они поняли свою ошибку?
— Я бы желал знать это тфердо.
— Я бы тоже… — заметил Ларионов. — Спасибо, профессор, больше вопросов у меня пока нет, до свидания.
Эйдорф пожал руку чекисту и вышел. По крайней мере визит в ЧК прошел не бесполезно, подумал немец.
Как ни странно, Данька тоже на это надеялся.
15
На удивление, немецкая встречающая делегация оказалась еще больше, чем родные советские. Видимо, поглазеть на большевиков из России при шли все, кто знал о приезде группы инженеров-стажеров. Хорошо, что ни немецкой угольной компании, ни советской стороне громкая огласка была не нужна. Зато речь главного толстого высокого немца была короче, чем у незабвенного декана Пискунова.
Группу вывели с перрона, рассадили по автомобилям и отвезли в тихую гостиницу на окраине Кельна. Валера с Юлей держались вместе, хоть и не забывали глазеть по сторонам на достопримечательности. Чистый город с аккуратными домиками, ухоженные газончики — все казалось чуть декоративным. Только брусчатка выглядела родной и знакомой. Правда, Кельнский собор декорацией никак не назовешь — слишком огромен и величественен. Но, как атеисту, Мещерякову не нравилось, что громада собора возвышается над жизнью простых людей.
Вообще-то, проезжая по Германии, они уже попривыкли к местным мирным пейзажам, но кое-где еще встречались и следы войны, кончившейся почти десятилетие назад.
— А сколько нам предстоит отстроить! — говорил Валерка, с горечью вспоминая, что на родине до сих пор горят хаты и гуляют всякие банды.
— Валера, мы же не народные комиссары за всю страну думать, лучше давай всерьез займемся нашими проблемами.
— У нас нет никаких проблем, Юленька, — обнимал ее за плечи Мещеряков.
— Есть, — твердо говорила девушка. — Я беспокоюсь об этом письме. Его надо выбросить.
— Я обещал Эйдорфу, что обязательно передам.
— Почему он его не послал по почте?
— Он сказал, что это очень важно.
— У немца контракт заканчивается через три месяца. Верни ему конверт нераспечатанным, через месяц после нашего возвращения Эйдорф сам отвезет его в Германию.
— Что за страхи, Юля, ты же знаешь Генриха, что тут опасного?
— Почему на конверте две фамилии?