Читать интересную книгу Повелитель императоров - Гай Кей

Криспин громко рассмеялся, и те, кто слушал спор, стоя рядом с ним, с любопытством посмотрели на него. Криспин превратил смех в кашель и снова посмотрел в дальний конец комнаты. Рот Ширин застыл в улыбке. Их взгляды встретились через плечо худого бледного секретаря. Взгляд Ширин был убийственным. Он вовсе не сулил наслаждения, ни плотского, ни, духовного. Криспин с опозданием понял, что Пертений, должно быть, сильно пьян. Это его тоже позабавило. Секретарь Леонта обычно владел собой лучше всех.

Все равно Ширин справится, решил он. Все это очень забавно, собственно говоря. Он поднял руку и приветливо помахал танцовщице, а потом снова повернулся к спорящим.

Они с дочерью Зотика достигли понимания, основанного на его способности слышать птицу и на том, что он рассказал ей о Линон. Она спросила его тогда, в тот холодный осенний день, — кажется, это было так давно — означает ли то, как он поступил с птицей, что она тоже должна отпустить Данис таким же образом. На это он не смог ответить. Последовало молчание, которое Криспин понял, а потом услышал, как птица тихо сказала у него в голове: «Если мне это надоест, я тебе скажу. Обещаю. Если это произойдет, отнеси меня назад».

Криспин тогда содрогнулся, вспомнив поляну, где Линон отдала свою душу и спасла им жизнь в тумане полумира. Отнести одну из птиц алхимика назад в Древнюю Чащу было бы непростым делом, но он ни тогда, ни потом ничего об этом не сказал.

Даже когда Ширин пришло письмо от Мартиниана и она послала за Криспином в Святилище. Он пришел и прочел письмо. По-видимому, Зотик оставил инструкции своему старому другу: если он не вернется из неожиданного осеннего путешествия к середине зимы или не пришлет весточку, Мартиниан должен действовать так, словно он умер, и разделить наследство алхимика в соответствии с оставленными распоряжениями. О слугах он позаботился, некоторые названные им предметы и документы сожгли.

Дом неподалеку от Варены и все, что в нем осталось, он оставил своей дочери Ширин, чтобы она распорядилась им так, как сочтет нужным.

— Почему он это сделал? Что мне делать с домом в Батиаре, во имя Джада? — воскликнула девушка, обращаясь к Криспину. Они сидели в ее гостиной, а птица лежала на сундуке у очага.

Она была сбита с толку и расстроена. Криспин знал, что она никогда в жизни не встречалась с отцом. И не была его единственным ребенком.

— Продай его, — посоветовал он. — Мартиниан для тебя это сделает. Он самый честный человек в мире.

— Почему отец оставил дом мне? — спросила она. Криспин пожал плечами:

— Я его совсем не знал.

— Почему они считают, что он умер? Куда он отправился?

Ему казалось, что он знает ответ на этот вопрос. Это была не сложная головоломка, но, зная ответ, жить было не легче. Мартиниан писал, что Зотик внезапно отправился поздней осенью в путешествие в Саврадию. Криспин раньше написал алхимику о Линон и описал ему то, что случилось на поляне, в осторожных выражениях, намеками.

Зотик должен был понять, что произошло, и даже больше, чем понял Криспин. Он был совершенно уверен, куда отправился отец Ширин. И с большой вероятностью мог предположить, что случилось, когда он туда добрался.

Он не стал рассказывать об этом девушке. Унес эти непростые мысли на зимний холод и под косой дождь, а потом вечером хорошенько напился в «Спине», а после — в более тихой таверне. Приставленные к нему стражники следовали за ним, охраняя ценного императорского художника-мозаичника от возможных опасностей. От опасностей этого мира. Существуют и другие опасности. Вино не произвело того эффекта, которого он ожидал. Воспоминанию о «зубире», о его темной громадной туше, по-видимому, навсегда суждено остаться с ним.

Сама Ширин возвращала ему душевное равновесие. Он пришел к этой мысли в течение зимы. Он представлял себе ее смех, быстрые, как у колибри, движения, а ее ум и щедрость были необычными для столь прославленной женщины. Она даже не могла выйти из дома в Город без наемных телохранителей, которые отгоняли от нее поклонников.

Оказалось — и он узнал об этом только сегодня, — что у танцовщицы завязались какие-то отношения с Гизеллой, молодой царицей антов. Он понятия не имел, когда это началось. Они ему, разумеется, ничего не сказали. Женщины, которых он здесь знал, были… непростыми.

Где-то в середине дня наступил такой момент, когда Криспин остро осознал присутствие в комнате четырех женщин, которые недавно установили с ним довольно близкие отношения: царица, танцовщица, замужняя аристократка… И та, которую он вызволил из рабства, сегодняшняя невеста.

Только одна Касия тронула его душу, подумал он, своей нежностью в ту ветреную, черную, полную ночных кошмаров ночь в Саврадии. От этого воспоминания ему стало не по себе. В ушах у него еще стоял стук ставня на ветру за окном, он помнил Иландру в своем сне и стоящего между ними «зубира», который затем исчез. Он проснулся и закричал, и Касия оказалась рядом с ним в постели в той холодной комнате, она звала его.

Он посмотрел на нее, только что ставшую женой его самого близкого здесь друга, а потом быстро отвел взгляд, когда увидел, что она тоже смотрит на него.

И это также было эхом другого обмена взглядами, в тот же день, но раньше, с другой женщиной.

В тот момент, когда Золотой Леонт разговаривал с Каруллом и гости ловили его слова, словно слова проповеди, Криспин не смог удержаться и взглянул на еще одну недавнюю новобрачную.

«Его награда» — так назвала себя Стилиана прошлой осенью в полумраке комнаты Криспина. Сейчас, слушая Леонта, Криспин кое-что понял, вспомнив откровенные слова стратига и его поведение в Аттенинском дворце в ту ночь, когда Криспин в первый раз явился туда. Леонт разговаривал с придворными с солдатской прямотой, а с солдатами и простыми гражданами — с благосклонностью придворного, и у него это очень хорошо получалось.

Это безупречное сочетание обаяния, благочестия и открытости захватило и удерживало внимание смешанного сборища, словно осажденную крепость. И тут Криспин заметил, что Стилиана Далейна смотрит на него и словно ждет, когда он посмотрит на нее.

Она слегка приподняла плечи, грациозно, словно хотела без слов сказать: «Теперь видишь? Я живу с этим совершенством в качестве украшения». И Криспин смог выдержать взгляд этих голубых глаз всего одну секунду, а потом вынужден был отвернуться.

Гизелла, его царица, пробыла так недолго, что даже не успела заметить его среди присутствующих, не то что снова разыграть якобы существующие между ними близкие отношения. Он дважды навещал ее за зиму — когда ему приказывали — в маленьком дворце у городских стен, и каждый раз царица вела себя по-царски холодно, равнодушно. Они не высказывали своих мыслей или догадок по поводу их страны и вторжения. Она еще не получила личной аудиенции у императора. Или у императрицы. Он видел, что ее нервирует эта жизнь почти без вестей из дома и без какой-либо возможности что-то сделать, чего-то добиться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});