Мухосранск и Урюпинск, оттого с ней совершенно невозможно было спорить.
-Марин, нужно во что бы то ни стало зацепиться в Москве. Понимаешь, во-
что-бы-то-ни-ста-ло! И самый лучший способ это …
-Подцепить богатого папика.
-Умничка, уразумела.
Как именно Ольга пыталась подцепить папика, я видеть не могла. Охота, по
выражению моей подруги, это дело сугубо индивидуальное, свидетели и
сочувствующие здесь ни к чему.
Вечером каждой пятницы Ольга надевала длинное бордовое платье
(«цвета страсти» - по ироничному выражению Иланы), небрежно накидывала на
плечи короткую норковую шубку (пять лет экономии) и выпархивала из квартиры в
ждущее у парадного такси. Она возвращалась в два, а то и три часа ночи, всегда
навеселе. Не снимая шубы, гремела крышками сковородок в поисках
завалявшейся котлетки и, не раздеваясь, валилась на свою кровать, не обращая
ни малейшего вниманья на ворчанье потревоженных Иланы и Жанны.
Наутро Жанна непременно спрашивала:
-Олька, подцепила папика?
В ответ звучало крепкое словцо, смысл которого сводился к следующему:
«Если б подцепила, в эту дыру, к вам не вернулась бы».
Я с юмором относилась к Ольгиным поискам, но так получилось, что папика
нашла себе именно я. Вернее, Он сам меня нашел.
Это был один из тех дней, что случаются лишь в конце августа: еще зелено
и пыльно, но солнечный ветер уже пахнет осенью. Впрочем, здесь почувствовать
запах осени было сложно: на громадной площадке (кажется, раньше это был
аэродром) расположились сотни, тысячи автомобилей. БМВ, Мерседесы,
Линкольны, Феррари, Доджи… Все, какие только существуют на свете, марки и
модели; новенькие и потрепанные, с аэрографией и без, всех возможных
расцветок. Рев моторов, взрывы петард, восторженные крики людей сливались
для меня в бензиновую какофонию. Я жалела, что согласилась поработать на
ежегодной выставке «АвтоЛэнд» и мысленно ругала Жанку, по чьей
рекомендации я здесь и очутилась. Работа заключалась в том, что, одетая в
бикини, я должна была привлекать внимание посетителей выставки к синему
«Мустангу» 64 года выпуска. Однако, как я успела заметить, посетителей
выставки больше занимали мои «буфера», нежели рифленый буфер раритетного
автомобиля. Парни и взрослые мужики дружно снимали меня на любительские
фотоаппараты и камеры мобильников - я злилась, но ничего поделать не могла.
С запахом бензина и назойливыми «папарацци» меня мирило солнце: кожу
прямо на глазах покрывал бронзовеющий загар. Я никогда не бывала на море:
бикини в новинку для меня, так же как и использование лосьона для загара,
который мне дала Жанна. Время от времени я заскакивала в палатку,
установленную за «Мустангом» и натирала руки, ноги, грудь прозрачным
молочком, приятно холодящим кожу.
В один из таких «заскоков», я услыхала:
-Эй, на палубе! Кто хозяин «Мустанга»?
Отставив в сторону бутылочку с лосьоном, я вылезла из палатки и увидела
Его.
Аккуратный ежик седых волос зрительно увеличивал и без того высокий
лоб, умные, другого слова не подберешь, слегка голубоватые глаза, смотрели на
меня внимательно и чуть-чуть насмешливо. На вид ему было не меньше
пятидесяти лет, но своей лощеностью он был красив. Крепкое, - с едва заметным
намеком на брюшко, - тело, плотно облегала короткая байкерская куртка с ярко-
красной надписью на груди «the night’s wolf»; узкие джинсы небрежно заправлены
в голенища дорогих ковбойских сапог. За спиной «волка ночи», как и положено,
стоял Harley&Davidson.
-Ау, девушка. Так кто хозяин «Мустанга»?
Он засмеялся бархатным смехом уверенного в завтрашнем дне человека.
Ровные зубы белее снега, почему-то заставили меня вспомнить мамин
фарфоровый сервиз, который она берегла как зеницу ока.
-Хозяина здесь нет, - сказала я, краснея (перед этим человеком мне было
стыдно стоять в бикини). – Но у меня есть его телефон, вы можете позвонить…
-Позвонить? Пожалуй, не стоит. Я куплю себе другой «Мустанг».
«Еще бы – чтобы он сам стал кому-то звонить!»
Он не уходил. Просто стоял и смотрел на меня, заставляя мое лицо пылать.
«Папарацци» с мобильными телефонами – сущие ангелы по сравнению с этим
рентгеновским взглядом. Мне показалось, что этот человек видит меня насквозь,
знает все обо мне. Тоскливое изюминское детство, школу, где только и разговоров
– «вот закончу, и уеду отсюда». Робкий - первый и последний - поцелуй с
одноклассником Вовкой на выпускном вечере, истерику матери, не желавшей
отпускать единственного ребенка в «порочную Москву», проваленные экзамены,
мошенническая работа в «Чистой Жизни».
Он спросил, как меня зовут. Я ответила.
-Игорь Матвеич, - представился он.
Игорь Матвеич… «Папик» - пришло на ум часто употребляемое Ольгой
словечко. Интересно, а Игорь Матвеич знает, что он – папик?
Он задал вопрос, нравится ли мне работать на «АвтоЛэнде», - я честно
ответила, что нет.
Игорь Матвеич помолчал, а потом вдруг сказал:
-Марина, ты не хочешь прокатиться со мной?
Внешне это выглядело легко и непринужденно, в полном соответствии с
имиджем волка ночи, но все же я уловила в его голосе едва ощутимое, - нет, не
дрожь, - колыханье.
Мгновение раздумья… Чего в нем было больше: страха (молодым
девушкам не следует куда-то ехать с незнакомым мужчиной), брезгливости
(несмотря на лоск богатства, Игорь Матвеич был стариком, и зубы у него были
фарфоровые), совестливости (все-таки, я была на работе)? Не знаю…
-Но мне нужно одеться… - проговорила я.
-Конечно, - засмеялся он. – Я подожду.
«Харлей» несся по вечернему шоссе, обгоняя автомобили. Сама скорость,
воплотившаяся в ветре, неслась навстречу мне, волосы развевались, хлестали по
щекам. Я вцепилась в спину Игоря Матвеича – от его куртки струился едва
уловимый аромат кожи, очень приятный. Радость, неуемное веселье переполняло
грудь так, что хотелось кричать. И я кричала.
-Йехууу!
Это была свобода, это был кайф, это была жизнь!
Впереди показался красный хвост пробки. Машины стояли намертво, их
водители проклинали на чем свет стоит черта, бога и мэра города. Но скоро их
внимание переключилось на «Харлея», ловко вальсирующего между стоящими
автомобилями, - мощный двигатель, низко сидящий байкер, девушка с
развевающимися волосами. И мне хотелось думать, вернее, я была уверена, что
это так, - вся пробка забыла о черте и мэре, и дружно принялась завидовать
волку ночи.
Затем, свернув по указателю «Рублево-Успенское шоссе», мы ели
гамбургеры в придорожном кафе, запивая их «натурино» - дорогущим
газированным напитком с натуральным соком и кусочками винограда и персика.
Заскочить в кафешку - эта идея пришла в голову мне - Игорь Матвеич
поддержал ее, но без энтузиазма. И гамбургер он ел осторожно, словно опасаясь
проглотить таракана.
Мы вышли из кафе, когда на небе зажглись первые звезды.
-Обожаю ездить по ночам, - крикнул Игорь Матвеич, повернув голову. –
Жаль только, что мы уже приехали.
«Харлей» замер у ворот высоченного забора из красного кирпича,
напоминающего кремлевскую стену. Игорь Матвеич посигналил, и ворота
отворились. Мы въехали во двор.
Замок с зубчатыми башнями темнел на фоне вечернего неба. Свет горел
лишь в одном из многочисленных окон. Мощеные дорожки бежали туда-сюда
вдоль клумб и статуй, теряясь в саду, светящемся китайскими фонариками. В
квадратном бассейне шевелилась темная вода, тени от нескольких лежаков были
длинны и изогнуты.
-Как прокатализь, Игой Матвеись?
Желтолицый пожилой мужчина с узкими щелочками глаз приблизился к
нам.
-Хорошо, Кейзуке. Лови!
Игорь Матвеич бросил ключи от «Харлея». Слуга их ловко поймал и
захихикал: «Кхи-кхи-кхи».
-Пойдем, Марина.
Мы двинулись по дорожке к дому.
-Кейзуке – японец? – шепнула я.
-Самый настоящий.
Вдруг Игорь Матвеич приостановился и … хлопнул в ладоши. Фонари – по
цепочке, один за другим, - стали вспыхивать перед нами, освещая ту или иную
часть двора. Черно-белый мир окрасился во все цвета радуги, приобрел плоть и
кровь! Голубая вода бассейна, зелень коротко постриженного газона, красные и
белые розы на клумбах, белизна и элегантные изгибы статуй, четкие линейки
дорожек, трогательная косолапость декоративных карликовых деревьев - все это
бросилось мне в глаза, через них просочилось в мозг, материализовало душу.