мне заведующий разработкой ЮЗа Славутского участка гражданин Логинов (я десятником служу) и спрашивает в служебном тоне, побрякивая цепочкой от часов:
— Как вы смели, уважаемый, жениться без моего ведома?
У меня даже язык отнялся. Помилуйте, что я — крепостной? Какое ему дело! Главное, что если б я истратил на женитьбу свои служебные часы или, скажем, напился с товарищами, опозорив профессиональный наш союз. А то я тихо и мирно вступил в брак, как имеет право всякий индивидуум на земном шаре. И мучает раздумье: а если моей жене придет в голову наделить меня потомством в размере одного ребенка — к Логинову бежать? Разрешите... А если октябрины? А если теща умрет? Имеет она право без Логинова?
Нет, гражданин, затоскуешь с таким заведующим.
Со слов десятника записал Михаил Б.
«Гудок». 12 августа 1924 г.
Пивной рассказ
Вагон-лавка киевского ТЕПЕО в течение четырех месяцев привозила только одно пиво.
Из письма корреспондента
Вагон-лавку на станции ждали с нетерпением и дождались. Она приехала, и железнодорожники кинулись к ней толпой.
— Сподобились...
Первое, что бросилось в глаза обитателям станции, — это лозунг на стене вагона:
«Неприличными словами не выражаться».
А под ним другой:
«Лицам в нетрезвом состоянии ничего не продается».
— Здорово! — изумились железнодорожники. — Ишь какие лозгуны пошли. Раньше все, бывало, писали: «Укрепляй кооперацию»... или, там: «Советская кооперация спасет, как ее... ситуацию, что ли...» Или еще что-нибудь ученое... А теперь просто.
— Стало быть, укрепили!
— И, значит, не выражаться матерным образом.
— Пивом, братцы, запахло!.. Не пойму, откуда?
— От Еремкина пахнет, он только что с мастером полдюжины раздавил.
Дверь вагона открылась, и выглянул гражданин кооперативного вида.
— Не напирайте, гражданчики, — попросил он, и от слов его ударила в воздухе столь приятная струя, что Еремкин вместо того, чтобы спросить: «Сапоги есть?» — спросил:
— Вобла есть?
— Как же-с, любительская, — радостно ответил коопспец.
— Ситцу мне бы.
— Ситцу, извиняюсь, нету.
— Сарпинка, может, есть?
— Сарпинки нету, извиняюсь.
— Бязь?
— Нету бязи, извиняюсь.
— Так что ж есть из материй?
— Пиво бархатное, черное.
— Хо-хо!.. Позвольте мне полдюжинки.
— Сапоги почем?
— Сапог, извините, нету... Чего-с?.. Керосин? Не держим. Газолин не держим. Вместо газолина могу предложить вам, тетушка, «Стеньку Разина» или «Красную Баварию».
— На что мне твой «Разин»! Мне для примуса.
— Для примусов ничего не держим.
— Что ж вы, черти полосатые!
— Попрошу вас, бабушка, не выражаться по матушке.
— Взять бы эту бутылку да по голове ваших кооператоров. Тут ждешь товару, а они пойла привезли...
— Пивка позвольте две дюжины.
— Горошку нет ли?
— Пивка!
— Пивка!
— Пивка!
— Пивка!
— Пивка!
— Пивка!
* * *
Вечером, когда станция утонула в пиве по маковку, единственно трезвый корреспондент сидел и при свете луны (в лампу нечего было налить) писал в «Гудок»:
«От имени служащих нашей станции М.-К.-Вор. ж. д. и косвенно от имени линии прошу «Гудок» понудить спящий учкпрофсож-5 и правление кооператива выехать на линию с продуктами. В противном случае в виде протеста выходим из добровольного членства кооперации».
Жирная луна сидела на небе, и казалось, что она тоже выпила и подмигивает...
Михаил Б.
«Гудок». 17 августа 1924 г.
Кривое зеркало. Три застенка
1
За 30 коп. Пытка сифилисом. Узкое помещение в недрах учреждений. Снаружи надпись: «Парикмахер». Внутри: «Мастера обеспечены предприятием и на чай не берут». «Берущий на чай недостоин быть членом профессионального союза».
Обеспечивающее предприятие состоит из засиженного мухами зеркала, банки с клоком ваты, пульверизатора и недоделанного привидения с лысиной, небритым лицом и хриплым голосом, живо свидетельствующим о совершенно свежем сифилисе.
Разговор начинает привидение:
— Вам что? Побрить?
— Да.
— Садитесь в кресло.
Из-за ситцевой занавески звук бритвы, шаркающей по ремню, и еще какие-то звуки, чрезвычайно напоминающие тихие плевки на этот ремень.
«Может быть, на мое счастье у него не сифилис. Может быть, он просто простудился?»
— Де... дерет бритва...
— Ну? Чего же ей драть...
Шарк... шарк... шарк...
— Ай! Что же вы мне ухо режете?!
— Прыщик у вас был, я его сковырнул.
— Йод есть у вас?
— Йоду нету, я вам камнем прижму. Шею брить?
— Не надо.
— Одеколону надо?
— Не надо.
— Пудры надо?
— Не надо.
— Что с волосами делать?
— Ничего, пожалуйста, с ними не делайте. Сколько с меня?
— 30 копеек.
— До свидания.
Ответа нет.
Двадцать дней побрившийся, ежедневно утром и вечером, подходит к зеркалу, подпирает щеку, смотрит. Нетерпеливо ждет сифилиса. Знакомых врачей останавливает, говорит:
— Что поделываете? Погода хорошая. А я, знаете, брился в нашей учрежденческой парикмахерской... Хе-хе... вы извините, что я беспокою. Сифилис не так начинается?
— Мм... это просто ссадина.
— Мерси. Вы извините... я, знаете ли, неврастеник.
— Просто он вам всю морду ободрал.
— Хи-хи. Да, ужасный мерзавец.
На 21-й день побрившийся успокаивается, начинает полнеть.
2
За 1 рубль. Пытка одеколоном. Четыре зеркала, восемь электрических ламп. Пудра, пульверизаторы, зеленый одеколон. Две плевательницы. В дверях беременная женщина в белом халате и с платяной щеткой в руках. Зеленого цвета председатель совета Каменев на первой странице журнала «Огонек». Иногда Каменева временно замещает Буденный или рабочий, бракующий пятаки на монетном дворе.
— Э-э... Долго ждать?
— Пожалте... Пять минут, не больше... Э, что прикажете?
— Побрейте, пожалуйста.
— Женя! При-бор. Из Москвы не уезжаете?
— Мм... нет.
— Бритва не беспокоит?
— Мм... нет, хорошо.
— Что-то давно не видно вас. Мы думали — вы на даче.
— Нет уж, какая тут дача. Денег нет.
— Хе-хе. Факт общего значения. Сами брились?
— Нет, тут меня один негодяй побрил...
— Хи-хи. То-то я смотрю... Лицо освежить?
— Ну, хорошо...
Фр... Фр... Фрр...
— Ух, ух! Жгучий у вас одеколон!
— В глаз попало. В глаз попадет, не дай бог! Пудру на все лицо?..
— Сколько с меня?
— 85 копеек... Женя. Почистить. Шарк... шарк...
«Десять или пятнадцать ей? А, черт с ними — 15, как раз рубль».
— До свидания!
— (Хор) До свиданьица!
3
За 3 руб. 50