Я была потрясена ужасной сценой в холле. Мадам Леконте лежала лицом вниз на мраморном полу, и мне с перепугу показалось, что решительно все вокруг залито кровью.
Из библиотеки вышел ее муж. «О, Господи, что за несчастный случай», — вскричал он, на мой взгляд, слишком театрально. Собрались слуги. Они глазели на неподвижное тело мадам. «Уходите. Убирайтесь отсюда», — закричал он на нас. Его взгляд был злым. Мы разбежались.
«Нечто ужасное», чего так боялась мадам Леконте, наконец произошло. Несмотря на то, что он назвал это несчастным случаем, в глубине души я знала, что он убил ее.
Бедняжку мадам похоронили на следующий же день. Сразу после похорон ее муж уехал в Париж, чтобы поговорить с юристами. Он не вернулся. Я была назначена единственным опекуном маленького господина Жана Леконте, которого я ласково звала Джонни.
Я обещала мадам, что защищу ее сына. Я хранила данное ей слово на протяжении пяти лет, и мы мирно жили на вилле «Мимоза». Но когда случилось то, чего я больше всего боялась, я не смогла справиться с противником».
Би, даже не читая, знала, что написала Нэнни Бил дальше. Она видела это в окружающей ее мозг тьме; она чувствовала это совсем как тогда, во сне…
…Июнь. Утро. Половина восьмого. Птицы уже успели поприветствовать рассвет и теперь притихли. Ни ветерка — ничто не тревожит застывшую гладь бассейнов. Ничто не нарушает тишины. Дворецкий, почтительно поклонившись, распахивает двери перед маленьким темноволосым мальчиком, бегущим в портик и вдыхающим воздух с жадностью выпущенного на прогулку щенка…
Это был маленький, темноволосый мальчонка пяти лет от роду, худенький, с тонкими руками и ногами и умными темно-карими глазами. Он не был похож на своего светловолосого, голубоглазого красавца отца; не унаследовал он и его здоровья. Нэнни Бил, не забывая о долге перед его матерью, буквально кутала его в вату и держала подальше от других детей, чтобы ребенок ничем не заразился. И, не забывая о его богатстве и его блестящем будущем, она одевала его с головы до ног в шелка, словно маленького лорда Фаунтлероя.
Нэнни была его другом, а дворецкий, шофер, горничные и садовники — приятелями. Шкафы в детской были набиты всеми играми и игрушками, которые только можно было вообразить, но у их хозяина не было друзей — детей, с которыми можно было бы поиграть. Самой ценной для него вещью, самым лучшим другом был игрушечный пес по имени Фидо. Нэнни Бил сказала, что живая собака слишком грязна, у нее много блох и каких-то ужасных «микробов».
Они жили так, сколько он помнил себя, и ребенок был счастлив и доволен жизнью, ибо ничего другого не знал. Он был — центром своей крошечной вселенной.
Он сидел на мраморных ступеньках, чувствуя их холод сквозь тонкие шелковые шорты, и, счастливый, осматривал свои владения. В его сердечке жила надежда, чистая, как утренний воздух, что этот день будет не таким, как предыдущий. В его мирке дни ничем не отличались друг от друга. Он смотрел на лужайки и сквозь гигантские кедры на лазурное море внизу. Он слышал скрипучие крики павлинов рядом с розарием и чувствовал запахи цветов, различать которые научил его садовник. Его любимым цветком была мимоза, давшая имя вилле, но ее сладким запахом можно было наслаждаться лишь весной.
Щебет желтых и голубых канареек и веселые крики попугаев доносились из серебряного птичника. Нэнни рассказывала, что давным-давно дедушка построил этот птичник в подарок маме ко дню рождения. Вода приятно журчала в красивом фонтане во дворе, звенел ручеек в маленьком гроте на холме.
Это был его мир, его королевство.
Тут раздался новый звук — звон бронзового колокольчика у ворот. Мальчик, заинтересовавшись, поднял голову, заслонив глаза от солнца.
Гравий заскрипел под чьими-то ногами. К мальчику шел человек. Высокий, красивый мужчина. Солнце золотило его светлые волосы. Мужчина остановился у нижней ступеньки и посмотрел на мальчика. Тот слышал, как бежит по холлу Нэнни Бил. «Вот странно, — подумал он, улыбнувшись чужаку, — Нэнни никогда не бегает, она считает, что это несолидно».
Его учили никогда не разговаривать с посторонними, но он, доверчиво улыбнувшись, сказал: «Я — Джонни Леконте. А кто вы, месье?» Мужчина холодно смотрел на него, отмечая бледное личико ребенка, его хрупкость и шелковые одежды. Наконец он совершенно равнодушно произнес: «Я — твой отец», — и продолжил, обращаясь к Нэнни Бил: «Соберите его. Я заберу его с собой», словно это был не ребенок, а какой-то пакет с вещами.
Нэнни в ужасе вскрикнула. Мальчик обернулся:
«Куда мы поедем, Нэнни? Куда?»
Он с тревогой вглядывался в ее испуганные глаза. «В страну язычников, — простонала она. — На край света».
Ужас, которому нет названия, охватил мальчика словно черное облако опустилось над ним, отсекая это чудесное утро, пение птиц, ласковый воздух и солнечный свет. Отсекая мальчика от его мира.
«Я любила этого ребенка, — писала Нэнни, — у намеревалась сдержать слово, данное мадам, так же как и она выполнила данное мне обещание. Мое сердце ныло при одной мысли об этом путешествии, но я не могла допустить ни за что на свете, чтобы мой маленький мальчик остался наедине с этим злым человеком. Долг есть долг. К тому же меня интересовало, зачем по прошествии стольких лет ему понадобился сын.
Так началось самое ужасное путешествие в моей жизни. На итальянском лайнере, который вышел из Марселя и отправился в Америку, мы с Джонни жили в крошечной каютке третьего класса. Отец же путешествовал в первом классе, словно лорд, не обращая на ребенка никакого внимания. Когда посреди Атлантического океана лайнер попал в шторм, я не могла даже встать с койки, и бедняжка Джонни оказался предоставлен самому себе. Затем — Нью-Йорк и бесконечное — путешествие на поезде через эту ужасную, огромную Америку. Нам с мальчиком приходилось спать сидя, но я уверена, что отец наслаждался в отдельном купе.
Мы прибыли в Сан-Франциско и направились в роскошный отель. Месье Леконте быстро вылез из машины, но когда я собиралась последовать за ним, грубо захлопнул дверь и сказал, что мы должны на следующем же корабле отправиться в Гонолулу. Одни.
Доки кишели грубыми, злыми людьми, но я не могла показывать свой страх при Джонни, а он, благодарение Богу, был слишком заинтересован происходящим вокруг, чтобы бояться. Наш корабль оказался старым, ржавым корытом, чья команда состояла из ужасных язычников-китайцев, ни слова не говорящих по-английски. Путешествие казалось бесконечным, и я думала, что зеленые волны поглотят нас во время очередного шторма. Еда, которую нам подавали, была странной, языческой и непригодной для нас. Мы с Джонни были вынуждены питаться одним вареным рисом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});