Читать интересную книгу Скажи изюм - Василий Аксенов

Ты что-то, милок, разгулялся, с хрипотцой говорила она. Ему даже показалось, что ее слегка забрало, но это было невероятно. Глянь, милок, меньше минуты осталось, ты не один, у меня очередь. Давай-ка я тебе помогу, кирюха несчастный… так она говорила со шварцвальдским сельским акцентом и опытной рукой помогала ему прийти к венцу приключения, довольно бурному, освежающему и даже как бы очищающему. Вон, брось туда. Возьми бумажное полотенце. Вазелин. В кино не хожу. Тайм из мани. Учусь на медсестру. В дверь уже лез очередник с голубым пакетиком в лапе. Абьенто, заглядывай, швед.

В коридорчике месье Ого предложил кассиру сигару «Рит-майстер». Они закурили. Получили удовольствие, месье? Он заверил, что удовольствие огромное. Анэт – славная девушка, -кивнул кассир, он же директор предприятия. Из спальни «мамы Сильвы» доносилось повизгивание араба. Из будуара Анет лишь ритмичное поскрипывание пружин.

– Этих бедняг можно понять, – сказал кассир.

– Деньги, – глубокомысленно изрек месье Ого.

– Вот именно! – Кассир слегка воспламенился. – В ходу элементарная политэкономия, месье. Бедняг эксплуатируют на дорожных работах, на конвейерах, они копят деньги, чтобы вернуться с ними в свои страны, ограбленные неоколониализмом, их семьи там, а ведь естеству не прикажешь, раз в неделю трудящийся несет свои франки сюда.

– Значит, предчувствия меня не обманули, – сказал Огородников. – Это марксизм.

– Везде марксизм, это наука, – сказал кассир на прощание. – Заходите еще, месье.

Почему-то пощипывало в промежности, но ноги были легки, и голова чиста. Огромнейшая луна смотрела на спускающегося в Париж человека. Высокогорный озон Монмартра, прощай! Из темно-зеленого «Ягуара» высунулась голова с желудевой плешью. Амбруаз Жигалевич, конечно.

V

Вот так встреча! Совершенно случайно вас увидел! У вас такой вид, Макс, будто вы из бардака идете. А я направляюсь в одно местечко, где наш брат, парижский фотарь, собирается. Айдате со мной? Браво, плюхайтесь в это старое авто, в кожаное кресло доброй британской работы. В те времена капитализм еще был вполне надежен. Как вы сказали? Капитализм – это публичный дом социализма? А знаете – свежо! Вижу, что случайно у вас вырвалось, а между тем – незатасканно! Итак, поговорим по-товарищески, лады? Надеюсь, вы меня шпионом не считаете? Ну, и на том спасибо. Эх, Макс, мне под полста, а что мне дала моя камера, мое перо, поверь, не последнее в «Фотоодиссее»? Ни кола ни двора, вот только этот старый зверь, что нас везет. Да, я пью! Нет, за рулем никогда! Ты мог бы заметить, что отхлебываю только перед красным светофором. Почему не угощаю? Да на – соси! Я думал, ты воздержишься после… После чего? Ты называешь свое выступление в «Куполе» – монологом? Ей-ей, недурно! Откровением? Что ж, ну-ну… Отчасти, видимо, так и есть – призыв к состраданию, все наизнанку. Эта гадость называется граппа, вполне под стать… хм, запашку откровения… Давай сюда ее, не видишь – красный! Почему, Макс, скажи, становится знаменитостью, а второй, ничем не хуже, вынужден выпрашивать интервью у всякого заезжего сброда? Приехали, ваше благородие, вот наш клуб, открываю своим ключом, такие правила. Нравится этот бар в староамериканском стиле? Вижу – нравится. Кого эти стены только не видели! Еще месье Даггер с братьями Люмьер играли здесь в бридж. Макс, знакомься с нашими звездами – Анри Колиньи и Жанмари Колиньяк, оба сербского происхождения, так что и по-нашему немного кумекают. Возник исторический момент, господа, – четверо мастеров встретились в ночном Париже! Макс, ты не возражаешь, что тут у меня магнитофончик работает? Не записывать же мне за тобой твои вонючие афоризмы. А вот бармена Николя попросим пощелкать старой камерой. Негатив тебе, Николя! Когда-нибудь большие деньги огребешь! Теперь давайте беседовать, господа, поговорим наконец как профессионалы. Вот, скажи, Колиньи, какими объективами пользовался, когда снимал свои «Мосты»? А ты Колиньяк, не слишком ли далеко зашел в своих экспериментах со вспышкой? Короче, короче, ребята! Краткость – сестра чего? Давай-ка теперь ты, Макс Огородников, выскажись – что такое фотография, то есть как вы, советские мастера «новой волны», ее понимаете?…

В этом пункте нашего повествования мы обращаемся к читателю с призывом захлопнуть книгу, потом заглянуть в ее начало и найти там с грехом пополам собранные огородниковские откровения, потом снова захлопнуть книгу и вообразить себе финал этой безобразной сцены.

Снега

I

Между тем, пока в парижах и берлинах туманы давили на психику населения, в столице мира и прогресса наступила хорошая русская зима. Осадки каждый день, и все в виде снега. Всем хорош русский снежок, только многоват и, в частности, затрудняет движение. Вот однажды, после возвращения из загранкомандировки в город, деленный надвое, пошел капитан идеологической службы Владимир Сканщин на коньках покататься в Парке культуры Измайлово, так, не поверите, застрял в сугробе.

Со смеху можно было уссаться, иначе и не скажешь! Вначале лихо так мчался на «ножах», весь в мальчиковых воспоминаниях. Эх, бывало, «зюбрели» здесь с мальцами, хоккейными клюшками да железными прутиками давали шороху! Культур-ки, конечно, не хватало, что поделаешь. Очкарики-то разбегались, ой, мама! А кадришки-то, кадришки! Включишь с пацанвой скоростенку, вжих, и окружаешь заплаканную старшеклассницу. Давали шороху!

И вот что-то опять занесло Владимира на Измайловский каток. Скользил в полном одиночестве по романтическим аллеям и сам себя не узнавал, в душе происходил какой-то размыв, шевелилась жалость к тому, кем был, к тощему хулигану с вечной соплей под носом.

Сыплет и сыплет снег. Чего-чего, а вот этого у нас всегда в избытке. Парковая служба уже и чистить аллеи перестала, небось портвешок где-нибудь давят, а за-плата идет, а капитана какая-то нетипичная и колючая энтропия-мизантропия забирает. Как мир несовершенен! Люди подчас занимаются чепухой. Вот я, может быть, родился, чтобы доктором неплохим стать или многообещающим фотографом, увы… вокруг низкие страсти, подогреваемые из-за рубежа, и вот приходится заниматься неблаговидными делами – доносы читать, самому вынюхивать чужие запахи, чтобы оградить это общество несовершенных и неблагодарных людей от еще более несовершенных, то есть не наших, ну…

Споткнувшись в этом пункте, он чуть было не полетел в сугроб под елки, однако спортивная подготовка выручила, проехался всего лишь на «пятой точке». Поднявшись, однако, получил неожиданный подарок судьбы – впереди ехала одинокая стройная девушка. Конечно, помчался!

Отчего же не помчаться, что ж тут плохого, товарищи? В пустом лесопарке грех не познакомиться, не показать неумелому женскому конькобежцу лихой вираж, не пошутить в непринужденной манере ресторана «Росфото»… А вдруг подружимся, а вдруг, того гляди, поженимся? Вот мать-то будет рада!

Девушка старательно ехала по узкой полоске льда меж сугробов. Черные вельветовые джинсы в обтяжку, яркий свитерок, золотая гривка из-под шапочки. Высокая, стройная, весьма приемлемая с задней позиции студентка.

Сканщин еще нажал, поравнялся, заглянул в лицо и вот тут-то от растерянности и влетел в огромнейший сугроб: девушка на поверку оказалась парнем!

Сколько в мире нынче подобных недоразумений, досадовал капитан, барахтаясь в снегу. Вот и взаправду все сомнительное к нам с Запада идет. Да как же выбраться-то из этой жуйни? Какая, в жопель говенненькая получается ситуация – проваливаюсь все глубже!

– Давай руку, друг! – крикнул парень, на котором капитан хотел было жениться. Отличное, открытое и милое лицо смотрело на капитанский конфуз. Не у каждой дивчины нынче найдешь такую благоприятную внешность. Да и рука, протянутая для помощи, оказалась не из худших. Она дернула, и Владимир вылетел из снежного плена, показавшись себе на мгновение пушистым колобком, каким-то «Карлсоном, который живет на крыше»; во, чудеса! Не иначе, звезда мирового спорта!

– Прости, друг, – сказал Владимир, отряхиваясь, – за знакомого тебя принял. Ты каким видом спорта занимаешься?

– Многими, – улыбнулся молодой человек.

И какая же отличная улыбка у парня! Вот все же ворчим иной раз про комсомол, а какие он выращивает характеры из молодежи!

– Давайте, что ли, познакомимся. – Сканщин улыбнулся в ответ и назвал одно из своих оперативных имен: – Тимофеев Валерий.

– Вадим Раскладушкин, – представился юноша. Вот и -имя-то какое-то славное, молодое, советское. Они поехали рядом по узкой ледяной дорожке. Уже темнело, и на закатной стороне (не хочется говорить на «Западе»), над строем жилых корпусов, в серой жуемотине обозначились какие-то просветы, похожие на клочки апельсиновой кожуры.

– А чем же ты, Вадим, занимаешься, если не спортом? – мягко спросил Сканщин.

И не получил ответа, только улыбку.