Читать интересную книгу Статьи и лекции - Алексей Осипов

С первых шагов развития христианства на Руси широкое распространение получили не только книги Священного Писания, но и переводы творений святых отцов Православной Церкви. Особенно любимой книгой была "Лествица" преподобного Иоанна Лествичника, исполненная глубочайшей духовной мудрости и красоты. Вообще, литература очень строго отбиралась: переводились только те книги, которые могли способствовать главной цели образования — воссозданию падшего образа Божия. Занимались образованием опять таки только те люди, которые могли этой цели содействовать, которые сами были уже образованными, причем не в современном смысле этого слова, т. е. просто-напросто напичканными теми или иными знаниями, но опытно прошедшими путь стяжания святости и отобразившими в себе Христа. Такие люди не только преподавали теорию правильной, т. е. праведной жизни, но в первую очередь сами являли собой образец этой жизни и были в полном смысле евангельскими светильниками, просвещающими мир. Ведь не секрет, что нет более сильного воспитательного воздействия, чем личный пример самого воспитателя. Нравственное влияние просто не сопоставимо по своей убедительности ни с теоретическим отвлеченным научением, ни тем более с моральным давлением или насилием. Вспомним, что Христос никогда никому из Своих учеников не приказывал, но Своим примером, Своим Образом, Своим Святым Ликом покорял их. "Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни" (Ин. 6. 68), — признавался апостол Петр… Истинные святыня, добродетель, благо и красота влекут и покоряют людей, пробуждают в них стремление к чистоте и совершенству. Ложь и насилие это стремление подавляют.

Итак, целью древнерусского образования являлось указание человеку пути, следуя которому, он смог бы достичь воссоздания в себе первозданного образа Божия, утраченного в грехопадении. Наши предки в большинстве своем не видели в этой жизни другой более высокой и значимой цели и делали все возможное для ее достижения.

Но со временем это положение стало меняться. Стали появляться иные задачи образования, иные критерии в его постановке. Некоторые исследователи этого вопроса, например И. В. Киреевский или протоиерей Георгий Флоровский, утверждают, что уже на рубеже XV–XVI веков в России начинается отход не только от прежнего типа образования, но и изменение принципов церковной и общественной жизни в целом. Если предельно схематизировать, то связано это было в первую очередь с тем, что благоговение русского человека ко всему, что давала ему Церковь, постепенно стало концентрироваться по преимуществу на одних лишь формах (обрядах, традициях, внешнем благолепии) церковной жизни в ущерб ее содержанию.

Именно в этот период происходит событие, принципиально повлиявшее на всю дальнейшую судьбу нашего Отечества. Речь идет о так называемом споре заволжцев и иосифлян, т. е. двух направлений русского монашества того времени. Кульминацией этого спора стали церковные Соборы 1503 и 1505 годов. Олицетворением движения заволжцев или нестяжателей был преподобный Нил Сорский. Иосифлянство связывалось с личностью преподобного Иосифа Волоцкого, хотя на самом деле не выражало его учения в точности и полноте, но лишь отталкивалось от него, во многом доводя до крайности некоторые его положения. В центре соборных дискуссий встал вопрос о положении монастырей в государстве. Преподобный Нил в полном соответствии со святоотеческой монашеской традицией нестяжания выступал против монастырских имений. Монастыри не должны обладать, считал он, ни вотчинными землями, ни излишествами в быту, ни роскошью в убранстве храмов, ни богатством ризницы, ни, вообще, чем-либо, что превышает минимальные потребности настоящей монашеской жизни, суть которой — умное делание. Возражения с противной стороны были следующего характера. Если монастыри не будут иметь земель, считали иосифляне, а следовательно хорошего дохода, и монастырский быт будет суров, то кто же тогда из бояр пойдет в монахи. А если в монастырях не останется монахов из бояр, то кто же тогда будет епископом. Ведь епископы должны быть из благородных, имеющих в миру влияние и авторитет людей… Монастыри должны быть богатыми еще и для того, чтобы при нужде помогать бедным и обездоленным.

Казалось бы, что по крайней мере последний аргумент выглядит весьма убедительно: монастыри должны стать центрами благотворительности. Кто может против этого возразить? Тем более, что из истории Церкви известно, что именно монастыри нередко спасали окружающих крестьян буквально от голодного вымирания… Но знакомство со святоотеческой традицией монашества показывает, что его первостепенные задачи сами по себе далеки от социальных. Цель монашества — преображение "внутреннего человека", важнейшее средство — умное делание. Подмена цели и средств чревата, как показала дальнейшая история, искажением самого смысла монашества, а значит и христианства вообще. Монастыри из врачебниц духа, скромных в материальном отношении, стали превращаться в огромные хозяйства, монашеские братства — в трудовые артели. А ведь не для кого не секрет, что чем больше у человека внешних хозяйственных и бытовых забот, тем меньше внимания он может уделить своей внутренней жизни. Трудно, вернее невозможно работать двум господам Богу и мамоне (Мф. 6. 24), — утверждает Евангелие.

Таким образом в отечественной монашеской жизни начался процесс постепенного оскудения, главная причина которого заключалась, по мнению святителя Игнатия, в оставлении умного делания. Это оскудение, что естественно, отрицательно отразилось на духовном уровне всей церковной жизни, а значит и на всех сторонах жизни нашего народа вообще. Монашество, как известно, является передовым отрядом Православной Церкви, и его духовное состояние всегда определяет духовное состояние всего церковного народа. В соответствии с этим законом упадок монашества на Руси стал постепенно приводить к деградации всех форм народной жизни, к упадку нравственности, национальной культуры, быта, к расколам, смутам и брожениям.

Все это самым непосредственным образом отразилось и на принципах и постановке образования. Если целью древнерусского образования было, как уже отмечалось, воссоздание духовной красоты образа Божия в человеке, и все было направлено к этой цели, все усилия сосредоточивались на изучении святоотеческих творений, правил христианской жизни, основ правильной молитвы, принципов духовного руководства, т. е. на пути спасения в целом, то после победы иосифлянского движения упор делается прежде всего на внешней стройности теоретических знаний в ущерб деятельному опыту. Начиная с XVI столетия в русских святцах очевидно резкое сокращение числа "преподобных", т. е. святых из монахов, тех, которые достигли предельно возможного уподобления Господу Иисусу Христу по своим внутренним свойствам. Истинных духовных светильников почти не стало, а значит не стало истинных воспитателей, способных передавать другим людям опыт воссоздания в себе образа Божия. В образовании авторитет духовного совершенства постепенно заменяется авторитетом начетничества, книжного энциклопедизма. Образование приобретает все более рационалистический западный характер. Принцип средневековой латинской схоластики прочно укореняется в учебных заведениях, которые стали открываться сначала в Киеве и Москве, затем уже в Петербурге и других городах.

Первостепенная цель западного типа образования, ставшая особенно ярко выраженной после отпадения Римской Церкви от Единого Соборного Тела, состояла не в том, чтобы сделать человека совершеннее, но в том, чтобы дать ему как можно больше знаний, знаний ради самих знаний. Основополагающим принципом западного богословия являлась упомянутая уже схоластика. Она характеризуется, во-первых, тем, что научное богословие становится самодостаточным, богословские выводы перестают быть духовными ориентирами — указателями пути ко спасению и становятся отвлеченными, не имеющими практического значения в духовной жизни умозаключениями. Богословие начинает заниматься постановкой проблем, которые не имеют никакого принципиального значения в жизни человека. Вековые дискуссии посвящаются вопросам следующего характера: общие понятия реальны или номинальны, т. е. существуют сами по себе или остаются только именами; или: сколько ангелов поместится на кончике иглы, т. е. каково соотношение нематериальных субстанций и материального пространства и т. д. (причем многие из подобных споров заканчивались кострами инквизиции). Богословие таким образом превращается из средства научения человека пути ко спасению в средство развлечения для праздного человеческого ума, становится по сути разделом философии. Когда-то говорили, что философия является служанкой богословия, но после победы схоластического принципа их роли поменялись: служанка захватила власть, и уже богословие стало служанкой философии.