на каждой винной этикетке по всей округе. Не поймите меня неправильно. Я не предлагаю менять это, особенно для старых вин. Но вот те, новые, над которыми вы работаете… Я не могу представить себе лучшего способа оставить на этих бутылках свой отпечаток. Конечно, семейное имя Маурицио лежит в основе всего, но я поняла, что вы, Антон, очень привязаны к этому месту. И через сто лет ваши вина и ваш вклад в их собрание будут иметь историческое значение. Может быть, стоит попробовать сделать новые этикетки для Америки. Выпустить пробную партию. Посмотреть, что получится.
Обернувшись к ней, он взглянул ей в глаза.
– Это тоже интересная мысль.
Они подошли к зданиям, в одном из которых была ее квартира. Все окна, кроме ее окон, были ярко освещены.
– Мы пришли, – сказала она, останавливаясь на посыпанной гравием дорожке. Влажная трава по краю дворика блестела в свете фонарей.
Антон посмотрел на ее темную дверь.
– Вы заставили меня задуматься, – сказал он. – Это очень новая идея. Но она может оказаться рискованной.
– Не думаю, – ответила она. – Не хотите ли зайти ненадолго? Мы можем обсудить это. Небольшой мозговой штурм?
Как только эти слова сорвались с ее губ, она пожалела о своем предложении. Между ними определенно существовало влечение. Она была бы дурой, отрицая это. И если что тут и было рискованным, то это ее приглашение.
– Конечно, – сказал он, но в его тоне сквозила нотка неуверенности. Тем не менее он поднялся за ней по каменной лесенке и уверенной рукой направил свет фонаря на замок, пока она отпирала дверь.
Они зашли на кухню и в гостиную. Все было аккуратно убрано и пахло чистотой после визита уборщицы. Лилиан включила лампу и повесила сумочку на спинку стула.
– Садитесь, – указала она на кресло. – Хотите что-нибудь выпить? У нас есть ром и кола.
Это был ром Фредди. Он заметит, что она пила его. Он не будет против, но он заметит.
– Звучит очень необычно.
– Позвольте вас познакомить с этим коктейлем, – улыбнулась она, вынимая бутылку из шкафчика и смешивая напитки со льдом.
– Ну так скажите мне, – Антон сел в кресло и закинул одну длинную ногу на другую. – Как же вы видите, чтобы это сработало в Америке? Я имею в виду смену этикеток. Разве американцы приезжают сюда не затем, чтобы погрузиться в Старый мир? Разве они не этого ищут? Старинные здания и прочее?
– Да, безусловно, – ответила Лилиан, садясь на диван напротив него. – Это то, что приводит их сюда, но, как я успела понять, они наиболее заинтересованы в покупке вина, с которым связана какая-либо сентиментальная история. Даже если это молодое вино. Когда я рассказываю о чем-то личном, связанным с конкретным урожаем определенного года – ну, типа того, какие тогда были трудности из-за затяжных дождей, которые мешали сбору, и как вы паниковали из-за этого в прошлом году, – им нравится слушать. И каждая группа покупает больше именно этих бутылок, потому что с ними связана история.
– Но какое, по-вашему, к этому имеет отношение смена этикеток на новые?
– Потому что они будут ваши. Как свидетельство вашей любви к Тоскане. И между нами. Я думаю, им нравится то, что вы не местный, такой же, как они сами. Я вижу это по их глазам, когда рассказываю про вас. У вас была мечта, и вы ее исполнили. И теперь вы ищете пути, чтобы объединить Старый мир с Новым. Американцам очень нравится эта идея. – Она отхлебнула и откинулась на спинку дивана. – А может, я и ошибаюсь. Не знаю. Потому я и подумала, что вы могли бы сделать небольшую пробную партию своего фирменного вина из вашего первого урожая, и посмотреть, что получится. Если оно продастся, можно будет применить эту стратегию более широко.
Она отхлебнула еще и стала развивать мысль дальше:
– Мне кажется, нечто новое, современное и уникальное может очень хорошо пойти в Америке. Людям сегодня хочется чего-то экстравагантного. Оцените вино высоко, и дайте им почувствовать, что они покупают произведение искусства винодела – что они пьют его страсть. Буквально.
Вдруг осознав, что она позволила себе увлечься собственной страстью высказывать идеи, Лилиан осеклась и покачала головой.
– Простите. Я слишком далеко зашла, да? Это уже слишком. Думаю, это все ром виноват.
Он нахмурился на ее внезапное отступление и наклонился вперед, упершись локтями в колени.
– Вовсе нет. Я впитывал каждое ваше слово. Я думаю, это великолепная идея. Мне нравится.
Лилиан показалось, что в ней включили свет. Она воспарила в воздух как перышко. Но тут зазвонил телефон, и она упала на землю. Больно. Она вскочила с дивана и взяла трубку.
– Алло? – Это был Фредди. – Да, я дома. Я только пришла. Я ужинала на вилле. Как у тебя дела?
Разговаривая с Фредди, она повернулась к Антону лицом и смотрела на него, пока Фредди рассказывал ей о своем путешествии и первых впечатлениях от Парижа. Его голос был оживленным, и он, едва переводя дыхание, описывал ей архитектуру города, красоту Сены и восторг, который он испытал, когда впервые увидел Эйфелеву башню.
– Это было чудесно. – В этот момент Лилиан почувствовала себя виноватой, что смотрит на Антона, разговаривая с мужем. Она отвернулась к стене.
Фредди продолжал говорить. Он признался, что провел целый день гуляя по улицам и не написал ни единого слова. – Но это было не зря потраченное время, – объяснил он. – Мне нужно больше впечатлений перед тем, как я сяду писать. Я не хочу вымучивать слова или пытаться закончить рассказ, пока я не готов. Все должно быть вовремя, понимаешь?
Лилиан ничего не ответила, и он тоже несколько секунд помолчал.
– Лил? Ты тут?
– Да, я тут. Конечно, это имеет смысл, – ответила она, потому что она всегда поддерживала его творчество и не могла представить себе иного поведения. – Все должно быть вовремя. Когда ты садишься писать, ты должен ощущать уверенность в том, что описываешь.
– Дело не только в описании, – сказал он с ноткой раздражения. – Место действия должно влиять на то, что происходит с замыслом. Оно вообще может все изменить. Все действие может пойти вообще в другом направлении.
Лилиан вдруг ощутила неприятное тянущее чувство. Она сильно прикусила нижнюю губу.
– Правда? И это займет у тебя больше времени? Ну, в смысле… ты же хотел этим летом вообще все закончить?
Молчание.
– Я знаю, Лил, – наконец сказал он. – И ты была очень терпелива. Я так люблю тебя за это, и я сделаю все, что смогу. Пока я здесь, я буду