– Вы уверены?
– «Побыть на природе и со старыми, ныне потерянными друзьями» – яснее ясного, она имеет в виду озеро и раннее утро, когда они с приятелями отправлялись вместе на рыбалку или в горы. Она обожает козерогов[25]. Джульетта там. Руку даю на отсечение, а я уже говорила, эти руки работали на Шанель. Отыщите Джульетту и передайте от меня, что я люблю ее больше всех на свете.
– Передам.
– И пообещайте мне кое-что перед тем, как уйти.
– Конечно, слушаю вас.
– Позаботьтесь о ней.
– Разве похоже, что у меня иные намерения?
– Нет, – отвечает она, – но ей понадобится двойная забота. Нужно забыть прошлое, потому что она разучилась доверять. Намотайте это себе на ус.
И снова обнимает меня, крошечная, хрупкая. Я осторожно сжимаю ее. Хрупкое тело, но твердый, решительный характер. Перед уходом я заглядываю к деду. Он снисходит до того, что открывает один глаз и улыбается. Даже обессиленный, даже старый, он умудряется выглядеть сорванцом. Думаю, эта частица молодости сохранилась благодаря его насмешливому нраву.
После визита в дом престарелых мне предстоит уладить еще кучу всяких дел. Срочно подыскать себе замену. Уж это-то Кристиан должен для меня сделать. Он знает, чем я сам обязан Джульетте. Предупредить Ванессу. Она будет в восторге, я заранее знаю, что Гийом те несколько дней, что я буду в отъезде, проведет у нас. А главное – она вдоволь попользуется моей машиной.
Я быстро собираю сумку, нахожу старую дорожную карту, прикидываю маршрут, чтобы добраться туда как можно скорее. Но мгновение спустя меня охватывают сомнения, мысли путаются, и я теряю всякую уверенность в том, что принял правильное решение.
А вдруг ей нужно, чтобы ее оставили в покое? Кто я такой, чтобы вот так врываться в ее жизнь после того, как она меня из этой жизни изгнала? Конечно, она написала мне, но только для того, чтобы дать понять что хочет побыть одна и чтобы о ней не беспокоились.
Обычно я знаю, что должен делать, я без колебаний кидаюсь вперед, чтобы потушить огонь и спасти людей или ради сестренки. Но случается, что я впадаю в задумчивость, особенно когда речь идет о моей личной жизни. Всегда боюсь сделать не тот выбор и потом пожалеть. Мне не терпится отправиться за Джульеттой и привезти ее сюда. В конце концов, это же мне она оставила письмо. И в то же время иная сила меня удерживает, сбивая порыв. Она хочет покоя, побыть со старыми друзьями.
Нужно спросить Ванессу, что она об этом думает.
Сестренку сомнения не мучат.
Иногда это полезно. Мы здорово дополняем друг друга. Когда я слишком долго колеблюсь, она меня подталкивает, а когда она кидается очертя голову, я ее придерживаю.
Кажется, сейчас мне очень нужно, чтобы она меня подтолкнула.
Лодка Александра
Купе попалось спокойное. Аллилуйя. Ни ревущих детей, ни стариков, храпящих с открытым ртом, ни деловых людей, которые, несмотря на все запреты, звонят по телефону и разговаривают в полный голос, чтобы продемонстрировать собственную значимость, и плевать хотят на покой остальных пассажиров. Решаю послушать музыку по мобильнику, вставляю наушники. Колеблюсь между «Merzhin»[26], чтобы выплеснуть бушующую внутри ярость, и Моцартом, чтобы постараться эту ярость унять. Пусть будет Моцарт. Я затаилась в своем коконе и позволяю покачиванию несущегося на полной скорости экспресса убаюкать меня. Мы пролетаем сквозь яростный ливень. Я вспоминаю тот дождь, обрушивший крышу, который утопил мои мечты о ребенке в потопе несправедливости.
Смотрю в окно. Расплющенные о стекло капли выписывают горизонтальную траекторию, вытягиваются и подрагивают от скорости. Похоже на сотни сперматозоидов, устремившихся к одной цели.
Наверно, я сошла с ума.
Закрываю глаза и стараюсь целиком погрузиться в музыку, не думая ни о чем ином – только музыка. Сосредоточиваюсь на каждом инструменте, каждой ноте, каждой перемене тональности. И позволяю себе плыть по течению, не забыв предварительно послать радугу любви, связывающую мое сердце с сердцем Селестины. Бесконечную радугу, теряющуюся где-то за горизонтом, далеко, очень далеко, в зыбком краю, куда, как я себе представляю, она ушла. Я почти улыбаюсь. Этот образ позволяет мне выдержать пустоту. Я заполняю ее любовью, которую чувствую и всегда буду чувствовать к ней. Раз уж я не могу изменить течение жизни. И смерти. Пустота поглотила мой живот и мое будущее. Этот исчезнувший ребенок, прокомпостированный билет – как если бы я начинала жизнь с нуля. Просто я не знаю, куда это меня приведет. Но с чего мне беспокоиться? Ничто меня больше не волнует, важно только выстоять. И вновь обрести то, что приносило мне радость.
Лодка Александра…
Сейчас к нему я и еду.
Начну с нуля.
Пуховик
– Мне только интересно знать, с чего вообще ты об этом спрашиваешь!!!
Она сидит на диване в обнимку со своим теплым пуховиком, который достала из шкафа, как будто зима уже на носу. Тем самым пуховиком, который три года дожидался, пока она до него дорастет, потому что на тогдашней распродаже сестренка решила, что хочет только его, ведь у ее лучшей подружки Шарлотты точно такой же, и цвет именно этот, и если я ей его не куплю, она наверняка умрет от холода, а если не от холода, то точно уж от горя. Единственный пуховик данной модели и расцветки был размера М, а она в свои четырнадцать, хоть и одевалась в отделе женского платья, потому что была высокой, носила самый маленький – S, а то и XS, настолько была тоненькой. На этот пуховик мы угробили полдня – я, пока приводил целый список разумных доводов, чтобы его не покупать, а она – разбивая их в пух и прах один за другим. В любом случае, перед перспективой смерти от горя ни один довод устоять не мог. Мы отбыли с пуховиком, а до того у кассы она при всех повисла у меня на шее, повторяя «люблю, люблю, люблю». Я тоже ее любил и не уставал постоянно ей это повторять, но именно пуховик в ее глазах стал тому лучшим доказательством. Оставшуюся часть дня она ходила по магазинам в этой непомерно большой для нее обновке. Выглядывающие из-под пуховика две ножки-спички делали ее похожей на овцу, которую не стригли несколько лет. А еще на спине болталась огромная этикетка, которую она не решилась сорвать из боязни повредить ткань. За это тоже я люблю свою сестренку. Ей плевать, что подумают другие. Этикетка висит на спине? Ну и что? И что? Зато она в своем пуховике, том, который избавил ее от неминучей смерти. Съели?
Три года спустя пуховик по-прежнему никуда не делся. Ванесса неизменно надевала его каждую зиму, так что теперь он стал походить на большую мягкую игрушку, которую приходится то и дело чинить, потому что она расползается по всем швам.