Евлогин. Да уж! Но ведь быльём поросло, так? Так.
Поговорили. Оставив после себя пустые чашки, блюдце в шоколадной крошке, немного прошлого.
* * *
Если морально тяжело, старина Багдашов согласен подменить. Если не на правах её давнего сердечного друга, то на правах давнего друга её давнего сердечного друга. Вроде должна Багдашова помнить. Жизнь ей не калечил, даже показательно сочувствовал: «Евушка, он такой, как есть. Ты же сама знала, чем всё у вас кончится. Или думала, что никогда не кончится? Не верю. Ты умная. Хочешь, я с ним ещё поговорю — по-мужски, по душам? Вот и я не хочу. Бессмысленно».
Так-таки старина Багдашов готов ради старины Евлогина и в интересах дела. Всего-то за бутылку хорошего коньяка!
Иди в жопу, Макс! Ещё Костю Шария предложи! «Ева Людвиговна, вы меня помните? Константин. Ритуальный приход „Навсегда“. Мы с вами в двухтысячном на Смоленском… Эксгумация Лазаря по вновь открывшимся… Дело Лазарченко? Помню, как же! Очень приятно!»
Да, старина, с Костей, пожалуй, был бы перебор.
С бутылкой хорошего коньяка — не перебор?
А! Ты об этом? Извини, старина. Брякнул, не подумав.
Ты — не подумав? Брякнул?
Всюду тебе, старина, чудится неконтролируемый подтекст.
Иди в жопу, Макс.
Охотно! Бывал не раз. Обжился, обустроился. А к Еве, значит, ты?
А куда деваться!
В ту же жопу для тебя предпочтительней. Нет?
Макс!
Молчу, молчу. Ступай, самоубийца. Покалякай.
* * *
Покалякали. Увертюрно. Тоже успех.
И тоже успех: «сволочь», «nach», «Ѣ!» — в адрес, но блюдёт имидж флегмы. Прибалтика обязывает, да и самозащита от нервов. Потому и сохранилась? Диета — пустое!
А, может, чёрт возьми, нам снова? Выходишь здесь? Ну, будь здорова. Привет…
Она — при исполнении. Он — тоже.
Поигрались в ностальжи? К делу, к делу!
— Евлогин? Без дураков! Евлогин, Ѣ!
— Что там у тебя, Ев, по делу о внезапной кончине такого Воркуля Льва Давидовича?
– Ѣ, Евлогин, и почему я не удивлена!
— И почему?
— Нипочему!
* * *
Было так.
Лев Давидович Воркуль защитил диссер.
Мы тут ни при чём. (Поверили?)
Событие, событие! Как не отметить! Дружным коллективом! Деканат, кафедра, научный руководитель, оппонент. Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жаннетта, Жоржетта, Полетта, Колетта, Кларетта, Лоретта, Мариетта — а то! Именитые коллеги — Юрик Рост, Паша Маркин, Валера Плотников! (Гм, не было. С извинением, поздравлением, сожалением, уважительной причиной — не указанной). Зато (и конечно!) — Лилит Даниялова. (Молодец! Три года назад диплом получила, но не забывает старую гвардию, пришла! Наша гордость! В курсе про Издательский дом, который сейчас на ней целиком и полностью? Ещё б! А уровень?! О уровень!)
Общий сбор, Лев Давидович? Банкетный зал, понятно. «Старая таможня»? «Палкинъ»? «Тройка»?
Ай, зачем эти пошлые изыски! Сами же все будете не в своей тарелке. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали. Ай, зачем! Демократичней, демократичней! Собираемся все на факультете, на пятом этаже, в аудитории. Родные стены, красные фонари, Галерея, сдвинутые в «П» столы. Можно и в студии на Второй линии, но все желающие туда при всём желании… Но если кто-то сильно утомится в разгар празднества и вознамерится чуть-чуть прилечь-отдохнуть, Лев Давидович сам проводит до студии, здесь же рядом. Кровать под балдахином, все удобства, кондиционер. Только на чуть-чуть. И сразу обратно. Без кого бы то ни было праздник неполный.
Ха-ха! Лев Давидович, как всегда, жуирует! Очарователен, да. И это его всегдашнее трубно-мхатовское! «Здравствуй, красивая женщина! К сожалению, без пяти минут замужем!»
— Ветк, ты что, замуж выходишь? Почему не знаю?
— Лиз, сейчас здесь не будем, а?! Убью сейчас!
— И пожалуйста!.. Жанк, налей красненького, сухонького. Не дотянусь. Из коробочки, да. Представляешь, Шакаряшку сейчас спросила про «замуж», а она мне: убью! И шары навыкат!
— Шакаряшку не знаешь?! Такая странная-оригинальная! И Лёва её, считай, кинул.
— Ка-ак? Когда? Ты про Сорбонну?
— Про Сорбонну тоже.
— А я и не знаю ничего!
— Давай потом. Покурить пойдем — тогда. Ветчинку подвинь сюда. Пока не позеленела на жаре.
— Минуту внимания, дорогие гости! Друзья и коллеги! Не увлекайтесь! Впереди — горячее!
Ещё и горячее! Тополиный пух, жара, июль. Ещё и горячее! Шампанское лучше бы охладили перед тем, как на стол…
А стол изобильный, да. В духе времени. Ну и места. И образа действий.
Мамзельки закупились. Времена Апрашки миновали, тьфу-тьфу-тьфу. Супермаркеты — как грибы. Всё есть и уже в нарезке. Полуфабрикат, люля на палочке — горячее, в буфете на первом этаже микроволновка. Насчёт алкоголя только… Нужен, кто разбирается… Кто же, как не Иветта Шакарян, кровь и плоть Армении! Лев Давидович её вкусу доверяет. И не только насчёт алкоголя. Да, Веточка? Да, Лев… Давидович.
Пластиковые стаканы-рюмки-тарелки-вилки — гм. Зато удобно! В пакет и на выброс. Посуда, понимаешь! Как сказала Шакряшка при закупке: а я и собиралась её не мыть. Своеобразно. Трудности русского языка. Да прикидывается, странная-оригинальная!
Шумно и гамно, душно и тесно. Какой-то паразит всё-таки закурил тайком — стяхивая пепел, выдыхая в окно. Какой паразит ещё и закурил?! Договорились же! Ага, конечно! Паразиты — в геометрической прогрессии. Дышать нечем, ей-богу! Сейчас вызовем охрану снизу и выведем! Ага, конечно! Хрен с вами, паразиты! Но чтобы потом проветрили! Ага, конечно. Все окна в аудитории нараспах, ещё когда начинали. Тополиный пух, жара, июль.
В общем, гуляй… не рванина, положим, но, м-м, творческая интеллигенция. Или так. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали — зачем? Лишне. Мы не Москва — Питер! Нас устраивает. Бедненько, но чистенько. Не так и бедненько! Ещё горячее будет. Люля на палочке! А вы говорите!
Всё познаётся в сравнении. Да. Тут пришла она. Всё же пришла. Лев Давидович совсем извёлся. На банкете был в образе — жуир, мхат, виновник торжества, noblesse oblige. Но… Бабу не проведёшь, она сердцем видит.
Бабу?
Шакаряшку, ну! Иветту! С ней отдельный разговор. Ева Людвиговна повесткой вызвала.
Но покамест — тут пришла она. Под самый занавес. Лилит, так? Даниялова, так?
Да.
И?
Обалдели. Такая одетая, но будто без ничего. И сразу понятно, что так надо и даже прилично. Жарынь. Мамзелькам до вот такой шмотки ещё жить и жить, и не факт, что дожить. А фигура! Мамзелькам тоже грех жаловаться, но… Короче, обалдели. В первую очередь, Лев Давидович. Словами не передать. Просто эманация.
Извинилась этикетно: лишь под самый занавес удалось, но удалось. Только-только из типографии. До последнего думали, не успеваем — успели. Авторский альбом. Ещё тёпленький, запаянный в целлофан. Ваш авторский альбом, Лев Давидович, «Голая правда». 120 полос, формат