Читать интересную книгу Как творить историю - Стивен Фрай

Ракетницы захлопали, будто вежливо аплодирующая публика. Ганс смотрел на Руди: дымовые шашки падали, перелетая его, и занавес густого дыма вставал, уплотняясь, медленно колыхаясь на ветру, между ним и передовой французов. На секунду Руди обернулся и приветственно помахал рукой своим. Знал ли он, что мы пустим дым? – гадал Ганс. Верил ли, что поймем, как поступить? Нет, он рискнул бы в любом случае. Руди считал себя повинным в гибели Эрнста и готов был загладить вину, отдав свою жизнь. Какое великолепное идиотство.

– Какого дьявола тут происходит? – В окоп вступил майор Эккерт, усы его подергивались. – Кто приказал поставить дымовую завесу?

Молодой франконец четко отсалютовал ему:

– Это гауптман Глодер, сударь.

– Гауптман Глодер? Почему он отдал такой приказ?

– Да нет, сударь. Это не его приказ, сударь. Он там, снаружи, сударь. На Niemandsland. Вытаскивает тело штабс-ефрейтора Шмидта, сударь.

– Шмидта? Штабс-ефрейтор Шмидт убит? Как? Что?

– Он отправился ночью за шлемом полковника Балиганда, сударь.

– Шлемом полковника Балиганда? Вы пьяны, милейший?

– Никак нет, герр майор. Француз, должно быть, захватил его в четверг, когда напал на наши позиции, сударь. Шмидт пошел, чтобы вернуть его. И забрал, да и еще саблю их прихватил. А после его, должно быть, убило снарядом, сударь. Или миной.

– Боже милостивый!

– Сударь, так точно, сударь. И теперь гауптман Глодер вытаскивает тело, сударь. Штабс-ефрейтор Менд приказал прикрыть его дымом.

– Это правда, Менд?

Менд вытянулся по стойке «смирно»:

– Так точно, сударь. Я счел это наилучшим образом действий.

– Но, проклятье, француз может решить, что мы его атакуем.

– С вашего дозволения, герр майор, от этого никому никакого вреда не будет. Franzmann израсходует несколько тысяч ценных патронов, только и всего.

– Ну, знаете ли, все это полное безобразие. По крайней мере, не такое, как ты, дерьмоголовый школьный учитель, подумал Менд.

– И где же сейчас гауптман? Вестенкиршнер, не отрываясь от бинокля, пролаял в ответ:

– У проволоки, сударь! Сударь, с ним все в порядке, сударь! Он отыскал проход. Тело при нем. И каска, сударь! Каска с саблей тоже при нем!

Солдаты восторженно взревели, и даже майор Эккерт позволил себе улыбнуться.

Ганс смотрел, как Руди осторожно опускает труп Эрнста на руки солдат, протянутые снизу, из окопа. Руди спустился и сам, отмахиваясь от приветственных криков и поздравлений, и безграничность его печали заставила солдат умолкнуть. Он приблизился к телу так, словно был с ним наедине, в какой-то далекой часовне, – на родине, во многих милях от войны. Не выпуская шлема и сабли из рук, он опустился на колени, – Tarnhelm и Nothung лишь усиливали оставляемое всей сценой впечатление величественного вагнерианского абсурда.[87] Далекое буханье артиллерии казалось приглушенными ударами барабанов, сопровождающими заупокойную службу, клубы долетающего сюда дыма овевали окоп похоронными курениями. Руди, с мокрым от слез лицом, мягко опустил шлем и саблю на грудь Эрнста. Ганс тоже плакал, горячие слезы горя, гордости и любви катились по его щекам.

Руди перекрестился, встал, вытянулся по стойке «смирно», отдал трупу честь и ушел, расталкивая побледневших юнцов.

И Ганс вдруг с совершенной ясностью и убежденностью понял кое-что. Невозможно, с приливом гордости осознал он, чтобы Германия проиграла войну. Если бы враг смог увидеть то, что видел сегодня он, то капитулировал бы уже завтра. Скоро все закончится. Мир и победа будут за нами.

История болезни

Жезл Гермеса

– Скоро все закончится, сынок. Вы просто последите глазами за моим пальцем. Вот так, головой не двигайте. Только глазами.

Доктор Бэллинджер записал что-то в блокнот, со стуком уронил на него ручку, скрестил на груди руки и улыбнулся мне, лучезарно, точно душевный дядюшка.

– И что? – спросил я.

– Думаю, за психику вам тревожиться нечего. Признаки сотрясения отсутствуют. Давление хорошее, пульс тоже. Вы производите впечатление пышущего здоровьем молодого человека.

Ступни мои со страшной скоростью попрыгивали вверх-вниз.

– Да, но память, доктор. Почему я ничего не могу вспомнить?

– Ну, не думаю, что нам следует впадать из-за этого в панику. Такое случается.

Я хмуро кивнул, чувствуя, как ноги мои, овеваемые воздухом из кондиционера, покрываются гусиной кожей.

– Сделайте мне одно одолжение, Майк. Просмотрите содержимое этого бумажника.

На разделявшем нас столе лежал черной кожи бумажник. Стиву пришлось сбегать за ним в ту, чужую, комнату, в которой я нынче утром проснулся.

– Давайте же, он вас не укусит. Возьмите его! Загляните внутрь. И скажите мне, что в нем.

Я вытащил кредитную карточку «Американ экспресс», повертел ее в пальцах. Увидел имя «Майкл Д. Янг», провел большим пальцем по тисненым буквам. «Членство с 1992. Действительна до 08/98».

– Не молчите же, Майк

– Это карточка «Американ экспресс».

– Угу. И чья?

– Ну… моя, наверное. Только я ее до сих пор ни разу не видел.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно. На ней написано «Майкл Д. Янг». А я никогда вторым именем не пользуюсь. Никогда. Получается, моей она быть не может.

– Ладно, ладно. Что еще вы видите в бумажнике?

– Что-то вроде удостоверения личности, водительские права.

– Вы видите водительские права. Чья на них фотография?

– Моя. Фотография моя, но, опять-таки, клянусь, я вижу ее впервые.

– Это ничего. Приглядитесь к правам повнимательнее. В каком штате они выданы?

Я пригляделся, недоумевая.

– Тут написано – штат Коннектикут. Вы это хотели узнать?

– Какие мысли приходят вам в голову, Майк, когда вы произносите слово «Коннектикут»? Какие образы у вас возникают?

– М-м… Пол Ревир?[88]

– Пол Ревир. Хорошо. Расскажите, что вы знаете о Поле Ревире.

– Ночная скачка?

– Ночная скачка, превосходно. Продолжайте.

– Он прискакал из Лексингтона в Конкорд. Или из Конкорда в Лексингтон? Кричал: «Англичане идут, англичане идут!» Кроме этого я ничего не знаю. Боюсь, это не мой период.

«Это не мой период»!

Что-то заворочалось у меня в голове, шелест воспоминаний, удиравших при попытках приблизиться к ним, точно испуганные мыши-полевки.

– Прекрасно. У вас прекрасно получается. Так, что еще вы там видите?

– Ну, еще одну карточку. Тоже с моим именем. Кроме того, на ней имеется греческий символ. Посох, обвитый змеями… э-э, как же он называется?

Бэллинджер пожал плечами:

– Это уж вы мне скажите, Майк.

– Кадуцей! Это кадуцей, жезл Гермеса. Вот! Почему я помню слова наподобие «кадуцей» и не помню, кто я?

– Спокойнее, поспешайте без торопливости. Как по-вашему, что это может быть за карточка?

– Не знаю. Кадуцей – символ медицинский, не так ли? Это национальная медицинская карточка?

– А что такое национальная медицинская карточка, Майкл?

Я вытаращил на него глаза:

– Понятия не имею. Никакого. Просто всплыли в голове эти слова. А вы знаете?

– Это ваша карточка медицинской страховки, Майкл.

– Но я к частникам не хожу.

– Простите?

– Я… у меня нет медицинской страховки. Я пользуюсь Государственной службой здравоохранения, я в этом уверен.[89]

Бэллинджер уставился на меня непонимающим взглядом.

– Майкл, у вас, случаем, нет какой-либо причины симулировать легкое слабоумие? Я вот сижу и гадаю об этом. Какие-нибудь неприятности дома? С девушкой? Может быть, работа вас совсем доконала и вы страшитесь провала?

– Симулировать? Симулировать? Да зачем мне что-то симулировать?

– Я обязан был спросить вас об этом. Хорошо, что такое «государственная служба здравоохранения»?

Я в отчаянии развел руки в стороны:

– Не знаю. Правда, не знаю. Я в этом уверен.

– Понятно. Скажите мне, как по-вашему, кому может принадлежать эта карточка?

Я горестно взглянул на нее.

– Мне, наверное. Должно быть, мне. – Я зажмурился. – Только я не могу припомнить…

– Не насилуйте себя. Положите бумажник. Думаю, будет неплохо, если вы расскажете мне о том, что вы припомнить можете.

Что-то в его тоне сказало мне, что он просто импровизирует. До сей поры ему ни с чем подобным сталкиваться не приходилось, и он блуждает в потемках, пытаясь угадать, какой мне задать вопрос. А еще я чувствовал, что он озадачен не меньше моего, встревожен, – немного, но встревожен тем, что его попытки расшевелить мою память, или выбить из моей головы бредовые фантазии, или разоблачить мое притворство ни к чему не приводят.

– Что же со мной не так, доктор?

– Стоп, стоп, не будем спешить. Сначала ответьте на мой вопрос. Скажите, что вы помните наверняка?

– Ну, я помню, что прошлой ночью мне было плохо. Я бился головой об стену. Словно с цепи сорвался…

– Почему?