— Должно быть, это торнадо, — сказал хозяин магазина, схватив телефонную трубку. — Оператор, соедините меня с техасскими рейнджерами. На ранчо Маунтджой несчастный случай. Люди попали в торнадо и сидят в погребе под рухнувшим домом.
— Вы можете себе представить, — шептались женщины, — Роузи единственная во всей округе, кто не слышал о торнадо. А он как раз угодил в ее дом. Где она могла быть, чтобы не знать об этом?
Они подмигивали друг другу и пожимали плечами. Все прекрасно знали, где Роузи проводила время.
— Бедный ребенок, — шептались они, имея в виду Ханичайл. — Только вообразите: погребена заживо в погребе.
Но никто из присутствующих женщин не подошел к Роузи, чтобы выразить ей свое сочувствие или оказать помощь.
Когда драма закончилась и затворники были освобождены, по городу пошли разговоры, что беспечная Роузи Маунтджой даже не подозревала о торнадо и о том, что ее дом разрушен. Рассказывали также, как Ханичайл выводила из погреба лошадей, а за ней следовали Том, Элиза и собака.
— Совсем как в Ноевом ковчеге, — говорили они, презрительно хихикая.
На следующий день Роузи нанесла визит мистеру Джону Паркеру-Гранту. Адвокат постарел и выглядел еще более дряхлым, чем раньше, но у него все еще был острый ум, и он хорошо соображал.
— На сей раз, мистер Грант, — произнесла Роузи, положив ногу на ногу и нагло глядя адвокату в глаза, — я потеряла все. Трава и колодец высохли, скотина погибла. А теперь вот и дом.
— Так же, как и деньги, — заметил мистер Грант, глядя на Роузи поверх очков. — Считаю своим долгом сказать вам, миссис Маунтджой, что за всю свою карьеру я никогда не видел, чтобы так плохо управляли ранчо. Деньги потрачены, но ничего не сделано.
— Ничего, черт возьми, — согласилась Роузи. — Вы и теперь будете говорить мне, что я не могу продать ранчо? Или Ханичайл не может продать его?
— Маунтджой уже ничего не стоит. И сейчас вам не удастся выгодно продать ранчо. Но я много раз говорил вам, имеет оно ценность или не имеет, ранчо находится в управлении по доверенности. Его никогда нельзя будет продать.
— И что вы мне прикажете сейчас делать? — спросила Роузи. — Как, по-вашему, я должна восстановить дом?
Глубоко вздохнув, Грант начал рыться в бумагах.
— Вы снова оказались удачливой, леди, — сказал он, желая словом «леди» сделать ей приятное, потому что хоть она и проститутка, но все еще его клиентка. — У меня есть страховка на дом, оплачиваемая ежегодно из фонда, специально на это выделенного. Я уже связался со страховой компанией, и они готовы выплатить вам деньги на восстановление дома.
— Всю сумму? — Долларовые купюры уже начали свой хоровод в мыслях Роузи: она снова станет богатой. Роузи заулыбалась. — Сколько?
— Двенадцать сотен долларов.
— Двенадцать сотен? И это все? А как же мои меха, наряды, посуда и все остальное?
— Застраховано только строение, миссис Маунтджой. Все, что было внутри дома, ваша забота. Я действую согласно завещанию. Я уже подготовил все необходимые документы. Подпишите их, и страховая компания немедленно выплатит вам деньги.
Роузи подписала бумаги и направилась к двери.
— Спасибо, мистер Грант, — бросила она через плечо. — Спасибо за то, что ничего для меня не сделали.
Покачав головой, адвокат посмотрел Роузи вслед.
— Бедная Ханичайл, — с грустью произнес он. — Если кто и нуждается в отце, так эта девочка.
Как всегда, Роузи сделала все по-своему. Она дала Элизе двести долларов в качестве заработанного и предложила ей искать новое место. Она сказала, что страховая компания берется за восстановление дома, но лично она арендовала дом в Сан-Антонио и собирается сразу же переехать туда, так как нашла себе работу в новом салуне, открывающемся на следующей неделе. Ханичайл должна поехать с ней. Она поступит в новую школу и возьмет на себя заботу о доме, так как с ее новой работой у нее для этого не будет времени.
— Я не поеду с тобой в Сан-Антонио, — сказала Ханичайл, охваченная ужасом. — Я не хочу заботиться о доме, пока ты где-то шляешься, и я не хочу поступать в новую школу. Я останусь здесь с Элизой и Томом.
— Да? А что подумают обо мне люди? По городу опять пойдут слухи, что Роузи Маунтджой бросила свою дочь на попечение черных. Забудь об этом, Ханичайл. Ты поедешь со мной.
— Твоя мать права, девочка, — с грустью в голосе сказала Элиза. — Ты должна сделать так, как она говорит. Нам хорошо жилось на ранчо, пока был цел дом, но ты не можешь жить в городе со мной и Томом. Это будет выглядеть неприлично. Пройдет много времени, пока дом будет восстановлен. А нам, возможно, придется уехать отсюда за много миль, чтобы найти работу. Мне жаль, Ханичайл, но так обстоят дела. По крайней мере сейчас.
Сердце Элизы разрывалось так же, как и сердце Ханичайл, но другого выхода у них не было.
Ханичайл со слезами на глазах распрощалась с Элизой и Томом. Она не знала, увидит ли их снова. Она прощалась с ними, возможно, навсегда, и ее сердечко было разбито во второй раз в ее юной жизни.
Тяжелым было расставание и с лошадьми, так как мать сказала, что город не место для них, да они и не могут позволить себе содержать их. Но Том заверил Ханичайл, что будет заботиться о лошадях, сколько сможет, и, если ему посчастливится найти работу поблизости, будет держать их здесь, на ранчо, и она сможет навещать их, когда ей захочется.
Ей разрешили взять с собой только собаку, которая, стоя на заднем сиденье, всю дорогу лаяла. Они проехали мимо каштана и вазы с цветами, стоявшей на месте гибели отца. Затем выехали на залитое солнцем шоссе, ведущее в Сан-Антонио и к их новой жизни.
Новый «дом» Ханичайл был маленькой шаткой деревянной лачугой, расположенной в Силвер-Берч-Рентал-Парке. Когда-то белый, слой краски облупился, два крошечных окошка были плотно закрыты, три покосившиеся деревянные ступеньки вели к единственной двери. Он был окружен такими же маленькими жалкими лачугами, к перилам которых были привязаны грязные собаки. Они лаяли на Фишера, заставляя его нервничать.
Здесь когда-то была зеленая лужайка с гравийными дорожками. Сейчас же парк представлял собой море пыли. В одном углу стояла одинокая березка, и их лачуга располагалась как раз под ней.
— Нам посчастливилось, — сказала Роузи. — У нас хотя бы будет тень. О Господи, если бы твой отец мог видеть, до чего мы докатились, он бы наверняка пожалел, что не оставил ранчо мне. Я бы давно продала его, и мы бы жили сейчас как королевы.
Ханичайл знала, что Роузи верила в то, что говорила. Она все еще полагала, что жила бы сейчас в белом особняке с колоннами на престижной улице в Хьюстоне, если бы сама, а не дочь унаследовала ранчо.