Читать интересную книгу История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс

линия в половой жизни Ренессанса, которую нетрудно вскрыть, так как она всюду выступает чрезвычайно отчетливо и сама навязывается наблюдателю. Такое ее отчетливое выявление было обусловлено двумя особыми факторами, которых нельзя игнорировать при исторической реконструкции.

Первое из этих обстоятельств заключается в том, что эта тенденция ни в чем не находила преград для себя. Мы уже выше упомянули, что результаты, которых может достигнуть та или другая эпоха, зависят в значительной степени от тех предпосылок, которые она получает в готовом виде от прошлого.

Чисто чувственная тенденция Ренессанса могла свободно развиться потому, что в предыдущие, Средние века отношения между полами носили очень примитивный характер, были исключительно половыми отношениями. Животный базис эротического чувства был лишь в самой незначительной степени одухотворен. Любовь исчерпывалась физическим актом, во всяком случае кульминировала в нем.

Это приложимо в особенности к браку. Его условный характер был лишь в очень малой степени одухотворен индивидуальной любовью. Для аристократии брак был политическим актом, лучшим средством увеличить свое влияние и могущество. Интересы семьи, а не желания личности имели поэтому решающее значение. То же самое верно и относительно цеховых мастеров средневековых городов. Если круг, среди которого они могли выбрать жену, был и без того ограничен, то они, кроме того, должны были еще подчиняться цеховым и семейным интересам, причем последние были тесно связаны с первыми. Когда в городах возник купеческий патрициат, вопрос о материальном благосостоянии также оттеснил личные склонности. Брак был в глазах этого слоя самой простой формой накопления капитала, скорейшим способом постоянного присвоения прибыли.

Только низшие слои народа, неимущие классы, смотрели на брак не с такой условной точки зрения, и потому индивидуальная любовь играла в их брачных союзах большую роль. У всех других классов брак, спасенный денежными, классовыми и сословными интересами, был в большинстве случаев не чем иным, как средством производства законных наследников. В этих классах супружеская любовь была лишь в незначительной степени субъективной склонностью, а скорее объективной обязанностью, «не причиной, а коррелятом брака». Религиозная и буржуазная идеология городов несколько скрашивала это положение вещей, зато оно держалось в чистом виде среди крестьянства в деревнях. Как уже было выяснено в первой главе, здесь половая способность мужчины и женщины считалась благодаря экономическим условиям существования главнейшим официальным пунктом рядом с материальным благосостоянием. Таковы были предпосылки, имевшие место в Средние века. Нетрудно видеть, что они представляли чрезвычайно благоприятную почву для развития эротики. Эта тенденция Ренессанса не только не встречала препятствий, а, напротив, даже подкреплялась другими побудительными факторами, служащими той же цели.

Эти факторы заключались в зарождавшейся в Средние века индивидуальной любви, бывшей первым результатом возникавшего нового содержания жизни. Как ни странным покажется на первый взгляд утверждение, тем не менее оно – бесспорный факт: действие этого важнейшего и благороднейшего эмансипационного процесса, целью которого было поднятие обоих полов из их низкого состояния, заключалось не в ослаблении, еще менее в устранении, а, напротив, в чрезвычайном усилении животной стороны любви. Правда, это действие шло в направлении, знаменовавшем, несомненно, этический прогресс, но это ничего не меняет во внешнем результате. И, как нетрудно понять, этот факт не менее логичен. Взаимная любовь мужчины и женщины, как высшая форма проявления жизни, должна носить характер не низменной арифметической задачи, а выстраиваться исключительно на взаимной индивидуальной склонности и страсти – таково основное требование, такова программа индивидуальной любви. Литература всех стран доказывает, что следы такой индивидуальной страсти встречаются уже в раннем Средневековье.

В очаровательном любовном послании одной образованной дамы к ее возлюбленному, находящемся в собрании посланий монаха Вернгера фон Тегернзе, мы имеем даже прямо классическое свидетельство. Мы не знаем ни даму, которая пишет письмо, ни мужчину, которому оно адресовано, и однако каждая строчка письма говорит нам, что слова эти были продиктованы самой чистой и благородной страстью женского сердца.

«Любимейший из дорогих!» – так начинает она письмо, и все дальнейшее есть постоянное взаимное слияние с возлюбленным, дышит высоким уважением и твердым, как скала, доверием. «Тебя одного среди тысячи выбрала я, тебя одного восприняла в святыню моего духа». И после целого ряда страниц она заканчивает следующими сердечными стихами, ставшими впоследствии как бы волшебным заклинанием, нежнейшей исповедью всех истинно любящих: «Ты мой, я твоя. Можешь быть в этом уверен. Ты заключен в моем сердце. Я потеряла ключик от него, и ты теперь не можешь выйти оттуда».

Однако если мы из этого документа можем сделать вывод, что высшая форма половой любви уже тогда во многих местах победоносно вошла в жизнь, то это имело место только в идее, если так можно выразиться, только в принципе. Условный характер брака в среде имущих и господствующих классов оставался тем не менее по-прежнему в силе, был не только не уничтожен, но даже и не поколеблен. Ведь этот условный характер брака сохранился в этих классах и по сю пору и только слегка замаскирован более изысканными светскими формами.

По-прежнему большинство браков определялось классовыми, денежными и сословными соображениями. Торжество индивидуальной склонности не могло поэтому осуществиться в пределах брака, а только в принципиальном отрицании связанного с браком требования взаимной физической верности. Так оно и случилось.

Первое массовое торжество индивидуальной любви в истории проявилось на самом деле во всех странах не в форме супружеской любви, а в форме рыцарского культа дамы, высший принцип которого прямо гласил, что истинная любовь (Minne) не имеет решительно ничего общего с браком. Иными словами: более высокая форма любви началась исторически с прелюбодеяния, с обоюдного прелюбодеяния, систематически организованного целым классом. В этом классе не было ни одного мужчины, не домогавшегося бы из года в год любви других женщин, только не жены, ни одной женщины, не позволявшей бы другим мужчинам публично при всех домогаться ее расположения, так что в конце концов все рыцарство представляло не что иное, как «общество для устроения обоюдного адюльтера».

Сама природа вещей обусловливала, разумеется, что желанная цель и обещанное вознаграждение в огромном большинстве случаев в самом деле и достигались, и отдавались, ибо всякий протест имеет тенденцию проявиться в действиях. А рыцарский культ выступил исторически именно как протест против условного брака, признававшего только обязанности. В данном случае в чем ином могло проявиться действие, как не в достижении и отдаче высшей награды любви (Minnesold)? Ибо сущностью индивидуальной любви является именно сексуальный момент, желание мужчины обладать женщиной, отдающейся ему не во имя объективной обязанности, а в силу субъективной влюбленности, и такое же желание женщины отдаться тому мужчине, который возбуждает ее симпатию.

Всякий протест ведет,