с братом его, которого избил на потеху войску.
Но он отправил нового вестника, что бы тот призвал братьев в его шатер.
Долго просидели они, втроем церемонно передавая друг другу чаши с кумысом, и ведя разговоры вежливости, пока, наконец, Кара-Буга не вышел из шатра, сказавшись телесной нуждой.
И тогда богадур Улуг-Буга сказал.
— Я встану на колени перед тобой, сын Карраса и назову тебя своим господином. Ты щедр и с тобой много военной удачи. Но мой брат питает к тебе ненависть. Ты унизил его, и не попросил прощения. Подари ему коня и саблю, подари ему женщину, которая тебе не нужна, подари ему доспехи, снятые с солнцепоклонника, и он простит тебя, потому что он человек простой души.
— Я сын киммерийского кагана и я не могу просить прощения у баруласа, пусть даже в нем течет капля ханской крови.
— А я не могу пойти против своего брата.
Некоторое время мужчины молчали.
— Братские узы святы, Улуг-богадур. — сказал Дагдамм.
— Прости меня, Дагдамм сын Карраса. — поклонился в землю Улуг-Буга.
Так они и расстались, не придя ни к какому решению.
В тот день стражу у шатра Дагдамма нес Гарт, молодой воин, происходивший из одного из кланов Озерного Края. Он слышал каждое слово, которое прозвучало в шатре сына Карраса. Как только время его службы истекло, молодой Гарт вскочил на коня и помчался прочь из лагеря, к изгибу реки.
Там на поросшем осокой берегу сидел голый по пояс Кидерн Шкуродер, и развлекался тем, что бросал гадательные кости. Жилистое, сухопарое как у вечно голодного степного волка, тело Кидерна сплошь покрывали узоры татуировок, оставляя свободными только лицо и кисти рук. Многие киммирай носили на себе узоры, но знаки, покрывавшие тело Кидерна отличались от обычных рун удачи, которые набивали себе воины.
— Кидерн! — вскричал издалека Гарт.
— Как ты назвал меня? — просипел Шкуродер, и у Гарта, который только в день битвы на холме снял полдюжины скальпов, похолодело в животе.
— Старший брат. — тихо сказал он, делая правой рукой условный знак принадлежности к священному кругу.
— Говори.
— У меня есть сведения, которые могут быть важны для нашего дела.
И Гарт пересказал каждое слово, которое услышал.
Кидерн довольно усмехнулся своим увечным лицом.
— Ты знаешь Коди?
— Десятника?
— Да, десятника Коди. Позови его ко мне.
— Но как мне обратиться к нему? Он наш брат?
— Почти. Он знает все, что нужно знать непосвященному. Скажи, пусть придет.
Гарт отыскал Коди в лагере. Тот неуклюже починял сбрую левой рукой. Правая рука его была забита в лубок и перевязана. Знающие в лекарском деле говорили, что раны чистые и скоро заживут, но сейчас рука была почти бесполезна, и только принималась болеть дергающей болью, если он причинял ей неудобство.
— Тебя зовет старший брат. — сказал Гарт, выполнив положенный условный знак.
Коди неловко повторил его движение раненой рукой. Поднялся и стал собираться.
XIX. Преступление Коди
Кара-Буга прискакал один.
Огромный барулас, с его разбитым, распухшим лицом и угрюмым взглядом был страшен. Правую ладонь Кара-буги держал на рукояти тяжелого кривого меча. Он спрыгнул на землю, которая казалось содрогнулась под его грузным телом, и огляделся.
— Где ты, киммирай? — спросил Кара-Буга. Голос у него был мягкий, звучный, он не подходил его звероподобной внешности и жестоким привычкам.
Коди выступил навстречу.
— Ты спас мою жизнь. — коротко кивнул он. — Я хочу предложить тебе побратимство. Я позвал тебя сюда, чтобы заключить союз перед лицом старых богов моего народа. — Коди повел здоровой левой рукой, указывая на редкую рощицу. Вообще-то в ней не было священных прадедовских дубов, только осины, но Кара-Буге знать об этом не обязательно.
Круглое лицо Кара-буги расплылось в улыбке.
— Тамыр! — воскликнул он своим странно мягким голосом. — Тамыр, брат!
Они обнялись и обменялись кинжалами. Коди застонал от боли, когда барулас сжал его в своих медвежьих объятиях. Кара-буги выглядел искренне обрадованным.
Коди вонзил кинжал, который подарил ему Кара-Буга, в землю и над ним произнес слова клятвы побратимства. Они по очереди слегка порезали себе руки, чтобы кровь их смешалась и вместе ушла в землю. Еще можно было бы скрепить клятву жертвой, но сейчас на много миль вокруг едва ли можно было поймать хотя бы тарбагана. Да и не дело клясться на тарбагане, для этого нужен конь, бык, пленник или волк. Потому они решили, что обряд завершат уже в лагере, разделив хлеб. Посмеялись, вспомнив, как Ханзат-хан сунул в рот Дагдамму пригоршню печенья.
— А теперь, брат, пойдем, выпьем черного кумыса и съедим хлеба, чтобы отметить наше побратимство. И сразу после этого пойдем к Дагдамму!
— Зачем ты хочешь говорить с сыном повелителя, брат? — удивился Коди, хотя знал ответ.
— Теперь ты мой брат, мой меч — твой меч, и мой язык — твой язык. Дагдамм не станет слушать меня одного, я барулас, но тебя он послушает, ты киммирай. Он прикажет казнить Шкуродера. Тогда ты станешь старшим над сотней. Ты сотник, и я сотник — вместе мы большая сила. Мой брат уже присягнул Дагдамму. Я тоже хочу уйти служить Дагдамму.
— Но ведь он твой враг!
— Ах, ты об этом… — Кара-Буга потер багровый отек под глазом. — Я тоже хорошо его отделал. Если Дагдамм возьмет меня на службу, я отдам свой меч ему. Не хочу служить Мерген-хану, тот скуп.
Весело болтая, Кара-Буга шел чуть впереди. Коди вытащил кривой нож, который подарил ему барулас, и ударил в ямку под ключицу. Когда он вырвал оружие, кровь ударила струей в два фута. Кара-Буга был полнокровным человеком.
Могучий барулас захрипел, застонал, и повалился.
— Прости, тамыр. — прошептал Коди. — Я бы бросил тебе вызов, но моя рука…
Кара-буги корчился в стремительно растущей луже крови.
— Ты ударил своего брата. — просипел он, все еще рукой пытаясь остановить кровавый фонтан.
— Ради своего другого брата.
— Шкуродер… ради Шкуродера…
Жизнь вытекала из Кара-Буги вместе с кровью.
— Братоубийца. — сказал он, и затих.
Коди молча стоял над поверженным батыром. Весь его мир рухнул. Он убил человека в спину. Убил в спину названного брата. Убил честного человека, чтобы прикрыть подлого.
Как он дошел до этого?
Ведь еще недавно все было так ясно и просто. Долг, честь, слава, узы братства. Заповеди, оставленные дедом. Слова старого кагана, великого Конана. Слова молодого Конана.
Он был чист душой еще вчера. А сейчас?
Коди не верил, что прямо сейчас молния поразит его в наказание за братоубийство, но в том, что теперь он проклят, не сомневался. Он, в самом деле, сошелся