– Бренна может умереть без теткиного бальзама. В прошлый раз у нее останавливалось сердце!
Ройс сомневался, что девушке-блондинке действительно угрожала смерть, но Дженни явно опасалась, а Бренна, похоже, не притворялась.
Дженни, увидев, как на его твердом лице отразилась нерешительность, подумала, что он собирается отказать, и попыталась умилостивить его, сознательно пойдя на унижение.
– Вы сказали, что я слишком горда, и это… это правда, – вымолвила она, умоляюще кладя руку ему на грудь. – Если вы разрешите Бренне уехать, я соглашусь на любую унизительную работу, которую вы мне назначите. Я буду скрести полы. Я буду сопровождать вас, буду готовить для вас еду на кухне. Клянусь, я отплачу всем чем угодно!
Ройс опустил глаза на крошечную изящную ручку, лежащую у него на груди, ощущая через тунику тепло и уже возбуждаясь от одного лишь прикосновения. Он приходил в замешательство от ее прикосновений, но понимал, что желает ее – чтобы она по собственной воле, изнемогая от страсти, лежала в его объятиях. И ради этого приготовился совершить первый в жизни поистине необъяснимый поступок – приготовился отпустить самую ценную свою заложницу, ибо, несмотря на уверенность Дженнифер в пусть строгой, но отеческой любви лорда Меррика, некоторые из прежних ее рассказов дали Ройсу основания усомниться, что человек этот испытывает какие-либо глубокие чувства к своей своенравной дочери.
Огромные, полные страха глаза Дженни были прикованы к нему.
– Пожалуйста… – шепнула она, ошибочно принимая молчание за отказ. – Я все сделаю. Я стану пред вами на колени. Только скажите, чего вы хотите, и я все сделаю.
Наконец он заговорил, но Дженни была слишком взволнованна, чтобы подметить странную многозначительную нотку в его голосе:
– Все?
Она лихорадочно закивала:
– Все… Я приведу этот замок в такой порядок, что через пару недель в нем можно будет принять короля… Я буду молиться за вас каждый…
– Мне нужны не молитвы, – перебил он.
Отчаянно стремясь прийти к согласию, пока он не передумал, она проговорила:
– Так скажите же, что вам нужно.
И он непоколебимо произнес:
– Вы.
Рука Дженни упала, а он бесстрастно продолжил:
– Мне нужно видеть вас не на коленях, а в моей постели. Добровольно.
Облегчение от сознания, что он соглашается отпустить Бренну, мгновенно пересилил жгучий протест против того, что требуется взамен.
Он ничем не жертвовал, отпуская Бренну, поскольку удерживал в заложницах Дженни, но требовал от нее пожертвовать всем. Добровольно отдав ему свою честь, она станет шлюхой, опозорит себя, семью, все, что ей дорого. Правда, однажды она уже предложила ему себя – или почти предложила, – но просила за это спасения сотен, а может, и тысяч жизней. Спасения любимых ею людей.
Кроме того, тогда она предложила себя, будучи в полуобмороке от страстных поцелуев и ласк, сейчас же с холодной ясностью понимала, каковыми окажутся последствия сделки.
До нее доносился ужасающе усиливающийся кашель Бренны, и она дрогнула от тревоги – за себя и за сестру.
– Сделка заключена? – спокойно спросил он.
Дженни вздернула упрямый подбородок, словно гордая юная королева, только что получившая удар кинжалом от того, кому верила.
– Я в вас ошиблась, милорд, – горько проговорила она. – Я приписала позавчерашний отказ от моего предложения вашей чести, ибо вы могли получить от меня все, что желали, а потом тем не менее штурмовать Меррик. Теперь вижу, что он был продиктован не честью, а самомнением. У варвара нет чести.
Даже понимая свое поражение, она великолепна, подумал Ройс, подавляя восторженную улыбку и глядя в синие взбешенные глаза.
– Неужто предложенная мной сделка вам так ненавистна? – ровным тоном полюбопытствовал он, касаясь ее стиснутых рук. – По правде сказать, мне совсем нет нужды заключать с вами сделки, Дженнифер, и вы это знаете. За прошедшее время я в любую минуту мог взять вас силой. Вы нужны мне, и если это делает меня в ваших глазах варваром, пусть будет так. Если вы согласитесь, я позабочусь, чтобы все оставалось строго между нами. Вы не переживете в моей постели ни позора, ни боли, кроме той, что я могу причинить вам в первый раз. А после настанет одно наслаждение.
Это говорил рыцарь, способный речами улестить опытнейшую куртизанку. Это говорил самый грозный английский воин, обращаясь к воспитанной в монастыре шотландской девочке, не привыкшей к светскому обращению, и слова его произвели оглушительное воздействие. Кровь прилила к щекам Дженнифер, от желудка и до колен разлилась слабость, ее охватил трепет при внезапном воспоминании о жарких ласках и поцелуях.
– Сделка заключена? – повторил Ройс, с неосознанной лаской поглаживая длинными пальцами ее руки. Ему казалось, что он только что произнес самую нежную речь, с какой когда-либо обращался к женщинам.
Дженни колебалась бесконечно долго, понимая, что выбора нет, а потом осознала, что согласно кивает.
– Выполните ли вы свою часть договора?
Она сообразила, что он говорит об условии доброй воли, и на сей раз колебалась еще дольше. Ей хотелось бы возненавидеть его за это. И она пыталась вызвать в себе это чувство, но тихий, настойчивый внутренний голосок убедительно напоминал, что в руках другого захватчика ей, несомненно, грозила бы судьба гораздо ужаснее той, которую он предлагает. Чудовищная, немыслимая судьба.
Пристально глядя в изборожденное шрамами лицо, Дженни искала признаки, которые свидетельствовали бы о том, что позже он может смягчиться, но, не находя таковых, вдруг подумала, как сильно приходится ей запрокидывать голову, чтобы смотреть на него, и какая она маленькая по сравнению с ним, высоченным и мощным. И от этого было чуточку легче пережить поражение, будучи совершенно безоружной перед подавляющей и полностью превосходящей силой.
Она спокойно встретила его взгляд, гордая даже в своем поражении:
– Я выполню свою часть договора.
– Дайте мне слово, – потребовал он в тот момент, как она отвлеклась, слыша очередной взрыв яростного кашля в комнате Бренны.
Дженни удивленно оглянулась. Когда она в прошлый раз давала ему слово, он отреагировал так, словно оно для него ничего не значило, и это было неудивительно. Мужчины, включая ее отца, не ставили ни во что слово простой женщины. Лорд Уэстморленд явно думает иначе, и это ее поразило. С чувством крайней тревоги и некоторой гордости она прошептала:
– Даю вам слово.
Он удовлетворенно кивнул:
– В таком случае я иду с вами, и вы можете сообщить сестре, что она возвращается в аббатство. После этого вам не будет дозволено оставаться с ней наедине.