ещё сохраняются: и у его Величества, и лорда Главнокомандующего. Да и у всего Штаба.
То есть — все они не прибудут в цитадель врага, пока лорд Дилени с дамой оттуда не отбудут.
И не отдалятся от твердыни хотя бы миль на сто.
А в-третьих…
Да, в-третьих — самое главное.
Но лорд Говард даже думать сейчас об этом не хотел. Мало ли! Вдруг чёртова ведьма, на которую Конклав уже точит когти, может выведывать тайные, иносказательно выписанные мысли — и из исписанной бумаги!
Капралу Ферраху не нравилось дело, которым его подразделению приходилось сейчас заниматься.
Да, поголовье скота в родной Тарсии сейчас, после потравы полей, уничтожения сена, да и самого скота на северных границах, сильно упало. Это если сказать мягко. Да, к весне многим (А вернее — немногим выжившим там!) фермерам придётся потуже затянуть пояса, и снова перейти с мясного рациона на полбу. А то — и на мучную похлёбку, или тюрю. Или варить, как уже случалось в особо трудные годы, суп с беленой и крапивой. Хотя это уж — едва ли. Его Величество направил обозы с нужными припасами от государства во все уцелевшие поселения.
Но это не значит, что профессиональные солдаты армии его Величества должны просто-напросто кормить, поить, и обогревать чёртовы сараи с этим самым трофейным скотом! Изображая из себя скотников, подсобных рабочих и говновозов!
А что самое обидное: забрать этот скот в Тарсию живым всё равно не удалось!
Командование признало-таки раздробление профессионального воинского контингента на отряды «по уходу за животными» — опасным! Поэтому придётся терпеливо ждать, пока чёртовы отряды забойщиков и раздельщиков туш доберутся и до их фермы. А доберутся, судя по всему, не скоро: их подотчётная ферма стоит в пятидесяти милях от границы — то есть, на самом «передовом» рубеже территории, что удалось захватить.
Ну как захватить: то сопротивление со стороны ящеров — работников сельского хозяйства, что те пытались оказать, тыкая в солдат вилами и косами, вряд ли можно рассматривать как серьёзное противодействие. Но поскольку уняться или сдаться в плен бедолаги не соглашались, попросту, похоже, не понимая, чего люди от них хотят, пришлось всех просто поубивать. Вспоминая об этом фактически избиении, капрал до сих пор ощущал неловкость: словно залез с горящей головнёй в муравейник из-за того, что один муравей цапнул за задницу…
Да оно и верно: убить этих несчастных полуидиотов, годных только для того, чтоб носить сено из сараев в ясли, да убирать навоз, было нетрудно. Но очень стыдно было потом, когда их тела сбрасывали в одну большую, общую, яму. Вырытую там, за холмом — подальше от бревенчатых строений фермы.
Вот и сейчас, обходя с осмотром расставленные по периметру ограды из жердей, отделяющей от леса всё это уже обрыдшее хозяйство, посты, он всё же больше думал о своём, чем действительно беспокоился о безопасности вверенного ему контингента.
Пусть-ка часовые о ней беспокоятся. Для того и расставлены.
Пройдя по неплохо протоптанной тропинке к третьему, самому на его взгляд опасному, посту, поскольку располагался он в каких-нибудь тридцати шагах от кромки большого лесного массива, капрал смотрел больше на сгорбленную и притопывающую от холода фигуру рядового Хорста, чем на чёрную непролазную чащу, словно бы в свою очередь угрюмо взиравшую на людей. Рядовой скрип услышал за двадцать шагов — похоже, опять, вопреки запретам, натянул по шею шерстяную подшлемную подкладку!
И точно: вон, спешно поправляет. А теперь и разворачивается к нему, отдавая честь.
Подойдя, капрал спросил:
— Как тут?
— Тихо, господин капрал!
— Ага, ещё б тебе не тихо. Будто я не видел, что ты опять натянул на уши чёртову шапку!
— Э-э… — видя, что отпираться бессмысленно, рядовой избрал другую тактику: — Виноват, сэр! Простите, господин капрал! Больше не повторится. Просто… Не хотелось бы, как рядовой Гасюк, лишиться обеих отмороженных ушей!
История, случившаяся с беспечно надравшимся рядовым, позволившем себе шмякнуться сослепу в сугроб, да пролежавшему там до рассвета, а в результате лишившемуся и носа и отрезанных полевым лекарем ушей, конечно, стала притчей во языцех. Поэтому ни капли вина в закромах крохотного гарнизона больше не было — капрал с сержантом Перкинсом лично всё… вылили. А не выпили, как утверждали злые языки завистников, никак не могущих равнодушно смотреть, как начальство, обнявшись, ходит от поста к посту на заплетающихся слегка ногах, горланя скабрезные песенки.
— Не будешь пить, как свинья — так и не отморозишь себе ничего. Главный-то орган у Гасюка — остался! Только вот воспользоваться вряд ли удастся — ни одна уважающая себя шлюха такого красавца к себе и на милю не подпустит. Так что смотри тут у меня!
— Есть, смотреть, господин капрал!
Капрал сдержал рвущиеся на язык ругательства. Но он был реалистом.
Поэтому, понимая, что в триста пятьдесят восьмой раз повторенная нотация о том, что бдительность в их условиях может и должна спасти их чёртовы жизни, абсолютно не нужна, капрал только сердито фыркнул, разворачиваясь. И двинулся, ругаясь про себя, назад, к бревенчатому строению, в котором хоть и воняло ужасно, зато было тепло. Ну, сравнительно, конечно: не выше плюс десяти, чтоб только-только не сдохнуть чёртовым бурёнкам.
Поэтому и не услышал, как свистит стрела, вонзившаяся ему в затылок, так, что окровавленный наконечник вышел наружу в центре лба. А уж о том, чтоб успеть подумать, что там с часовым, речи уже быть не могло: думать бравый капрал перестал в момент касания пробитым лбом и остекленевшими глазами поверхности сугроба.
Застывший от удивления рядовой, разумеется, некоторое время провожавший взглядом уходящее и вдруг упавшее начальство, не успел даже закричать: вторая стрела вонзилась ему прямо в затылок, выйдя уже из открывшегося было рта…
Ехали медленно.
Правда, не потому, что неплохую, в-принципе, дорогу замели сугробы, а потому, что не хотели, чтоб лошади устали и взмылились. На морозе в минус двадцать несчастные животные запросто могут простыть! А пешком не больно-то походишь тут, в глубине заснеженной пустыни, что именуется Великим Северным Плоскогорьем, за которым снова начинаются тайга, тундра, и замёрзшие сейчас болота. А главное — не довезёшь огромный обоз со всем нужным для нормальной жизни тысячи человек: скарбом и пищей.
Лорд Дилени, отпустивший поводья, и позволяющий верному Спокойному свободно выбирать направление, знал, что умное животное отлично определит, где под футовым слоем свежевыпавшего снега располагается полотно дороги, и не собьётся. Значит, можно всё внимание уделить собеседнице, едущей сейчас рядом, и равнодушно-презрительным взором осматривавшей серую в свете так и не пробившегося сквозь пелену