- Сейчас принесем носилки, - сказал врач.
- И не думайте, - объявил Волин. - Пойду сам. Не спорьте, пожалуйста, я совершенно здоров. Помогите лучше Алексею Павлиновичу.
- И я пойду сам, - сказал Кошкин. - Что особенного? Подумаешь, руки сломаны...
- А что с Розановым? - тихо спросил Волин у Анкудинова, когда они уже шли к лифту. - Разве его нет на станции?
Старый биолог печально покачал головой:
- Нет... Сразу поднялся наверх. Вот так, Роберт, узнаешь людей. Струсил, убежал, бросил вас с Кошкиным. Судить бы надо за такое. Хотя, наверно, не существует даже подобной статьи. За такое судят лишь на войне. А мы не воюем... Вот так...
- Он не виноват, Иван Иванович, - задумчиво сказал Волин. - Просто это оказалось выше его сил... У каждого есть предел допустимой нагрузки на нервы... Я не оправдываю его, но и не могу осуждать. Все это гораздо сложнее... Он ошибся, конечно. Ошибся при выборе профессии. Но ошиблись и мы, не поняв этого раньше...
Непрочитанное письмо
Прошло несколько месяцев. Зимой на Всемирном конгрессе океанологи договорились об организации широких совместных исследований океанического дна. Резолюцию конгресса сразу же начали претворять в жизнь. Состоялся обмен научными сотрудниками. На "Тускароре" приступил к работе Том Брайтон. Уехала в Соединенные Штаты Марина Богданова. Ей предстояло начать исследования вместе с американскими и японскими коллегами на первой американской глубоководной станции у острова Санта-Крус. Торжественное открытие этой станции ожидалось со дня на день. Летом должна была начаться постройка международной советско-американско-японской глубоководной обсерватории на атолле Джонстон, расположенном в центральной части Тихого океана к юго-западу от Гавайских островов. Эту обсерваторию решили создавать на глубине трех тысяч метров; со временем ей предстояло сделаться главной базой комплексных глубоководных исследований в центральной части величайшего океана Земли.
На Черном море успешно проходила испытания новая модель донного вездехода. Волин теперь делил свое время между экспериментальным центром в Геленджике, где испытывали вездеход, и институтом в Ленинграде, где большой коллектив сотрудников уже приступил к составлению программы нового наступления на океаническое дно. В этом наступлении должны были принять участие сотни исследователей, целые эскадры судов, оборудованных новейшей техникой, самолеты-амфибии, подводные лодки, первые донные вездеходы. На "Тускароре" испытывались глубоководные скафандры, обеспечивающие длительное пребывание человека на глубине двух-трех километров, осветительные устройства, гарантирующие видимость в радиусе нескольких сотен метров, новое подводное оружие и средства связи.
В середине апреля Волин возвратился из Геленджика в Ленинград. Первый день ушел на беседы с начальниками отделов института, бесконечные телефонные разговоры, интервью корреспондентам газет и радио... Лишь вечером, когда за окном кабинета над сероватой гладью залива медленно догорал неяркий оранжевый закат - предвестник белых ночей, Роберт Юрьевич смог наконец добраться до писем и телеграмм, скопившихся в его отсутствие... Сверху письмо от Марины из Лос-Анджелеса. Волин бросил взгляд на штемпель. Пришло вчера. Оно останется на "десерт"... Не распечатывая, он сунул конверт в карман... Письмо от Дымова с "Тускароры". Покусывая губы, Волин быстро пробежал глазами первую страницу. Кажется, ничего нового... Обычные жалобы и претензии... Завтра придется проверить, отправили ли им высокоточные магнитометры для донных измерений. Волин сделал пометку на отрывном календаре. А это уже интересно: Том Брайтон в новом скафандре достиг глубины трех тысяч метров на склоне Курильской впадины; видел небольшое скопление бесструктурной плазмы; взять пробу опять не удалось... Анкудинов, пожалуй, прав: загадочная субстанция появляется из глубоководной впадины. В конце - пространные рассуждения Дымова о возможном происхождении плазмы. Их можно пока не читать... Павел Степанович сам еще не видел эту штуку. Зато Том - молодец...
Волин отложил письмо Дымова в сторону.
Дальше несколько телеграмм... Поздравления по случаю избрания Волина членом-корреспондентом Национальной академии США. Письмо от Лухтанцева. Ну конечно, Николай Аристархович теперь возмущается, что "Тускарору" передали из ведения Петропавловского филиала и подчинили непосредственно Всесоюзному институту океанологии. Это теперь-то, когда газеты заговорили о развертывании донных исследований. А кто несколько месяцев назад предлагал законсервировать станцию? Так что напрасно обижаетесь, дорогой Николай Аристархович... "Тускарора" с каждым годом будет приобретать все большее значение. Она теперь - наш главный плацдарм в наступлении на океаническое дно.
А у филиала другие задачи - течения в северо-западной части Тихого океана, рыбное хозяйство, подводные пастбища, миграция рыб. И без "Тускароры" работы вам прибавится. Извольте обеспечить сто миллионов центнеров ежегодной добычи рыбы только в одном Тихом океане... В конце письма приписка: "Приходил Розанов, просил взять на работу, уверял, что не может без моря. Я его, конечно, выгнал..." "
Конечно, выгнал..." А, собственно, почему? Волин встал из-за стола. Прошелся по кабинету... Долго глядел в окно на серую рябь залива и холодный закат... Кто дал право бездумно и равнодушно клеить на человека ярлык, равнозначный волчьему билету? Розанов и так слишком дорого заплатил за свою слабость. После той истории на дне сам подал заявление об уходе со станции и из института; уехал куда-то, вероятно, прекратил работу над диссертацией, которая была почти готова и которую сам Лухтанцев называл талантливой... С тех пор прошло полгода. Время достаточное, чтобы все обдумать и понять. И если человек вернулся, нашел в себе силы снова обратиться к своему учителю, значит, он не может иначе... Наверное, он победил и свою слабость. Николай Аристархович, конечно, поторопился, надо будет написать ему об этом. Неужели он не понял, что скрывается за возвращением Розанова в Петропавловск? Ведь Геннадий мог без труда найти себе интересную работу в любом из университетов, в отраслевых институтах, где не знали об его истории... А он возвратился именно туда, где все знали.
Волин перебрал остальную корреспонденцию. Срочного ничего не было. Вот только письмо от Шекли... Приглашает на открытие глубоководной станции в Санта-Крус. К сожалению, поехать невозможно... Время идет не останавливаясь. А работы столько...
Складывая письма, Волин обнаружил записку, очевидно, оставленную секретарем перед самым уходом: "Дважды звонил адмирал. Просил позвонить, когда освободитесь".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});