Большинство право – прямой путь в бюрократию. Корпорациями владеет большинство – совет директоров и вкладчики. У корпораций нет хозяина. Любая корпорация по определению безответственна и слегка дебильна. И права. Бога нет, человек человеку волк, выживают приспосабливающиеся. Вот и все заветы бюрократической формы правления. Правления большинства.
Но, скажете вы, ведь кругом было столько умных и прозорливых – писателей, по крайней мере! Почему же никто не писал о том, что происходит НА САМОМ ДЕЛЕ? Почему мы читаем мнения той поры у тех же классиков, а там сплошная глупость? «Что делать?» Николая Чернышевского, святые крестьяне графа Толстого, социалистические измышления Джека Лондона и Золя, и прочая, и прочая – и ведь никто из них не вспомнил, что богатые и бедные были всегда, и нужно как-то ограничивать, а не поощрять, эгоизм и тех и других? Неужто никто из них не заметил ГЛАВНОГО? Что Индустрия, грозящая вот-вот перейти с угля на нефть, возжелала заменить собою Бога? Но нет – все они поддались пропаганде Индустрии. Все! И если ранее христианские писатели-иконокласты восставали против христианства, т. е. являлись так или иначе сынами христианства, пусть и блудными – теперь они восставали против Индустрии, игнорируя христианство вообще и не понимая, что именно этого и добивалась Индустрия. Апологеты же существующего положения вещей лицемерно вздыхали, говоря всякие пошлости вроде «Такой у нас нынче век». Противники требовали крови, пятидневной недели, восьмичасового рабочего дня. И никто даже не подумал заметить возникновения корпораций-концернов, руководимых слегка дебильным большинством. Они как-то сами собою появились. Standard Oil, например. А когда посыпались вдруг как из бочки антитрестовские законы, было поздно – люди привыкли, что ненавидеть некого, ибо у корпорации НЕТ ЛИЦА. Главы корпорации – не гибкие, не знают реалий, не понимают долгосрочной выгоды, т. е. они вовсе не предприниматели, а просто – бюрократы. Самые настоящие. Они не живут – существуют. Они не работают – функционируют. Не принимают решений – приходят к консенсусу. И абсолютно безответственны – «решаю не я один». Сами-то главы советов директоров понимали ли, что они – ноль, ничего не значат, что деньги их – фикция, дела – тоже, благополучие – фальшивое?
Вот, предположим, есть страна с названием и историей, и живет в этой стране столько-то миллионов человек. Некоторые богатые, остальные бедны, где-то рядом бегает средний класс, корча из себя богатых. И вот заводы, производящие продукцию в громадных количествах. Кто ее, продукцию, покупает? Где потребитель? А потребитель – сами же производящие. Но у них нет денег. А продукция производится. И не продается. Замкнутый круг.
В то время, читатель, еще не было Призрачного Производства, еще не умели создать из ничего занятость и зарплату для миллионов. Поэтому все производство было повязано реальными фондами, и крах был неминуем. И он наступил.
Ну и черт с ним, честно говоря. Крах был – такой же бюрократический, как и правление. Кризис нисколько не был похож на романтическую Войну за Независимость, ни на жестокую, но тем не менее рыцарскую Гражданскую Войну. В крахе этом не было места чувствам и эмоциям – были лишь цифры. Гармонию заменили алгеброй. Не частично, но полностью. История учит и учит, что никогда ничего ни при каких обстоятельствах нельзя менять целиком, что в каждой данности есть что-то хорошее. А уж подменять Бога цифрами нельзя совсем. Вообще. Никогда.
А тут еще нефть.
Человечество порой встречается с феноменами, основного назначения которых оно не понимает несмотря на то, что УЖЕ ими пользуется. В свое время никто не знал, для чего нужен компьютер (может, и сегодня не знают). Для чего нужна нефть – тоже никто по началу не знал. Ее иногда даже прописывали как лекарство, а в Месопотамии еще (!!) ею мостили дороги, она тогда на поверхности лежала в некоторых местах. А тут вдруг какой-то поляк в своей Польше открыл, что она, нефть, легко дистиллизируется, и после этого очень хорошо горит. Но к нефти мы еще вернемся.
Наступил век беспощадного, скучного материализма – считать стали ВСЕ, и считать стали ВСЁ. В далекой снежной России, которую, по словам поэта, умом было не понять и которая всегда жила, якобы, какими-то совершенно мифическими идеалами, оказалось вдруг, уже в следующем веке, что главный идеал – нажраться от пуза. Этот идеал, существующий в России с 1905-ого года, сохранился до сих пор. Искусством интересуется меньше народу, чем интересовалось в девятнадцатом веке (несмотря на всеобщую якобы грамотность), проповедников не слушает никто (над ними смеются), но зато многие любопытствуют и высчитывают, как нужно устроить и переделать ЭКОНОМИКУ, что производить и кому продавать – многие, не имеющие отношения ни к производству, ни даже к купле-продаже его продуктов. Русских можно понять – производственная нажива в России привела к чудовищной волне голода в конце девятнадцатого века, и голод этот русских напугал очень – на поколения вперед. Голод, вызванный некомпетентностью материалистической советской власти в период между мировыми войнами страх этот только усилил. Добавила страху Вторая Мировая. И еще страху добавили плохое качество и частая недоступность еды и одежды после войны. Уже целый век большинство русских питается, по цивилизованным меркам, – странно, мягко говоря. Хотя индусы, конечно, позавидовали бы.
Но Америка-то тут при чем? Приходится признать, что вовсе не голод напугал Америку. Страна начала видоизменяться именно из-за бациллы атеизма. Не сразу, но постепенно. И в первую очередь бацилла повлияла на отрасли человеческой деятельности, не связанные напрямую (а лишь косвенно) с духовностью. На производство еды и одежды. Искусство поначалу незавидной этой участи – бюрократизации и цифиризации – избежало. Более того – расцвело.
Глава третья. Американский импрессионизм
Возьмем, к примеру, нищенствующего писателя, как его слегка автобиографично изобразил Джек Лондон. Вот он, Мартин Иден, живет в цивилизованном Сан Франциско в Бель Эпокь уже, в самом начале двадцатого века. Он уходит в море на три месяца матросом. После чего он почти девять месяцев живет НЕ РАБОТАЯ, снимает комнату, имеет газовую горелку, есть фруктовое пюре из банки, заедает овощами, иногда картошкой, раз в неделю готовит себе какое-то мясо. Впроголодь, согласен. Но можно уйти в море не через девять месяцев, а через шесть. Девять месяцев ему нужны для самообразования (бесплатные библиотеки) и встреч с любимой девушкой. Сегодня половина мировой богемы, включая американскую, убила бы за такие возможности. Бывает, конечно, что люди из богемы не работают на случайных работах годами, питаясь и проводя ночи у друзей. Дело хорошее, но нет возможности остаться одному, когда этого хочется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});