Действительно, пользуясь непогодой, прикрывавшей от наблюдения, войска противника двигались на юг.
Решение созрело мгновенно. Даю команду ведомому, и мы двумя заходами, с применением в первом РС-82, а во втором пулеметного огня, прочесываем вражескую колонну. Немало полегло там гитлеровцев, не ожидавших атаки в такую непогоду...
Остались позади Мекензиевы Горы. Вижу, как справа ползут вражеские танки, но мы уже бессильны против них - ни бомб, ни эрэсов на борту нет, осталось только немного патронов к пулеметам. А вот это уже более подходящая цель: через вновь появившиеся просветы в облаках несколько Ю-87 бомбят советские войска.
Сектор газа - вперед до упора. Все внимание концентрирую на сетке прицела. Вот он, подрагивает, растет в светящихся кольцах, темный силуэт набирающего высоту "юнкерса". С короткой дистанции, когда промазать уже невозможно, открываю огонь... "Юнкерс" как-то конвульсивно дернулся и перешел в падение. Распустился и словно застыл в воздухе купол парашюта - кто-то из членов экипажа покинул самолет. Подумалось, что если он попадет в наши руки, то будет неплохой "язык". А пока прикидывал, куда этого немца снесет ветер, Сиков сразил "мессера", пытавшегося атаковать меня снизу.
Теперь, когда и пулеметные коробки пусты, кратчайшим путем следуем на базу.
По дороге еще заметил, как какой-то "ишачок" "прицепился" к Ю-88 и разряжал в него свои "шкасы". Но тот, отстреливаясь, нырнул в облака. Как ни огорчительно, но Егору Шаркевичу, а это, как выяснилось, был он, не пришлось в тот раз записать еще одного противника на свой боевой счет.
А баланс-то на этот раз оказался в пользу листовок...
Что другое, а распорядок дня на фронте не спланируешь. Вернулись на Херсонес уже в сумерках, отчитался за вылет и тут узнал, что меня вызывают на КП ВВС флота в Севастополь. Значит, опять трястись на знаменитой "карете" шестнадцать километров. Спасибо умельцам-технарям, "перековали" они полуторку на авиационные колеса. Уверяют, что и ход у нее стал помягче и чуть ли не скорость выросла. Посмотрим. Если и не так, то можно пережить. А вот зачем все-таки вызывают на КП ВВС, когда мой непосредственный начальник К. И. Юмашев на Херсонесе? Не для нагоняя же за то, что наряду с "чистой агитацией" ввязались с фашистами в драку, что заданием не предусматривалось.
Так доехал я в неведении до одного из зданий на Историческом бульваре, где размещался КП ВВС флота. Полуторку загнали во дворик, а сам я поторопился в подземелье, ибо, честно говоря, как и всякий летчик, недолюбливал артобстрелы на земле, когда не можешь дать врагу сдачи.
Проводили к начальнику штаба ВВС флота полковнику В. Н. Калмыкову, который уже "сидел на чемоданах" перед отбытием со своими подчиненными на Кавказ. Известно было, что Военный совет Черноморского флота разрешил оставить в Севастополе небольшую оперативную группу во главе с майором Н. И. Савицким, а всех остальных штабных работников перевести в Новороссийск.
Кроме начальника штаба ВВС в кабинете были еще двое. Один из них начальник разведки майор К. Ф. Разинкин - сказал:
- "Виновником" вашего вызова является вот он. - Майор кивнул в сторону двери. - Его пленили в районе Инкермана, как только он приземлился на парашюте, и доставили к нам. Так вот этот новоявленный "рыцарь" попросил вручить свой пистолет сбившему его летчику.
У дверей в углу сидел человек в немецкой военной форме без головного убора, с всклокоченными волосами. Немец встал, приняв стойку "смирно", вероятно, догадался, кто пришел.
- Вы хотели видеть летчика, сбившего вас? - спросил его полковник Калмыков. - Вот он перед вами.
Затем Василий Николаевич вручил мне браунинг и поздравил с победой. Поблагодарив за трофей, я попытался было что-то сказать пленному на немецком языке, но запаса слов из школьного багажа оказалось слишком мало. И тогда, не мудрствуя лукаво, сказал на русском, что немецких захватчиков ждет разгром, а Гитлеру висеть в петле. Не знаю, понял ли меня и согласился ли с моим мнением немецкий летчик, но, поскольку он во время моей тирады утвердительно кивал, я счел свою беседу с ним законченной и с разрешения начальства убыл на Херсонес. Долго потом летал я в бой с двумя пистолетами: ТТ - на правом боку, а браунинг - на левом. Сейчас тот браунинг экспонируется в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.
Вводя в сражение новые резервы, противник стремился во что бы то ни стало прорвать оборону наших войск и овладеть Севастополем, но это ему все не удавалось. Защитники Севастополя дрались с утроенными мужеством и упорством, следуя призыву Военного совета Черноморского флота: "...ни шагу назад в борьбе за Севастополь! Помните, что к Севастополю приковано внимание народов не только нашей Родины, но и всего мира. Родина ждет от нас победы над врагом..."{19}
Лишь ценой огромных усилий врагу удалось создать южнее Качи угрозу выхода к побережью и окружения левофланговой группировки 4-го сектора обороны. Это вынудило наше командование в ночь на 23 декабря отвести воинские части сектора на рубеж Бельбек, Любимовка, и линия фронта стала проходить всего лишь в восьми километрах от Северной бухты.
22 и 23 декабря наша авиация действовала с предельным напряжением, экипажи выполняли в сутки до 140 - 180 боевых вылетов. Эскадрильские "ишачки" действовали преимущественно вместе со штурмовиками, а если не было таких заданий, то на штурмовки летали самостоятельно. В одном из таких полетов лейтенант Ф. Герасимов заметил "Хеншель-126", корректировавший огонь артиллерии в районе Камары. Филипп незамедлительно ринулся в атаку и с ходу сбил корректировщика. Находившиеся рядом Василий Семенов и Василий Бородин вначале не поняли причину отрыва Герасимова от группы, а когда увидели горящий самолет противника на земле, то одобрительно покачали крыльями своему боевому другу.
"Чайки" и "бисы", базировавшиеся на Куликовом Поле, действовали с не меньшим напряжением, чем мы с Херсонеса. Однако им очень мешал артиллерийский обстрел аэродрома, который велся противником массированно, и главным образом из орудий среднего калибра. В таких условиях, под огнем врага, техники готовили самолеты к вылету, а летчики уходили на боевые задания.
Успешно выполнять штурмовки позиций врага, имевшего значительный перевес в количестве и качестве боевой техники, не исключая и авиационную, нашим экипажам помогало хорошее знание обстановки в узкой - всего около 50 километров - полосе фронта, Здесь они ориентировались настолько четко, что порой и информации о положении дел не требовалось.
Так было и в ходе отражения второго штурма. Первые дни авиация действовала на всем фронте, а 24 декабря враг стал сужать фронт атак, что говорило, в частности, и о нехватке у него резервов. С 26 декабря наступление немецко-фашистских войск вообще заметно пошло на убыль, а 31 декабря враг окончательно перешел к обороне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});