Читать интересную книгу Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

При этом Марк Ливий Друз в своей не слишком красивой жене души не чаял, а Квинт Сервилий Цепион не любил свою красавицу. Восемь лет назад, когда образовались оба супружеских союза, дело обстояло наоборот. Мужьям было невдомек, что разгадка заключается в их женах: Ливия Друза ненавидела Цепиона и вышла за него по принуждению, тогда как Сервилия была влюблена в Друза с самого детства. Будучи представительницами римских патрицианских семей, обе женщины стали образцовыми женами в старинном духе: послушными, услужливыми, ровными и неизменно почтительными. С годами супруги разобрались друг в друге, и былое безразличие Марка Ливия Друза было побеждено вниманием, проявляемым к нему женой, ее пылкостью в любви и разделенным горем бездетности. Тем временем невысказанное обожание Квинта Сервилия Цепиона задохнулось, не выжив в атмосфере затаенной неприязни к нему жены, ее растущей холодности в постели и огорчения из-за того, что оба их ребенка оказались девочками, а новых рождений не предвиделось.

Обязательной частью программы стал визит в детскую. Друз обожал пухлощекого смуглого мальчугана, именуемого Друзом Нероном, которому вот-вот должно было исполниться два года. Цепион же едва заметно кивнул своим дочерям, те в страхе прижались к стене и встретили отца молчанием. Обе были миниатюрными копиями матери — столь же темноволосые, большеглазые и большеротые — и не могли не очаровывать, как всякие невинные дети, однако папаша не проявил к ним никакого интереса. Сервилию (ей на днях должно было исполниться семь лет) многому научила порка, которой завершилась ее попытка усовершенствовать лошадь и гроздь винограда на картине Апеллеса. Раньше на нее никогда не поднимали руку, поэтому она испытала не столько боль, сколько унижение, и научилась скорее изворотливости, нежели послушанию. Лилла была совсем другой: шаловливой, неунывающей, волевой и прямодушной. Порка была ею немедленно забыта, но не осталась без последствий: теперь отец вызывал у нее должное уважение.

Все четверо взрослых направились в триклиний, чтобы приступить к трапезе.

— Разве к нам не присоединится Квинт Поппедий? — спросил Друз у своего слуги Кратиппа.

— Я не слыхал, чтобы у него были иные намерения, господин.

— В таком случае давайте подождем его, — предложил Друз, предпочитая не замечать враждебного взгляда, брошенного на него Цепионом.

Цепион, однако, не желал, чтобы его обходили вниманием.

— Чем тебя так пленил этот страшный человек, Марк Ливий? — спросил он.

Друз окинул шурина каменным взором.

— Некоторые люди задают мне тот же вопрос, имея в виду тебя, Квинт Сервилий, — произнес он ровным голосом.

Ливия Друза ахнула и подавила нервный смешок; однако укол, как Друз и предполагал, не задел Цепиона.

— И все-таки, чем он тебе дорог?

— Тем, что он мне друг.

— Скорее он — присосавшаяся к тебе пиявка! — фыркнул Цепион. — Действительно, Марк Ливий, он ведь наживается за твой счет! Вечно заявляется без уведомления, вечно просит об услугах, вечно жалуется на нас, римлян. За кого он себя принимает?

— За италика из племени марсов, — раздался жизнерадостный голос. — Прости за опоздание, Марк Ливий, надо было тебе начать трапезу без меня, ведь я предупреждал. Впрочем, у моего опоздания есть уважительнейшая причина: я стоял по стойке смирно, выслушивая нескончаемую лекцию Катула Цезаря о вероломстве италиков.

Силон присел на ложе Друза и позволил рабу снять с него обувь и, обмыв ему ноги, натянуть на них носки. Потом он легко переместился на почетное место слева от Друза, именуемое locus consularis — «консульским»; Цепион расположился на ложе, стоявшем под прямым углом к ложу Друза, что было менее почетным, но объяснялось просто: он был не гостем, а членом семьи Друза.

— Снова клеймишь меня, Квинт Сервилий? — беззаботно осведомился Силон, приподнимая тонкую бровь и подмигивая Друзу.

Друз усмехнулся, не сводя глаз с Квинта Поппедия и чувствуя к нему куда больше привязанности, чем к Цепиону.

— Мой шурин вечно чем-нибудь недоволен, Квинт Поппедий. Не обращай на него внимания.

— Я и не обращаю, — сказал Силон, приветливо кивая обеим дамам, сидящим на стульях напротив возлежащих мужчин.

* * *

Друз и Силон встретились на поле сражения под Аравсионом после того, как битва была завершена, и землю устлали тела восьмидесяти тысяч римлян и их союзников — во многом по вине отца Цепиона. Дружба эта, зародившаяся при незабываемых обстоятельствах, с годами лишь окрепла; дополнительным ее связующим звеном стала озабоченность судьбой италийских союзников, в защиту которых оба выступали. Силон с Друзом являли собой странную пару, однако, сколько ни причитал по сему поводу Цепион, какими нотациями ни разражались уважаемые сенаторы, этого союза не удалось подорвать пока никому.

Италик Силон больше походил на римлянина, римлянин Друз — на италика. У Силона были правильной формы нос, надлежащие цвет лица и волос, правильная осанка; высокий, хорошо сложенный мужчина, он всем был бы хорош, если бы не его желтовато-зеленые глаза, смахивавшие на змеиные тем, что почти никогда не мигали. Впрочем, для выходца из племени марсов это было неудивительно, так как марсы поклонялись змеям и с детства приучали себя не мигать. Отец Силона был у марсов вождем; его сменил сын, которому на этом поприще отнюдь не помешала молодость. Состоятельный и высокообразованный, Силон имел все основания ожидать от римлян уважения, но те если не прерывали его на полуслове, то все равно взирали на него сверху вниз и относились снисходительно: ведь Квинт Поппедий не был римлянином и даже не подпадал под действие латинского права; Квинт Поппедий Силон был италиком, то есть существом низшего ранга.

Он родился на плодородных холмах в центре Апеннинского полуострова, достаточно близко от Рима — там, где разлилось Фуцинское озеро, подъем и убывание вод которого подчиняется каким-то неведомым законам, не имеющим никакого отношения к питающим его рекам и дождям; естественной преградой для врагов марсов были Апеннинские горы. Из всех италийских племен марсы были самым процветающим и многочисленным народом. Кроме того, на протяжении веков они оставались преданными союзниками Рима; марсы гордились и похвалялись тем, что ни один римский полководец, когда-либо праздновавший триумф, не обошелся без марсов и не побеждал самих марсов. И все же даже по прошествии веков марсы, подобно остальным италийским народам, не считались достойными полного римского гражданства. Соответственно они не могли претендовать на заключение контрактов с римским государством, не имели права вступать в браки с гражданами и гражданками Рима и искать защиты у римской юстиции при обвинении в тяжком преступлении. Римлянин мог запороть марса едва ли не до смерти, лишить воровским путем урожая, имущества, жены, не опасаясь преследования по закону.

Если бы Рим оставил марсов в покое хотя бы в их собственном благодатном крае, все эти несправедливости можно было бы простить. Однако и тут, как повсюду на полуострове на землях, не принадлежащих собственно Риму, сидела, как заноза, колония под названием Альба Фуценция, подчиняющаяся латинскому праву. Естественно, поселение Альба Фуценция превратилось сначала просто в городок, а потом и в крупнейший город в округе, ибо ядро его составляли полноправные римские граждане, имеющие возможность свободно вступать в деловые отношения с Римом; остальное его население пользовалось преимуществами латинского права, то есть как бы имело римское гражданство, хоть и второго сорта: на него распространялись все привилегии, отличающие полновесное гражданство, за исключением одной-единственной, так и не дарованной обладателям ius Latii, латинского права, — права голоса на римских выборах. Зато местные городские магистраты автоматически получали римское гражданство, переходившее к их прямым потомкам. Альба Фуценция выросла в ущерб древней столице марсов, Маррувию, и являлась постоянным напоминанием о различии между римлянами и италиками.

В былые времена вся Италия могла претендовать на переход под действие латинского права, а затем и на приобретение полного римского гражданства, поскольку Рим сознавал необходимость перемен и преимущества превращения всей Италии в единое римское государство. Но потом некоторые италийские племена присоединились к Ганнибалу — это произошло в те бурные годы, когда пуниец со своей армией свободно передвигался взад-вперед по Апеннинскому полуострову, — и позиция Рима стала более непреклонной, а предоставлению римского гражданства был положен конец.

Одна из причин такой перемены заключалась в растущей миграции италиков в римские и латинские поселения, а также в собственно Рим. Проживание там несло с собой присоединение к латинскому праву и даже получение полного римского гражданства. К примеру, пелигны жаловались, что лишились четырех тысяч соплеменников, переселившихся в латинский город Фрегеллы, и использовали это как предлог, чтобы не поставлять Риму солдат.