Ариадна улыбнулась и оглянулась, ища глазами хозяина сада. Пирит смущенно замолчал и вернулся к выпивке. Ночь была длинной. Кто-то дал мне лиру, но я был уже слишком пьян, чтобы играть. Ариадна, повинуясь желанию хозяина, освятила вино, которое мы пили. Она сама ввела обычай освящать питье не для религиозных празднеств, а для обычных посиделок. Эта маленькая ересь получила широкое признание среди кносской молодежи, которая злоупотребляла божественной амброзией, стремясь прожить короткую, но полнокровную жизнь. Дело в том, что жрицы добавляли в священный напиток особый сорт маслин, и он давал ощущения в десятки раз более сильные, чем от обычного вина, но при этом становился смертельно опасным. Человек, не знающий меры, быстро терял связь с реальностью: вино превращало его в блаженного, устами которого говорила Богиня, жизнь несчастного мало-помалу превращалась в кошмар наяву, и вскоре он умирал. Должен признать, что сам во многом поспособствовал распространению подобного обычая своими песнями.
— Для чужеземцев одна часть вина на десять воды, — сказала Ариадна, поднося чашу Пириту. — Для пьяниц и блаженных тоже, — добавила она сквозь смех, глядя на меня.
Я молча взял у нее кубок с разведенным вином, потому что всегда мог отлить себе чистого напитка из других чаш, которые обычно отставляли, лишь слегка отхлебнув. Пирит попробовал амброзию, строго следуя указаниям Ариадны. Очень скоро его стошнило, и Ариадна, умело подбирая слова, повела его по всем стадиям наркотического опьянения. Я отправился в мир блаженства в одиночестве, напутствуемый улыбкой царевны. В своем видении я оказался в родном краю, хотя никогда не бывал там и даже не знал, где он находится: обрамленная высокими деревьями равнина и серебристая солнечная дорожка на глади моря казались мне странно знакомыми. Это видение было единственным утешением для сироты, не знавшего собственной матери. Но, блуждая по полям и аллеям неведомой родины, я краем глаза видел, как руки Ариадны скользнули под лохмотья Пирита, и даже музыка моего детства не могла заглушить их сладких стонов.
Прошлое Пирита
На следующий день меня разбудил светящийся от счастья Пирит. Он сказал, что прошлой ночью словно заново родился. Я посмеялся над его наивностью и попросил оставить меня в покое. Ариадна переодела юношу, взяла его в свою свиту и сделала одним из своих фаворитов. Я сразу заметил, что наряд придворного подходил ему гораздо больше, чем обноски попрошайки. Откровенно говоря, Пирит, с гордо поднятой головой выхаживавший вокруг Ариадны, выглядел довольно нелепо, но многие прощали наивному и неотесанному парню напыщенность за открытую и щедрую улыбку.
От остальных ахейцев Пирита выгодно отличало одно качество: он был крайне любознателен, причиной чему, как я думал, была его любовь к Ариадне. Юноша очень быстро освоил все кносские обычаи и традиции, постоянно расспрашивал меня об истории города, которой я тогда почти не знал, о судьбе Европы, которую я видел лишь в самых своих болезненных снах, и о лабиринте, до которого я добредал лишь в серьезном подпитии.
— В Афинах, — сказал он мне как-то, — говорят, что у Минотавра огромные рога и что он живет в самом центре земли, что он выскакивает непонятно откуда и хватает свои жертвы, а его похоть столь необузданна, что он насилует их, прежде чем съесть, будь то мужчина или женщина…
— Если ты хочешь попасть в лабиринт, поищи себе другого спутника. Не считая моего собственного сердца, нет на земле места, которое пугало бы меня больше, — повторил я излюбленную кносскую поговорку. И добавил: — Тебе лучше поговорить со своей возлюбленной. Уж она-то с радостью отведет тебя в обитель своего брата.
Любознательность Пирита сочеталась с необычайной скрытностью, особенно когда речь заходила о его прошлом. «Я приехал на Кносс, спасаясь от нищеты», «Я бежал из Афин, спасаясь от разъяренного отца одной девушки», «Я бежал, спасаясь от кары за несовершенное мной преступление», — устало отвечал он на мои вопросы, не особенно скрывая, что все это — наспех выдуманная ложь. Однако в один прекрасный день Ариадна в моем присутствии задала ему тот же вопрос. Пирит на секунду задумался, прежде чем ответить. У него наверняка была заготовлена какая-нибудь очередная отговорка, но солгать царевне или уйти от ответа он не решался.
— У меня возникли некоторые разногласия с одним очень влиятельным человеком, я впал в немилость и был изгнан из Афин, — сказал он, тщательно обдумывая каждое слово. — Я должен хранить в тайне имя своего недруга, поскольку даже несправедливость не дает мне права открывать секреты Афин кноссцам, если только я не хочу навлечь на себя бесчестья.
— Надо же, какие секреты, — расхохоталась Ариадна. — Если ты скрываешь, что в Афинах объявился сын Эгея Тесей, так об этом знает даже мой отчим Минос. Он собирается отплыть туда, чтобы схватить мальчишку как можно быстрее.
Пирит на секунду остолбенел, кровь отхлынула от его лица. Затем он заговорил, изо всех сил стараясь придать своему голосу обиженный тон, но нервное заикание выдавало его истинные чувства.
— Если уж ты столько обо мне знаешь, зачем было спрашивать?
— Незачем, — ответила ему Ариадна, пожав плечами, — просто мне безумно нравится смотреть, как ты врешь.
Подозрения Миноса
Через девять лет после захвата Аттики, незадолго до того как мы должны были вновь предпринять путешествие в Афины, чтобы взять дань, Минос ворвался в покои, где я занимался с Главком. Не обращая никакого внимания на жалкие попытки царевича извлечь из своей лиры хотя бы слабое подобие гармоничных звуков, царь заговорил.
— Мне часто кажется, — сказал он, — что в моем царстве… в этом самом городе… происходят вещи, о которых я ничего не знаю. Я понимаю, как странно это звучит, но тишина ночного Кносса кажется мне угрожающей, а с тех пор как я занял трон, мне не удается тайно передвигаться по городу. У меня создается впечатление, что все кноссцы ломают передо мной комедию, которая не имеет ничего общего с их настоящей жизнью.
Как и всегда во время разговора с царем, я почувствовал легкую дрожь. Минос догадывался о существовании Магога, места, не совместимого с его ахейским укладом, тайного города, которого и Европа, и Пасифая прятали от царя всю его жизнь. Я сделал вид, что не понимаю, о чем он говорит.
— Как бы то ни было, я решил разгадать эту загадку, — продолжил Минос. — И выяснил, что из всех моих подданных именно ты лучше всех приспособился к жизни в этом городе, который порой кажется столь далеким, словно расположен на другом конце острова.